Константин Соловьев - «Я сказал: вы — боги…»

В начале 1900-х гг. Н.В. Чайковский вошел в Аграрно-социалистическую лигу — одну из народнических организаций, участвовавших, впоследствии, в создании партии социалистов-революционеров. На первом съезде партии эсеров Чайковский призывал к использованию легальных методов оппозиционной деятельности, и, прежде всего к работе в Думе. Однако «белый террор» 1906–1907 гг. заставил Чайковского частично пересмотреть свои взгляды. Он впервые признал необходимость ответных насильственных действий и даже нелегально вернулся в Россию, чтобы попытаться организовать на Урале и в Сибири «партизанские отряды». В ноябре 1907 г. в Петербурге, при попытке вернуться за границу, Чайковский был арестован.

Одиннадцать месяцев предварительного заключения окончились освобождением Чайковского под залог 50 тысяч рублей, собранных его дочерью в Англии. Само по себе это освобождение стало возможным только потому, что, без преувеличения, все английское общественное мнение выступило в его защиту. Только под одним письмом, с ходатайством об освобождении, направленным российскому послу в Лондоне, поставили свою подпись 9 лордов, 10 епископов, 44 члена Палаты Общин, академики, генералы, известнейшие общественные деятели [57,234].

Оправдательный приговор суда дал Чайковскому возможность остаться в России. Он отошел от политической борьбы и занялся кооперативной деятельностью. Свозив делегацию Сибирских маслоделательных артелей в Лондон, он способствовал налаживанию поставок русского масла в Англию, США и Канаду, вошел в руководящие органы «Совета кооперативных съездов в Москве» и «Общества оптовых закупок» в Петербурге. Работа к кооперации привела его к земской деятельности. Он становится одним из организаторов и руководителей Всероссийского союза городов. В 1914 г., с началом войны, Чайковский, в качестве уполномоченного этого Союза, уехал на Северный фронт. В 1915 г. Н. В. Чайковского избрали председателем старейшей общественно-экономической организации России — Вольного экономического общества.

В феврале 1917 г. начался самый интенсивный (после 1870-х гг.) этап его жизни. В короткий период демократического развития страны Чайковский — сам живой символ российской демократии — стал одной из самых деятельных и энергичных политических фигур. Его политическое влияние проявлялось в самых разных областях жизни: он один из создателей Трудовой народно-социалистической партии и член ее ЦК, член Исполкома и председатель финансовой комиссии I Всероссийского крестьянского съезда; товарищ председателя Общероссийского продовольственного комитета; председатель кооперативной группы Временного совета республики.

Чайковский был одним из тех немногих политиков 1917 г., кто не впал в эйфорию «революционных преобразований». Он занял позицию на крайне правом фланге российской демократии, ратуя за тесное сотрудничество с либералами и непримиримую борьбу с большевиками еще весной 1917 г., когда большинство политиков считало их небольшой кучкой авантюристов.

После октябрьского переворота Н.В. Чайковский последовательно входил в центральные органы первых антисоветских организаций: «Комитета спасения родины и революции», «Всероссийского союза защиты Учредительного собрания», «Союза возрождения России». При этом, уже по традиции, на его долю выпала самая трудная обязанность — согласовывать разнонаправленные интересы, примирять враждующие стороны, добиваться единства действий. Одновременно он занимался и тем, что добывал деньги для подпольной работы, создавал военные организации.

В 1918 г. Н.В. Чайковский подготовил антибольшевистский переворот в Архангельске, а после его успеха (2 августа) возглавил Верховное управление Северной областью. Во главе Северного правительства Чайковский находился до января 1919 г., когда в Архангельск прибыл генерал Е.К. Миллер. После этого, в январе — июне 1919 г., Чайковский принимал участие в политическом совещании, созванном в Париже для того, чтобы сформировать органы единой власти, способной объединить антибольшевистское движение в России. В феврале 1920 г. он вошел министром без портфеля в демократическое правительство Юга России, созданное А.И. Деникиным (просуществовавшим, правда, всего три недели), а в 1921 г. Чайковский стал одним из основателей и руководителей эмигрантского Центра действия — одной из самых крупных и активных антисоветских организаций, объединившей усилия левой (социалистической) и правой (буржуазно-либеральной и консервативной) частей российской эмиграции.

