Алла Бегунова - Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I
Все это произвело сильное впечатление на русских поклонников «лошадиного искусства», и когда русская армия вернулась домой, то военная администрация точно определила главное направление работы в кавалерии: заложить основание систематического, планомерного и всеобщего обучения солдат и офицеров манежной верховой езде.
Для гусарских лошадей, выросших в степях, прошедших примитивную объездку и знавших только четыре движения: шаг, рысь, галоп и карьер, — наступили трудные времена. Впрочем, лихим наездникам, гусарам 1812 года, тоже приходилось несладко.
«Поступив в кавалерию, я уже застал манежи, изобретение которых напропалую проклинали все старые гусары, а пуще всего — старые полковые командиры и ремонтеры, — писал в газете «Русский инвалид» автор, скрывшийся под псевдонимом «Старый кавалерист». — Первые, то есть полковые командиры, должны были учиться сами и заводить в полках статных заводских лошадей, способных к манежной езде, в особенности для флангов (имеются ввиду фланги взводов во всех эскадронах, что было разрешено Высочайшим указом от 4 ноября 1819 года. — А.Б.) и для ординарцев, а вторые, то есть ремонтеры, — приискивать лошадей подороже, уже не из одних донских и крымских табунов, коих они гнали гоном, и приводить в ремонт наполовину заводских, или по крайней мере, хороших выкормков. С этого времени началось царство берейторов…»{21}
«Старый кавалерист» пишет о периоде, занявшем примерно четыре года, с 1816 по 1820-й, когда и были приняты меры к переориентации армейской конницы с полевой езды на манежную. В 1816 году вышел в свет новый «Эскадронный Устав», в 1818-м — брошюра «Школа кавалерийского солдата», где рассказывалось о некоторых методах в манежной подготовке лошадей. Кроме того, в 1819 году в Санкт-Петербурге была основана Гвардейская Берейторская школа (5 преподавателей, 30 учеников, 100 верховых лошадей для выездки и обучения), потому что для «царства берейторов» необходимы прежде всего грамотные специалисты. В июне того же 1819 года Высочайше было повелено во всех гвардейских и армейских полках регулярной конницы убавить по сто строевых лошадей в каждом, а полученные деньги и сэкономленный фураж обратить на увеличение ремонтной суммы, с тем чтобы купить большее число заводских лошадей, рослых и статных.
Итак, предпосылки, теоретические и экономические, для нового обучения правительство создало. О том, как все это отразилось на повседневной жизни легкой кавалерии, вспоминал участник событий, в 1818 году — штабс-ротмистр конно-егерского полка Дмитрий Богданович Броневский, впоследствии (с 1838 года) — генерал-майор и начальник штаба 1-го резервного кавалерийского корпуса:
«Знали они (до 1817 года), и то понаслышке, о манежах, об особенном искусстве берейторов в обучении лошади, но не знали, как взяться за дело. Припомнили, однако, что в одном конно-егерском полку (Арзамасском) есть берейтор Бальбони (он принадлежал к цирковой труппе), к нему обратились за наставлениями. Бальбони дал для образца рабочую уздечку, бич и корду. Без промедления принялись делать эти манежные принадлежности, и по изготовлении оных, а также полевого манежа, обнесенного камышом и устланного навозом, приступили к новому для всех делу: выездке лошадей по правилам манежного искусства… Труд был нелегкий. Многие лошади не шли вольтом на корде, противились, били задом, не шли вперед, несмотря на град ударов бичом. Некоторые, закусив удила, пробивали головами камышовые стены манежа… В продолжение зимы, однако же, большая часть лошадей была усмирена и повиновалась ездокам на шагу и на рыси. Более от них и не требовали, потому что не умели заставить что-либо другое сделать… Боковые движения (траверс) и галоп, исполняемые с соблюдением дистанций, были совершенной новостью для нас и примером для подражания. С новым усердием принялись мы за работу… А в 1819 году эскадрон, в котором я служил, мог представиться на смотре с аллюрами уравненными и с правильной посадкою. Бывший тогда начальник Главного штаба Первой армии генерал-лейтенант Дибич при осмотре (зимой) полков нашей дивизии нашел, что это — лучший эскадрон во всей армии, — так мало было развито еще образование нашей кавалерии!»{22}
Для быстрейшего распространения новой методы решили регулярно проводить так называемые «Высочайшие смотры» кавалерийских полков, когда летом около какого-нибудь южно-русского или украинского города на широких и открытых пространствах степей на маневры и проверку боевой готовности в течение нескольких дней собирали полки регулярной конницы. Первый такой смотр был проведен в городе Козлове в 1820 году. Следующий смотр организовали в Орле в 1826 году, и затем при Николае I их стали устраивать раз в два-три года. В середине XIX века участником такого «Высочайшего смотра» был А. А. Фет, тогда юнкер кирасирского Военного ордена полка. В восхищении вспоминал он о том, как полки, построив линию на протяжении двух с половиной верст, провели учебную атаку сомкнутым строем: сначала рысью, потом галопом, а в ста шагах от предполагаемого противника — в карьер. Успехи в строевом образовании были очевидны. Ни одна лошадь не нарушила линию фронта. Гусары, уланы и кирасиры двигались вперед настоящей живой стеной, и все — с совершенно одинаковой скоростью, что говорило о том, насколько хорошо уравнены в разных полках аллюры верховых коней.
