Александр Бушков - Екатерина II: алмазная Золушка
В конец концов Екатерина от него забеременела и рожать собиралась уже в то время, когда на престол взошел Петр III, а она была императрицей. Беременность удалось скрыть до самого последнего момента — тогда дамы носили те самые фижмы — огромные колоколообразные юбки на каркасе. Но вот роды были связаны с нешуточным риском — законный супруг мог войти в любую минуту…
Выручил преданный камердинер Екатерины Василий Шкурин — зная, что Петр обожает смотреть пожары и ни одного не пропускает, он, когда подошло время, поскакал по Петербургу, чтобы, не ожидая милостей от природы, самому что-нибудь поджечь. Но, как назло, подходящего объекта не было, а время поджимало… тогда верный Шкурин, не колеблясь, запалил с четырех концов свое собственное жилище. Петр уехал смотреть на пожар, а Екатерина благополучно разрешилась от бремени.
Младенца быстренько унесли доверенные люди, и судьба ему выпала, в общем, не самая проигрышная. Жил безбедно, под деликатным наблюдением Екатерины, после ее смерти Павел I пожаловал Алексею Бобринскому (так его называли) графский титул и официально провозгласил в сенате своим братом. (Шкурин потом получил за верную службу более тысячи крепостных, или, как тогда говорили, «душ»).
Этот — достоверный отпрыск Екатерины и Григория Орлова. Говорили, что у них был еще один сын (которого молва именует Галактионом). Будто бы его произвели в офицеры и послали учиться в Англию, но он там умер от сифилиса. Третий сын якобы умер еще в юности (впрочем, его отцовство приписывают и Потемкину). Болтали и о двух дочерях, воспитывавшихся при дворе и выданных потом за генералов. Но сведения обо всех четырех крайне сомнительны — как и слухи о том, что Екатерина тайно обвенчалась с Орловым…
Сразу за ним справедливо будет поставить Алексея — тоже гвардеец, тоже буян, дебошир, завзятый карточный игрок, тоже храбрый солдат и любимец гвардии. Великанского роста (все пятеро Орловых были сущими богатырями). В гвардии у него были два прозвища: Алехан и Балафре. Второе по-французски означает «Меченый», «Рубленый» и произошло из-за жуткого шрама на щеке.
История этого шрама сама по себе примечательна. Жил-поживал, буянил-дебоширил в Петербурге бравый гвардеец Шван-вич, единственный, кто мог продержаться на кулаках против брательников Орловых, поодиночке взятых. Уступать не хотела ни одна из сторон, и после многочисленных стычек было выработано этакое джентльменское соглашение: ежели где-нибудь в кабаке, бильярдной или ином заведении Шванвич встретит кого-то из Орловых одного, тот, не задираясь, послушно убирается восвояси, оставив Шванвичу все купленное за свой счет: и вино, и веселых девок. Если же двое Орловых где-нибудь застанут Шванвича, убирается на все четыре стороны уже Шванвич. Какое-то время все шло распрекрасно, но однажды произошел сбой. Шванвич застал Алексея Орлова в одиночку — и в соответствии с «пактом» велел ему сматывать удочки. Алексей послушно направился к двери, но тут в заведении объявился один из его братьев, и теперь уже Шванвичу приказали исчезнуть и не отсвечиваться. Он сопротивлялся, заявляя, в общем резонно, что сначала-то Орлов был один, это потом второй пришел, так что ситуация соглашению не вполне соответствует… Однако братья без лишних церемоний вдвоем его быстренько победили и выкинули на улицу. Обозленный Шванвич дождался, когда Алексей выйдет — и рубанул его саблей от души, определенно хотел убить, но оставил лишь шрам. Не вполне джентльменский поступок, конечно, но в те времена вытворяли и не такое…
Алексей был гораздо тоньше братца, гораздо более умен.
Остальные трое — Владимир, Иван и Федор — честно признаться, не заслуживают детального рассмотрения. Все они тоже участвовали потом в перевороте, исправно служили на самых разных постах, военных и гражданских, Федор и Владимир дослужились до генеральских чинов, Иван, самый из пяти простой, сразу после переворота вышел в отставку и мирно жил в своих имениях. Но ничего мало мальски интересного о них, честное слово, и рассказать нечего: самые обыкновенные послужные списки и биографии. Люди непримечательные.
