Василий Кравков - Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
Фон Будберг уже удрал с поля брани в Петроград — «расстроился нервами»! Не куплен ли он немцами? Адъютант командующего передает, что последний телеграфировал, чтобы скорее убрали от него этого фона.
За обедом отсутствовал Сивере; разговоры велись поразвязнее. Капитан Генерального штаба Гамер с искренним негодованием критиковал преступное поведение Епанчина, Леонтовича[384], Лашкевича[385], Гернгросса и проч. сволочи, требуя над ними строжайшего суда. Есть хоть офицеры, к[ото]рые могут болеть и страдать душой за позор, к[ото]рый учинили наши полководцы с армией! […] Хороший отзыв о действиях начальника 7-й Сибирской дивизии Трофимова… От 20-го корпуса пособрались, наконец, части 28-й дивизии… Дух в армии сильно подорван нашими революционерами-военачальниками. Мы все измотались душой и телом. Нужны новые — свежие силы, новые войска, новые вожди. Теперешняя боевая машина требует коренного ремонта. […]
За ужинным столом не пришлось, к сожалению, мне присутствовать] вместе со штабом, т[а]к к[а]к не по форме было идти по случаю приезда великого князя Андрея Владимировича. Узнал, что Епанчин отрешен от командования корпусом, относительно же Гернгросса и Радкевича[386] пришел запрос, не подлежат ли и они отрешению. В немецких газетах уже появились известия о том, что взято наших в плен 24 тысячи чел[овек] и 70 с лишком орудий. Наши дурни замышляют завтра повести атаку на Липас и Сопоцкин, имея неприятеля с левого фланга! Вспоминаются пошехонцы, втаскивавшие корову на крышу кормить…
Радкевича-то все хвалят как хорошего человека и начальника. Да какое, в сущности, воздействие могут оказывать на наших крупных начальников их отрешения от должностей и последующие назначения с течением времени их на равнозначные же места? Необходимо было бы таких, как Епанчин и tutti quanti[387], прямо деградировать, если не по-николаевски — в рядовые, а хотя бы в бригадные командиры, в командиры полков-батальонов! Да производить при этом урезку во всех «видах их денежного довольствия»! Вот такая бы мера оказалась бы куда как внушительней. […]
7 февраля. Погода слякотная. Около 3 часов пополудни в предшествии первого эшелона с этапно-хозяйств[енным] отдел[ом] и отделом дежурного генерала тронулся по железн[ой] дороге. Второй эшелон с нашим санитарн[ым] отделом — на Мосты. Поля совсем почти оголены от снега, места кругом болотистые. Сердце замирает от радости, что хоть немного, но приближаюсь к моей дорогой родине.
Около 5 часов вечера приехали в Мосты, где узнали, что первый эшелон уже собирается обратно в Гродно, а за ним скоро последуем и мы. С продолжительными остановками на разъездах прибыли обратно в Гродно на рассвете лишь — утром. В Мостах успел написать открытку своим эзоповской формы изложения касательно переживаемого момента.
8 февраля. […] Встретившись с полковником, узнал от него, что штабные наши мудрецы потеряли немцев и не найдут их, и не знают, где их главные силы и сколько их; в полных потьмах относительно намерений противника. Символично для наших растяпов, загадочная в карикатуру картинка: «Где немцы?»
Повели все же войска на Сопоцтн, Курьянку[388], Гожу[389] и Липск. Каждый из наших военачальников — молодец среди овец, умели храбро в мирное время лишь расстреливать своих россиян. Будет им страшный, грозный суд Божий и народный! […]
В городе — осадное положение; развешены приличествующие сему обязательные постановления коменданта. Вчера прибежал со стороны Августова мальчуган Миша Власьев, 13 лет, прокравшийся через ряд цепей немецких, и обстоятельно сообщил штабу армии, что 20-й корпус изо всех сил пробивается около Липун, прося выручки. Великий князь Андрей Владимирович, слыша показания этого мальчика, выразился, что-де так основательно информировать не сумел бы любой офицер Генерального штаба!
Последние телеграммы гласят, что французы на несколько метров продвинулись вперед!! Немцы прут на Осовец и Ломжу. […] Обед. Внезапно пришла телеграмма от генерала Российского[390], извещающая, что 20-й корпус по пояс в болотах пробивается и идет авангардом через Пашкинские броды, главными же силами на Гродно, и везет с собой до 200 орудий! Все с радостью обомлели; командующий дрожащими руками взялся за телеграмму и распорядился, ч[то]б[ы] навстречу отправить кухни. Слава Богу, корпус вылезает из петли!
