Симон Шноль - Герои, злодеи, конформисты отечественной НАУКИ
Вам дана академическая организация, свободная, ничем не стесненная, широкая, соответствующая уставу, который вы сами выработали; вам дана возможность широкой академической деятельности в стенах университета; вам даны обширные средства для достижения ваших целей... но вместе с тем вам предстоит показать перед университетом, насколько вы зрелы в смысле общественном, и насколько свободная академическая организация представляет более прочные гарантии порядка, чем всякая другая. Я (С. Ш.) подчеркнул здесь слова, содержащие главную идею в обсуждаемой альтернативе: свободная академическая организация университета, как гарантия поддержания порядка... Речь С. Н. была встречена сотнями студентов бурными аплодисментами. (И я бы на их месте вел себя также. Я легко представляю себя в этой — Большой Физической - аудитории во дворе «старого» Университета на Моховой. Мы слушали в этой аудитории лекции по физике через 45 лет после этих событий, в 1946-1948 гг. ...Как замечательно читал нам их профессор Евгений Иванович Кондорский...). «Успех Общества превзошел все ожидания. Вскоре после своего основания оно разбилось на многочисленные секции, где занятия шли вплоть до волнений 1905 г.» С. Н. был увлечен деятельностью этого общества. Сочетал свои религиозно-философские исследования с педагогической деятельностью. Он осуществлял свой идеал — непосредственное тесное общение профессора и студентов в исследованиях глубоких проблем бытия. Наверное, кульминацией этой деятельности была поездка С. Н. во главе большой группы студентов в Грецию, в страну с памятниками древней Эллады. Это Общество имело большое значение в жизни страны в те годы. Реакционные «Временные правила» провоцировали студентов, вызывая протесты и волнения. В этой обстановке возможность углубленных занятий «академической наукой» была очень привлекательна для многих студентов-«академистов» и была важной альтернативой. (Это в советское время общества такого рода преследовали. Участников философских кружков и обществ ожидал неизбежный арест и хорошо, если дело ограничивалось тюрьмой и концлагерем, а не завершалось расстрелом. См. главу «В. П. Эф- роимсон >, биографии Д. С. Лихачева, моего отца - Э. Г. Шноля - и тысяч других.) Однако ситуация в стране все более осложнялась. Разгорался террор. В 1901 г. был убит министр просвещения Н. П. Боголепов; в 1902 г. — министр внутренних дел Д. С. Сипягин; в 1904 г. — министр внутренних дел В. К. Плеве и генерал- губернатор Финляндии Н. И. Бобриков; в 1905 г. — великий князь Сергей Александрович и еще многие. В 1902 г. была создана партия эсеров. В августе 1903 г. на Втором съезде РСДРП была создана марксистская партия, разделившаяся на большевиков и меньшевиков. Бастовали рабочие. Но главным событием, сделавшим невозможным «альтернативное течение» нашей истории, была война с Японией. Япония начала войну 6 февраля 1904 г. 9 февраля японские миноносцы напали на Порт-Артур. В тот же день (в ту же ночь) в корейском порту Чумульпо 6 японских крейсеров и 8 миноносцев блокировали крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец». Гибель этих кораблей — «врагу не сдается наш гордый „Варяг"» — стала героической легендой.