Но, если вернуться в 1762 г., пятеро братьев Орловых были силой нешуточной! Как раз из-за своей популярности в гвардии. И, что особенно важно, к ним как нельзя лучше подходила, уж простят меня коммунисты за цинизм, классическая формула о пролетарии, которому нечего терять, кроме своих цепей, а приобрести он при удаче может весь мир…
С этой точки зрения Орловы были классическими пролетариями — им, оказалось, совершенно нечего терять! Батюшка их, ветеран многих сражений, состояния и поместий себе не составил, дни закончил всего-то нижегородским губернатором, полковником армейской пехоты, в генерал-майоры произведенным уже при выходе в отставку. То немногое, что после него осталось, пятеро братьев-гуляк уже давным-давно пустили по ветру, не имели никаких других источников доходов, кроме жалованья — а на него особенно не разгуляешься, ежели в округе столько кабаков, веселых девиц и карточных столов. Ни одна собака братьям уже не хотела давать в долг… чем не пролетарии?
А люди, повторяю, были отчаянными, как на подбор, и готовыми на все, лишь бы взмыть над своим нынешним убогим существованием. И тут оказывается, что Гришка состоит в полюбовниках не кого-нибудь, а самой великой княгини, которая, о чем уже давно шепчутся, не прочь спихнуть с трона опостылевшего муженька и пребывать на оном в одиночестве…
Вот это шанс, ребята! Аж зубы сводит! Риск, конечно, жуткий, но, с другой стороны, кто не играет, тот не рискует, а помирать, братцы, только раз!
Ядром любого заговора являются либо мечтающие о карьере азартные люди, либо обиженные. А обиженных имелось предостаточно — собственно, вся гвардия. Петр III уязвил ее до глубины души тем, что собирался отправить на войну, словно обычную, сиволапую армейскую пехоту. После Петра I, за редчайшими исключениями, касавшимися не всех гвардейских полков, а крохотной их части, гвардия не воевала вообще. Ей и так было хорошо: почетная и неопасная служба в столице, превосходство в чинах над простыми армейцами, парады, торжественные марши. И что же, месить грязь за тридевять земель от дома, подставляя лоб пулям и ядрам?!
Так что гвардия затаила на императора угрюмую, мрачную злобу. И сторонников у братьев Орловых накапливалось все больше и больше, это уже была не праздная болтовня под водочку, а конкретные планы с ясной целью…
К заговору помаленьку подключаются и персоны гораздо более весомые, нежели гвардейские поручики: Разумовские, митрополит новгородский Дмитрий Сеченов, известный дипломат Никита Панин и его брат, Петр, генерал, популярный в армии герой войны с Пруссией. И князь Репнин здесь, и состоящий при академии наук статский советник Теплов, человек не особенно великих чинов, но ученый, образованный, имеющий большое влияние на гетмана. Тут же — восемнадцатилетняя княгиня Дашкова (между прочим, родная сестра Елизаветы Воронцовой).
Правда, эта соплюшка никакой такой особенной роли в заговоре не играет — это ей только так кажется, что она тут самая главная персона. Так, суетится вокруг и около, простодушно полагая себя главной пружиной дела — но главное подготавливают совсем другие люди, о чем юной княгине не сообщает даже законный супруг (в отличие от нее, заговорщик серьезный и матерый, даже раньше Орловых предлагавший Екатерине поднять свой полк в ее поддержку — но тогда было еще не время, и Екатерина отказалась…)
Любой серьезный переворот требует денег. Екатерина поначалу обращается к французскому послу барону Бретейлю — но этот редкостный болван ее прозрачных намеков откровенно не понимает и не дает ни копейки (потом будет локти на себе кусать, когда его за редкостный идиотизм будут чуть ли не матом крыть в Париже: такой шанс упустил, дубина!).
На сцене появляется английский (снова Англия!) негоциант по фамилии Фельтон — у него Екатерина и занимает через своего агента итальянца Одара сто тысяч рублей. Именно эти деньги от имени «матушки» Орловы начинают понемногу раздавать гвардейцам в виде безвозвратных ссуд — с соответствующим агитационным обеспечением. Этот метод пропаганды у гвардии имеет большой успех…
Центром заговора становится не какой-нибудь кабак и даже не великосветская гостиная, а дом датского банкира Кнутсена, у которого квартирует Григорий Орлов. Банкир, в общем, в курсе. Злые языки потом будут втихомолку уверять, что Кнутсен впутался в это пахнущее плахой предприятие исключительно оттого, что Григорий ему задолжал чертову уйму денег — и вернуть их датчанин мог лишь в случае успеха предприятия. Сплетни эти чрезвычайно похожи на правду, поскольку лишены всякой романтики и основаны лишь на житейском расчете…
