Николай Григорьев - Бронепоезд Гандзя
Матрос вернулся.
- Готово, - пробормотал он, пробираясь на свое место. - И гудок молчит, и машинист молчит.
- Федорчук, - позвал я, не поднимая головы. Мне не хотелось шевелиться.
- Сделано, все в порядке.
- Да я не про то... Скажи, что ты после войны будешь делать?.. Вот прикончим этих собак, куда ты подашься - опять на флот или как?
Матрос молча поглядывал на меня и, раздумывая, начал стягивать сапог.
- Давай, Федорчук, путешествовать. Походим, поездим по нашей Советской Республике, поглядим, как люди заживут по-новому... Вот писатель Максим Горький - он много бродяжничал в старое время. Оттого и прозвался "Горький", что жизнь такая была... А теперь ведь все иначе пойдет, совсем иначе. Даже и представить нельзя, как народ наш заживет!
- Что ж, можно и побродить, - согласился матрос. - Только будет ли время нам балясничать? Гляди-ка, все ведь кругом разворочено, все чинить, поправлять надо... Посмотришь, к примеру, около станции сахарный завод - ему бы работать, а он о трех углах стоит, четвертый завален. Или без крыши, без окон... Думаю я, знаешь ли, так, что Ленин не даст нам отпуска. "Вы, скажет, - что, с гаубицей ездили?" - "С гаубицей". - "Ага, значит, ребята деловые. Нуте-ка, - скажет, - хлопцы, беритесь за топоры, за пилы Республику отстраивать!"
Матрос сложил свой бушлат в изголовье, лег.
- А ты на звезды глядишь?
- На звезды...
- Давай глядеть вместе, - сказал матрос, но тут же уронил голову и захрапел.
Я завернулся в шинель и закрыл глаза.
В вагоне крепко пахло новыми сапогами. Комбриг всем моим бойцам выдал полное красноармейское обмундирование.
Глава девятая
На рассвете мы получили приказ из штаба и сразу же двинулись вперед. Плавно и бесшумно покатились по рельсам выверенные и свежеподмазанные вагоны, только позвякивала своим железным грузом контрольная площадка.
В переднем вагоне нас ехало десять человек - чуть ли не вся команда поезда собралась к орудию. У пулеметов, в заднем вагоне, остались одни дежурные.
Девять бойцов, все в новой форме - поглядеть любо! Троих ребят, самых крепких, я поставил к снарядам, двоих - подавать заряды, гильзы с порохом, а сам с матросом занял место у правила.
Орудие было на нуле делений - горизонтальная установка для удара в упор.
Малюга заметно волновался - он вновь и вновь ощупывал винты, рычаги, штурвалы, проверял орудие со всех сторон. Да и у меня самого каждая струнка была натянута. Ведь шли в открытый бой, могли встретиться и с башенным бронепоездом - это все понимали... Какой-нибудь один неверный шаг, затяжка в выстреле, и дело могло бы для нас кончиться скверно.
Я осмотрелся. Кажется, все на месте - снаряды, заряды... Никифор наготове у телефона... Глянул на остальных ребят и сразу заметил: что-то неладно с племянником. Парень бледный, лицо в капельках пота, он жадно, открытым ртом хватал воздух.
Я подтолкнул матроса. Но он уже сам поглядывал с опаской на нашего заряжающего.
- Робеет, - вполголоса сказал матрос, - мало еще он у нас грамоты взял...
- Пойди стань к снарядам, а его давай сюда.
Матрос сбросил бушлат и поменялся с племянником местами.
Опять ехали молча. Только глухо вздыхал, работая своими поршнями, паровоз.
Дорога от Жмеринки пролегала между песчаными откосами, как ручей в крутых берегах. Лес, валежник, разбитые снарядами деревья... Тут и там по стволам деревьев, а то и просто через кустарники тянулись провода полевой связи.
Сразу же за станцией нам стали попадаться конные ординарцы с винтовками и с холщовыми сумками через плечо. Каждый из них останавливался и провожал поезд любопытным взглядом... Не видали еще здесь блиндажей на колесах.
Между деревьями показалось полотнище с красным крестом - передовой перевязочный пункт. Вот уже и не видно флага - мы проехали мимо. Миновали несколько ям-окопчиков, забросанных сверху ветками, - передовые патронные пункты.
Вдруг на весь лес раскричался пулемет.
Свой или чужой? Как бы нам не выдать себя раньше времени!..
Я велел убавить ход. Никифор передал мое приказание по телефону.
- И пусть глядит, чтоб дыму не было!
Поезд продолжал медленно идти.
Над травой стали показываться головы бойцов. Деловито помахав нам фуражками, бойцы опять скрывались в траве,
- А ну его!.. Бредем, как слепые, - не вытерпел матрос. - Спросить надо!