«В качестве унтер-офицера задней шеренги, — пишет Фет, — мне лично довелось присутствовать в колоссальной атаке целой кавалерийской дивизии развернутым фронтом, которую угодно было произвесть императору… Когда по команде: «Марш-Марш!» — мы бросились во весь дух к отдаленному холму, на котором со свитою стоял император, вся чистая степь была перед нами раскрыта… Между тем наш эскадрон налетел на поперечную дорогу, на которой ясна была воловая фура с сидящими на ней хохлом и хохлушкой. С каждым мгновением перерезающая нам дорогу фура становилась все ближе к эскадрону. «Боже, — думал я, — что станется с несчастной фурой и с нами, когда придется перескакивать через это препятствие?» Но к моему удивлению, эскадрон на всем скаку образовал прореху, в которую фура и проскочила; в следующую затем секунду прореха закрылась, и непрерывность фронта восстановилась…»
К концу царствования Александра I, как указывают современники, изменился и сам тип строевой легко-кавалерийской лошади. Все-таки она стала выше ростом, шире в груди, массивнее. Для этого применяли испытанные приемы: обильный корм в сочетании с малой подвижностью. Кавалерия стала совершать переходы исключительно шагом. Делать хотя бы короткие репризы рыси и галопа запрещалось, чтобы не потерять «тела» у строевых лошадей.
Жизнь армейского коня, по сравнению с периодом наполеоновских войн и походов, круто переменилась. Зимой из теплой конюшни под попоной его приводили в манеж и работали утром полчаса и иногда — полчаса вечером. Летом четыре — шесть недель длились учения в лагерях, и тут ему, правда, приходилось попотеть, выполняя в строю своего эскадрона разные эволюции на галопе. Но этот аллюр, сообразно правилам манежной езды, сделался очень коротким, «собранным», и нередко на маневрах конницу, идущую таким галопом, обгоняла марширующая пехота.
На гравюрах 20–30-х годов XIX столетия эта строевая лошадь изображена вполне достоверно: желоб на спине, круглое брюхо, ни единой лишней шерстинки, все подобрано и выстрижено, грива всегда уложена на левую сторону шеи, шерсть лоснится от бесконечных чисток. Единственная проблема: от чрезмерного увлечения в полках манежной ездой и постоянного сильного «сбора»[3], необходимого при этой езде, лошади слабели ногами, и бывало, что с трудом дослуживали свои девять лет.
Гусарское седло
В эпоху Александра I легкая кавалерия отличалась от тяжелой не только лошадьми, но и седлами. Гусарское седло появилось в России впервые в 1741 году, когда правительство решило организовать первые русские гусарские полки, и называлось по-разному: «ленчик», «венгерский ленчик», «гусарское седло с войлоками и ленчиком». По своей конструкции оно принципиально отличалось от «немецких» седел, на которых тогда ездили русские драгуны и кирасиры.
«Немецкие» седла, чья конструкция была унаследована от рыцарской эпохи, лежали на спине лошади на кожаных подушках («пуках») и на попоне, сложенной в несколько раз. Такие седла были очень тяжелыми (вес с принадлежностями достигал 26 кг). Главным же их недостатком было то, что они «саднили лошадей», то есть натирали им спины, особенно в дальних походах при многодневном движении с полной походной выкладкой. А «венгерское» седло не лежало на спине лошади, но как бы стояло на ней, опираясь на спину лишь двумя своими деревянными полками. Полки эти соединялись между собой двумя деревянными изогнутыми перекладинами — луками: передней и задней. Между луками натягивалась полоса из кожи — сиденье. Вместо попоны и пуков использовались листы овечьего войлока, так называемые потники с кожаными крышами. Такое седло было значительно легче (вес с принадлежностями — до 14 кг) и меньше «саднило» лошадиные спины, так как между спиной лошади и седлом имелось пространство для свободного движения воздуха.
