Дмитрий Фурманов - Мятеж
Через несколько дней получили сведения, что все обошлось без вооруженного столкновения, хотя крестьяне и настроены были чрезвычайно воинственно, хотя и очевидно было, что кто-то их настойчиво, упорно подстрекает на кровавую баню. Забегая вперед, можно сказать: через малый сравнительно срок после этой поездки, тотчас после верненского мятежа, в этом самом районе Пржевальского уезда, где работала теперь наша комиссия, вспыхнуло восстание. Его возглавлял Меньшов. За какие-то преступления он был посажен трибуналом, но во время верненского мятежа бежал, укрылся в Пржевальский район и поднял здесь вооруженное крестьянство, натравливая его на киргизов, придумывая разные поводы и причины: то засилье киргизское, то мнимые разбои, угон скота...
И сам в одном районе, в знак отместки, угнал у киргизов весь скот. Это было позже. Но и теперь чувствовалось большое беспокойство. Зрели события. Душило жаркое дыхание надвигавшейся грозы.
Областные центры работали полным ходом. Не было, правда, широко развернутого, строго продуманного плана, не было отчетливых перспектив, не знали путем, что и как надо строить, не было должной экономии ни в силах, ни в средствах. Семиречье переживало еще какую-то начальную стадию примерно то, что центр оставил позади в конце восемнадцатого или начале девятнадцатого года. Работа шла самотеком. Нужды выскакивали одна за другой - и одна другой важней, сложней, срочней.
Небольшая кучка ответственных партийцев решительно изматывалась в непосильной, головокружительной работе. И не было даже строгого отграничения функций: в партийном комитете зачастую решали то, что, "по правилу", надо было бы решать в ревкоме. И у нас, в управлении уполномоченного, обсуждалось и решалось иной раз то, что заскочило каким-то образом из партийного комитета. И наоборот. Но работники все одни и те же - они в ревкоме, они в партийном органе, они повсюду. Где соберутся, там и решают. Зараз. К спеху. Дело не ждет. И другой за нас никто не сделает. Работа переплеталась до того, что трудно бывало разобрать, кому что принадлежит, кому что надлежит делать.
А дела уйма. Тут еще подоспела новая грандиозная кампания: на август назначался всетуркестанский партийный съезд, а на сентябрь - советский. Надо было срочно создавать свои областные съездовские комиссии, всколыхнуть глухое, сонное болото провинции, растолкать дремлющих и в то же время - ох, как зорко следить, как бы они спросонья не наделали чепухи, а то и непоправимой беды.
Комиссия областная, комиссия по уездам, волостям, объезды необъятной Семиреченской области, непосредственное, на месте, проведение подготовительной работы. Полетели инструкции, распоряжения, советы, секретные и несекретные, открылась новая и обильная серия заседаний, совещаний, всяческих собраний.
В областном комитете партии не осталось почти никого. Как-то сидели и думали:
"Кого бы это посадить, чтобы хоть чуть работал постоянно?"
Предложили одного, подсчитали - оказалось, что на нем три дела. Прощупали другого - на этом четыре. Всех перебрали по пальцам, точно установили даже, кому сколько времени остается на чай, на обед, расщепали день по часам и убедились, что и по часам каждый нагружен. Нет человека! Хоть бы одного - и одного не нашли! На чем же порешили? Прижали "непротивленца" Горячева и впрягли его, сердешного, бывать ежедневно в обкоме по два-три часа. Промолчал. Принял. А на деле получилось, что и ему не каждый день удалось бывать. Постоянного работника не было. Все дела обкомовские решали скопом, сообща. И пока обдумывали и решали - дело шло. А как только надо было проводить решение в жизнь - некому, некогда.
Тем временем двигалась из Китая голодная, нагая, бесприютная армия беженцев-киргизов. Оседала где придется, волновалась, не получала и не видела, все пока не видела того желанного, ради чего торопилась сюда: приюта, жилья, поддержки. Того, что делали для этой вымирающей армии бедняков, было недостаточно. Требовались какие-то еще подсобные меры. Надумали и организовали неделю добровольных сборов. И на это отрядили людей - то есть подгрузили работы все тем же, перегруженным и без того. Открыли широкую кампанию в прессе, разволновали, растревожили семиреков. И, надо сказать, результаты были не плохи: неделя дала себя чувствовать ощутительно. Это уже близко было к июньским дням. И вскоре, во время мятежа, эту самую неделю сборов крепко навинтили нам семиреченские кулачки:
- Вот, дескать, о киргизах-то заботитесь, и так и этак помогаете, а с нас только и дела, что дерут продразверстку!