Ужин. Увы! Пришло известие, что 20-й корпус сложил оружие и сдался за израсходованием провианта и особенно снарядов. Сутками раньше пришло бы подкрепление, и корпус, может быть, был бы спасен. […]
За ужином был великий князь Андрей Владимирович, а с ним генерал-адъютант Сирелиус[391]. В разговорах, где заходила речь о медицинских вопросах, неслась ужасная чепуха; между прочим, князь обратил наше внимание на прочитанное им в «Новом врем[ени]» сообщение, что-де лучшее средство сделать ранения в желудок неопасными — это питаться маслом!! Я с князем сидел визави и в пределах возможности старался вносить коррективы в обсуждаемые г-дами генералами вопросы по медицине. Воображаю, какой вздор порют в этом отношении при дворе! […]
Под Ломжей наш Гвардейский корпус понес огромные потери. Вера в наших вождей, чувствуется мне, у нашего «серого» значительно поколеблена. При всем моем неуважительном отношении еще до войны к искусству наших стратегов, приходится теперь еще более разочаровываться в них — «как ни садитесь, а в музыканты не годитесь». Быть народному гневу и народной расправе с захребетниками, паразитами, кровопийцами! Жертвы эксплуататорских] аппетитов вопиют к небу!
9 февраля. […] Канонада из крепостных орудий слышится сегодня реже. Лечебные заведения в городе все переполнены ранеными и больными; прибывает еще масса; эвакуационный же аппарат работает медленно и слабо.
Вследствие нахождения в Гродно штаба армии возникает масса недоразумений с управлением коменданта крепости. Предположено передвинуться нам в Соколку[392], где условия для помещения не обещают быть хорошими.
За ужином разговоры между нашими генералами, наводящими критику на Сиверса, что он не решился вчера же хотя бы дорогой ценой оказать выручку 20-му корпусу, к[ото]рый, по нек[ото]рым сведениям, будто бы и до сего времени пытается пробиться; но беда еще в том, что не знают где он. 28-я дивизия, хотя почти вся растаявшая, два полка 29-й и один сводный полк 53-й дивизии вылезли из петли, остальные же — увы! А при них будто бы до 1700 пленных немцев. […]
По имеющимся сведениям, сегодня к СВ от Липска шел бой; возможно, что с пробивающимися частями 20-го корпуса. «Для выручки доблестных товарищей, уже несколько дней ведущих неравную борьбу, приказываю завтра 10 февраля на рассвете перейти в решительное наступление… Действия должны носить самый решительный характер…» Будем, значит, по обыкновению переть в лоб да стеной, чуть ли не церемониальным маршем! Людей на святой Руси-де много, жалеть их нечего, жарь прямо, чего там ломать свои деревянные головы на к[акие]-либо маневренные действия!!
10 февраля. Погода стоит все слякотная. Крепостная пальба сегодня имела особенно интенсивный характер. Много прибывает раненых. Красносток, слава Богу, еще в наших руках.
Сивере по телефону просил Рузского освободить его от командования армией; Рузский чувствует себя больным и очень желает тоже освободиться от командования армиями фронта. В критическую минуту наши вояки, потерявши головы, все не прочь утечь с поля брани. У каждого из них имеются резервные болезни, к[ото]рые в мирное время не мешают им нести службу и доить казну, в военное же время являются хорошей отдушиной, ч[то]б[ы] во благовремении удрать. Все наши вожди — фокусники, мазурики и штукмейстеры без капли истинного патриотизма. Отвратительные твари! […]
Раненые наши переносят свои несчастья без стонов, без тени ропота и недовольства. Тем возмутительней, что поводыри их — гробы повапленные! […]
11 февраля. С раннего утра до поздней ночи артиллерийская] пальба из фортов. Все та же суета и бестолковщина. Все двигаются, бегают, мечутся из стороны в сторону не для того, ч[то]б[ы] что-н[и]б[удь] сделалось, а так, ч[то]б[ы] только выходило как будто дело делают. […]
Лечебные заведения Гродно переполнены ранеными и больными, коих скопилось более 5 тысяч; вывозка их затруднена за невозможностью] подачи надлежащего количества поездов. Более чем половину командного состава надо было бы признать невменяемыми по нервному истощению и расстройству.