Матрос спрыгнул на землю, добежал до окопа. Навстречу ему сразу поднялись двое красноармейцев, навьюченных сухарными и вещевыми сумками, с винтовками в руках и с гранатами-"бутылками" за поясом. Все трое, переговариваясь, подошли к вагонам.
- Богуш-то, вот он как действует, слыхал? - крикнул матрос, подходя. Пока мы спим да чешемся, он уже с "добрым утром" побывал... Так, что ли, ребята?
Красноармейцы кивнули.
- Как? Бронепоезд уже сюда забирается?
Я спрыгнул к пехотинцам.
- Ну, хоть не совсем сюда... - сказал один из красноармейцев и кивнул вперед: - Там у нас препятствие устроено...
- А ты расскажи командиру, как он из пулемета-то садить начал, перебил матрос.
- Да что же тут рассказывать!.. - заговорил пехотинец. - Подошел он, этот поезд, весь в броне, повернул башню и давай поливать нас из пулемета. Кой-кого и задел...
- Троих задел, - сказал другой красноармеец, оглядывая нашу деревянную броню. - А четвертого и совсем уложил. В голову...
- Вот сейчас? Только что? Значит, это он стрелял из пулемета... Едем, Федорчук. Вдогонку!
Матрос полез в вагон, я за ним.
- А вам, пожалуй что, и не пройти, - сказал пехотинец, запуская руку в патронташ и пересыпая патроны, как орехи. - Через наши ворота не пройдете.
- Какие ворота? Где?
- Да ворота же у нас поставлены, препятствие против того поезда. А то бы он к самым окопам добрался... Разнять ворота надо, иначе не пройдете.
Мы с матросом опять спрыгнули на землю.
- Что за ворота такие, покажи, - сказал я красноармейцу. Но тут я и сам увидел впереди что-то темное на рельсах.
Вместе с красноармейцем мы осторожно, где ползком, где перебегая от дерева к дереву, добирались до "ворот".
- Вот тут что... Засека!
Справа и слева на рельсы были повалены деревья. Подпиленными стволами эти деревья прочно держались о свои корни, а вершины образовали на полотне дороги зеленую кучу в рост человека. Все было опутано колючей проволокой, и на поваленных деревьях, как елочные украшения, висели ручные гранаты.
Матрос снял бескозырку и крепко почесался.
- Наворотят же такое!
- Да, - говорю, - засека по всем саперным правилам.
- А как же ее разобрать? - сказал матрос. - Ты небось знаешь?
- Да нет, не приходилось разбирать... Сейчас попробую.
Я помахал фуражкой машинисту, и он начал осторожно придвигать поезд к засеке.
- Товарищ командир, нельзя... - вдруг преградил мне дорогу пехотинец. Мы строили, а вы...
- Как так нельзя? Давай сюда ротного!
Пехотинец побежал обратно к окопам, а я, чтобы не терять времени, велел подать канат. Мы стали привязывать канат к сцепному крюку контрольной площадки.
- Так, так, посторонись-ка, - выхватил у меня канат матрос, - тут на морской узел надо... Готово!
Он перескочил к свободному концу каната.
- А сюда якорек бы, эх, якорек!
- На тебе якорь... - Я кинул матросу пучок колючей проволоки.
Тут подошел ротный.
Он посмотрел у меня документ - предписание штаба бригады, кивнул и молча отступил в сторону.
Матрос забросил канат с "якорем" в самую гущу засеки. Я велел всем отойти подальше, и машинист дал задний ход. Канат натянулся как струна.
Взял якорь.
Зеленая куча поползла, грузно переваливаясь.
С грохотом, в пламени взрывов, под свист гранатных осколков открывались перед нашим поездом "ворота"...
Расчистив остатки засеки топорами, мы двинулись дальше.
Окопы остались позади. Мы были один на один с врагом.
Петлюровцы молчали - ни выстрела... Не видят они нас или только выжидают, заманивают в западню?
Все в вагоне были на местах, никто не шевелился. Я, не сводя глаз, глядел на Малюгу. Он сжимал в кулаке шнур ударника, рука его чуть-чуть дрожала, синели набухшие жилы.
Матрос и его подручные стояли в затылок друг друга - каждый держал наготове по снаряду.
Молчали.
Рельсы перед поездом начали круто забирать в сторону. Песчаный откос с кустарником не позволял видеть дальше сорока - пятидесяти саженей.
- Сто-оп!.. - скомандовал я.
Поезд стал. Кто-то в вагоне шумно вздохнул, словно и не дышал до этих пор. Матрос и все остальные заряжающие, присев, спустили на пол снаряды.
- Кто в разведку, товарищи? - спросил я.
Сразу отозвалось несколько голосов, но раньше всех выскочил вперед племянник.
- Я пойду, товарищ командир... - пробормотал он и замолк, решительно сжав губы.
- Видал миндал?.. - удивленно протянул матрос.
Я подумал, но все же ответил племяннику:
- Нет, пожалуй, что...
- Мы вдвоем с ним сходим, - перебил меня Федорчук.