Не место здесь напоминать подробности течения этой ужасной войны. Российское общество — все его слои и классы — было подавлено неудачами и потерями в военных действиях. 31 марта (ст. ст.) подорвался на мине броненосец «Петропавловск», на котором находился выдающийся адмирал Макаров (и вся команда, и художник Верещагин...). 20 декабря 1904 г. после почти 8-ми месячной обороны пал Порт-Артур. С 5 по 25 февраля 1905 г. развернулось Мукденское сражение — русская армия потеряла около 90 000 человек, японская около 70 000. Стало ясно, что война проиграна. Однако, несмотря на это, царское правительство не вернуло эскадры вице-адмирала Рождественского и контрадмирала Небогатова, направленные во Владивосток из Балтийского моря в октябре 1904 г. и феврале 1905 г. Российский флот в мае подошел к корейскому проливу Здесь 14-15 мая произошло знаменитое сражение около острова Цусима. Российский флот был разгромлен. Это было тяжелейшее время России. Напряжение в обществе стало «запредельным». Нужно было резко изменить «вектор» взаимодействия правительства и народа. Насилие вызывало лишь насилие. Вопреки этому 9 января 1905 г. стало «Кровавым воскресеньем» — войска стреляли в безоружную демонстрацию рабочих, шедших с петицией к царю. Друг С. Н. Трубецкого Владимир Иванович Вернадский в письме об этом времени: События идут быстро и иногда кажется, точно направляются невидимой рукой... Самодержавная бюрократия не является носительницей интересов русского государства; страна истощена плохим ведением дел. В обществе издавна подавляются гражданские чувства: русские граждане, взрослые мыслящие мужи, способные к государственному строительству, отбиты от русской жизни; полная интеллектуальной, оригинальной жизни русская образованная интеллигенция живет в стране в качестве иностранцев, ибо только этим путем она достигает некоторого спокойствия и получает право на существование. Но в такие моменты отсутствие привычки к гражданскому чувству сказывается особенно тяжело. Наконец, в стране изменнической деятельностью полиции истираются сотни и тысячи людей, среди которых гибнут бесцельно и бесплодно личности, которые должны были бы явиться оплотом страны, и которые вновь не могут народиться или не могут быть заменены... И так уже десятки лет и кругом подымается все большая ненависть, сдерживаемая лишь грубой полицейской силой; с каждым днем теряющая последнее уважение. При таких обстоятельствах сможем ли мы сдержать легкомысленной и невежественной политикой правительства тронутый Восток? Или мы стоим перед крахом, в котором будут сломлены живые силы нашего народа, как гибли не раз в истории человечества сильные и мощные общественные организации... Также как и Вы, я от всей души, всеми фибрами моего существа желаю победы русскому государству и для этого готов сделать все, что могу... Я физически не в состоянии радоваться русским поражениям... Настроение здесь тяжелое, так как война только начинает накладывать свою печать на жизнь, и кругом усиливается реакция, масса обысков, арестов, грубых и диких нарушений самых элементарных условий человеческого существования. Говорят, Плеве желает воспользоваться вниманием общества, направленным к войне, для того чтобы искоренить крамолу...
Меня занимает здесь сопоставление двух судеб — С. Н. Трубецкого и Николая II. В годы, когда С. Н. пытается создать модель общества, основанную на высших духовных и интеллектуальных ценностях, он остро переживает происходящие события. Но Николай II, в силу его положения, находится в еще более тяжелой ситуации. На него, прежде всего, обрушиваются ужасные события и несчастья. Его окружают сторонники жесткого курса, «силовики», как мы их сейчас называем. «Ходынка», «Кровавое воскресенье», убийства террористами его министров, его брата, рождение сына-наследника (1904), больного неизлечимой гемофилией и, наконец, поражение в войне с Японией, потеря доверия народа - все это невыносимый груз для психики человека. Он еще хорошо держится! И тут — гибель флота у острова Цусима!.. С. Н. настолько остро переживает эти ужасные события, что здоровье его оказывается подорванным. Консилиумы врачей предписывают ему уход от волнений общественной деятельности. А он пишет статью в «Московской неделе»: Теперь совершилось последнее: у России нет флота, он уничтожен, погиб весь в безумном предприятии, исход которого был ясен всем. Умер ли русский патриотизм, умерла ли Россия? Где же живые силы, ее исполинские силы, ее гнев и негодование? Или она разлагающийся труп, падаль, раздираемая хищниками и червями... Час пробил. И если Россия не воспрянет теперь, она никогда не поднимется, потому