Но об этом потом. Это только к слову.
Когда выплывало и выскакивало дело погорячее, вполне понятно, что мы свои взоры обращали на свой боевой орган - семиреченскую "Правду". И газета в этих случаях неизменно прихрамывала на обе ноги: раскачать ее стоило больших трудов, - она никогда не поспевала за повседневной горячей нашей работой, преподносила разные общие, расплывчатые статейки, перепечатывала кой-что из "Правды" московской, кой-что из "Бедноты". Решили нажать и в этом пункте. Постановили в обкоме: передать ее в ведение политическому отделу дивизии. И удивительное дело: ожила газета, посвежела, тот же самый обком заметил и отметил это не больше как через неделю. Только не удалось нам, не успели, да и сил вовсе не имели для того, чтобы освежить прессу "провинциальную". А вот там так уж воистину положение было вопиющее. Где-то, не то в Джаркенте, не то в Пржевальске, в местной газете писака писал:
"Вышеуказанный декрет самолично написал сам гражданин Ленин..."
Мы так и ахнули, что в советской-то газете, у нас-то - даже Ленина не осмелились назвать "товарищем"!
А то и покрепче был случай, посолонее: в Пишпеке "к светлому Христову воскресению" некая организация выпустила листовку, посвященную, надо быть, беспризорным детям. И там значилось:
"К такому большому празднику мы должны подарить детям красное яичко позаботиться о них..." и т. д. и т. д.
Листовочка, так сказать, самая воспитательная!
Всего не охватишь, - не охватили мы и эту полосу работы - печатное дело. Все, что смогли сделать, - это начали сами больше писать. И пусть это писанье шло второпях и между делом, - некая польза все ж была и от него.
Удручало особенно то обстоятельство, что в практической работе наши советские органы со всякими делами непростительно опаздывали. Бесплановость сказывалась, давала знать себя каждый день и на каждом шагу. Перебороть ее, победить за столь небольшой срок мы не были в состоянии. Как только зачинать какое дело - ан сроки-то ему все и миновали. Взять хотя бы то вот самое дело с переделами земли - эка выбрали времечко! Надумали переделять в апреле, когда люди добрые (да и недобрые) в поле на работу повыехали!
И еще тут одно крупное дело пощекотало нас ощутительно. В Семиречье, особенно в уездах, близких к Китаю, как известно, засевают массу опийного маку. Злоупотреблений, спекуляции в этом деле - тьма тьмущая. Опий обычно скупают китайские купцы и увозят через границу к себе. Теперь вот, поздней весной, поля опийные давно и обильно были засеяны. Все кинулись на доходную статью. Был случай в Джаркенте: один "коммунист" в своем собственном хозяйстве под опий угораздил ни много ни мало, как... пятнадцать десятин! Со всех сторон в то же время неслись протесты: требовали опийные поля перепахать под хлеб, ибо с осени опием-де не прокормишься. Было немало и таких случаев, когда поля такие самочинно разносились впрах и на месте опия "победившие" самолично возились с пшеницей. Надо было и тут что-то делать и делать спешно, - опийные поля надо было сохранить, а в то же время и не дать опию утечь в Китай.
Отрядили людей и на это дело, иных отослали в уезды. Создали там полномочные комиссии, которые брали на учет весь засев и собирали его организованно в пользу государства, лишь небольшой процент оставляя спекулянтам-предпринимателям. Опийная кампания тоже задала жару. Сколько только одной переписки и разговоров с Ташкентом выдержали! С опием опять-таки едва не проспали все сроки. Вспоминается и такой случай - все на ту же самую тему.
Как-то раз, во время заседания ревкома, шум, гром, визг, брань.
- Что такое, в чем дело?
- Подошла к ревкому толпа возбужденных женщин - члены "общества вдов".
- Чего бранятся?
- Инвалиды землю у них отымают...
- Как отымают? Какую землю?
Оказалось, что это самое общество вдов где-то за городом имело свои участки земли. Разделало их, распахало. Все честь честью. А тем временем соответствующие органы эти же самые участки подарили инвалидам; те навалились на вдов со всей энергией, которая свойственна была семирекам-инвалидам (к слову сказать, во время мятежа они с восторгом поддерживали мятежников и обрушились с проклятьем на Советскую власть). Поднялась суматоха. Вдовы - в ревком. Инвалиды следом за ними.
Оказалось, и тут вовремя дела сделать не успели и не сумели, дотянули до последнего момента. А когда уж все сроки отошли, громыхнуло распоряженьице: от вдов оторвать часть земли в пользу инвалидов!