Наступила весна 1922 г. Уже год как окончена Гражданская война, в России проводиться новая экономическая политика, на Генуэзской конференции большевики пытаются добиться международного признания Советской России. В эмиграции раскол: набирает силу «сменовеховство», началось возвращение эмигрантов на родину, писатели и ученые со страниц газеты «Накануне» и других изданий призывают «пойти в Каноссу» и начать деятельное сотрудничество с советской властью. И именно в это время Н.В. Чайковский опять оказывается в центре общественного внимания. Он получает два открытых письма от раскаявшихся противников большевиков.

Первое письмо было написано в феврале, а напечатано в марте, в «Известиях». Автор его — В.В. Игнатьев, член ЦК Трудовой народносоциалистической партии, один из руководителей «Союза возрождения России», соратник Чайковского по Северному правительству. В декабре 1920 г. Игнатьев — руководитель антисоветского подполья в Сибири — был арестован. И вот один из самых решительных и последовательных сторонников бескомпромиссной борьбы с большевизмом обратился к Чайковскому как к «старейшему русскому революционеру (…) человеку неподкупной любви к народу и родине» [32], с объяснением своего решения сотрудничать с советской властью.

Второе письмо, опубликованное в апреле того же года, сначала в газете «Накануне», а затем в тех же «Известиях», было, по сути, развернутым ответом одного из самых талантливых писателей русской эмиграции, графа А.Н. Толстого, на коротенький запрос Чайковского, в котором тот, от имени Комитета помощи русским писателям и ученым, спрашивал, как понимать сотрудничество Толстого со «сменовеховскими» изданиями, существующими «заведомо на большевистские деньги»[31]. Оба письма — и В.В. Игнатьева и А.Н. Толстого — близки по духу и выдвигаемым аргументам. Признавая большевиков единственно возможными, в данной ситуации, представителями возрождаемой русской государственности, авторы призывали эмиграцию выполнить свой долг перед русским народом и в сотрудничестве с советской властью помочь России.

То, что письма эти, рассчитанные на внимание если не всей эмиграции, то, по крайней мере, ее демократической части, были адресованы именно Н.В. Чайковскому, никого не удивило. Только один человек, кроме Чайковского мог считать себя представителем живой и непрерывной традиции освободительного движения с того дня в далеком 1869 г., когда несколько петербургских студентов решили образовать кружок самообразования, выросший потом в организацию «чайковцев». Человек этот — М.А. Натансон — умер в 1919 г., создав последнюю из длинной череды революционных организаций и партий, у истоков которых он стоял — партию «революционных коммунистов». Но Натансон, сотрудничавший с большевиками с осени 1917 г., благословивший разгон Учредительного собрания и вошедший в президиум ВЦИК Советской России, для большинства российской демократии уже давно был ренегатом. Чайковский же последовательно боролся с советской властью, воплощая собой единство демократических традиций и антибольшевизма.

Не было в кругах российской эмиграции другого человека, к которому с равным уважением относились и «правые» и «левые», не был морального авторитета выше, чем у «дедушки русской революции» Н.В. Чайковского. Поэтому совпавшие по времени объяснения отступников были обращены именно к Чайковскому, показалось всем вполне естественным. Всем, но не ему самому. Внешне Николай Васильевич оставался тем же деятельным и активным борцом против большевизма.

В.В. Игнатьеву (или тем, кто это письмо готовил), он дал гневный отпор, назвав его письмо «напыщенной и лживой фальшью» [54,192]. Его собственная деятельность на посту председателя «Центра действия» была оценена большевиками по самой высокой шкале: в 1924 г. он был заочно приговорен в СССР к смертной казни. Но сомнения все чаще и чаще стали посещать его. Сомнения не в правоте его дела — тут он был спокоен и тверд. Вопрос, который он все чаще и чаще задавал себе, был связан с историей почти пятидесятилетней давности: не потому ли люди, изменившие своим идеалам, выбирают его для своей открытой исповеди, что он сам в то время, когда «чайковцы» пошли «в народ» и вступили в единоборство с самодержавием, уехал в Америку, пахать землю и заниматься самоусовершенствованием?