что нельзя жить народу, равнодушному к ужасу и позору!.. Полгода назад еще раздавались голоса, говорившие, что поражения на Дальнем Востоке не наши поражения, а поражения нашей бюрократии. Но можем ли мы, имеем ли мы право успокаиваться на этом, особенно теперь, когда наша армия разбита, когда русский флот уничтожен, когда сотни тысяч людей погибли и гибнут? Мы-то русские или нет? Армия наша русская или нет? И, наконец, миллиарды, которые тратят, принадлежат России или бюрократии? И, наконец, самая бюрократия, самый строй наш, который во всем обвиняют, есть ли он нечто случайное и внешнее нам, независящее от нас приключение? Если причина в нем, то снимает ли это с нас наш стыд, нашу вину, наше горе, наш долг и нашу ответственность?.. Так, как мы жили до сих пор, мы больше не можем, не должны жить, не хотим жить. Теперь всякое промедление в созыве народных представителей было бы не ошибкой, а преступлением. Организационное бюро земских съездов признало необходимым созвать общеземский съезд 24 мая 1905 г. в Москве с целью выработать обращение к верховной власти. На этот съезд был особо настоятельно приглашен С. Н. (который не был «земским гласным»). Реакция Николая II была, как обычно для него, парадоксальной — было образовано особое Министерство полиции во главе с Треповым («в ответ на народное бедствие — учреждение полицейской диктатуры...» говорили делегаты съезда). Земской съезд 24 мая 1905 г. принял петицию на имя Николая П. Вот ее текст: Ваше Императорское Величество! В минуту величайшего народного бедствия и великой опасности для России и самого Престола Вашего, мы решаемся обратиться к Вам, отложив всякую рознь и все различия, нас разделяющие, движимые одной пламенной любовью к Отечеству. Государь! Преступным небрежением и злоупотреблением Ваших советчиков Россия ввергнута в гибельную войну. Наша армия не могла одолеть врага, наш флот уничтожен, и грознее внешней разгорается внутренняя усобица. Увидав вместе со всем народом Вашим все пороки ненавистного и пагубного приказного строя, Вы положили изменить его и предначертали ряд мер, направленных к его преобразованию. Но предначертания эти были искажены и ни в одной области не получили надлежащего исполнения. Угнетение личности и общества, угнетение слова и всякий произвол множатся и растут. Вместо предуказанной Вами отмены усиленной охраны и административного произвола, полицейская власть усиливается и получает неограниченные полномочия, а подданным Вашим преграждается путь, открытый Вами, дабы голос правды мог восходить до Вас. Вы положили созвать народных представителей для совместного с Вами строительства земли, и слово Ваше осталось без исполнения, несмотря на все грозное наличие совершающихся событий, а общество волнуют слухи о проектах, в которых обещанное Вами народное представительство, долженствовавшее упразднить приказный строй, заменяется сословным совещанием. Государь! Пока не поздно, для спасения России, во утверждение порядка и мира внутреннего, повелите без замедления созвать народных представителей, избранных для сего равно и без различия всеми подданными Вашими. Пусть решат они, в согласии с Вами, жизненный вопрос Государства, вопрос о войне и мире, пусть определят они условия мира, или отвергнув его, превратят эту войну в войну народную. Пусть явят они всем народам Россию, не разделенную более, не изнемогающую во внутренней борьбе, а исцеленную, могущественную в своем возрождении и сплотившуюся вокруг единого стяга народного. Пусть установят они в согласии в Вами обновленный государственный строй. Государь! В руках Ваших честь и могущество России, ее внутренний мир, от которого зависит и внешний мир ее, в руках Ваших Держава Ваша, Ваш Престол, унаследованный от предков. Не медлите, Государь! В страшный час испытания народного велика ответственность Ваша перед Богом и Россией!. Представители Земств просят царя о личной встрече. Царь считает желательным присутствие на этой встрече С. Н. Трубецкого. Встреча состоялась 6 июня в Петергофе в Александрийском дворце. Ольга Николаевна так описывает эту встречу [1]: ...Сережа рассказывал, что, когда царь вышел к ним, и он увидал его испуганное и взволнованное лицо и глаза («эти чудные, загадочные огромные глаза с выражением жертвы обреченной») и нервные подергивания, ему стало страшно жаль его, жаль, как студента на экзамене, захотелось прежде всего ободрить, успокоить его. Он невольно заговорил с ним ласковым, отеческим тоном...Перед выходом царя депутатов много раз предупреждали, что царь не любит «речей», и чтоб с ним избегали впасть в тон речи и говорили бы просто, в разговорной форме.
