Лев Вершинин - «Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
Акулка районного масштаба
Теперь можно было подумать и о высокой политике. Еще в 1758-м, при жизни Теймураза, Восточная Грузия подписала договор с имеретинским царем Соломоном, хоть и вассалом Турции, но весьма озабоченным желанием Стамбула превратить его царство в обычный пашалык. В 1768-м, после начала русско-турецкой войны, аналогичное предложение Соломон направил и в Россию, предлагая взять Имерети под покровительство. Матушка не возражала, поставив условием участие Имерети в военных действиях, а не как всегда на Кавказе. Договорились. Соломон получил у Ираклия подтверждение давнишнего соглашения, а Екатерина II, как и обещала, прислала в Грузию достаточно сильный контингент во главе с генералом Тотлебеном – очень дельным воякой, но редким авантюристом, прочно связанным со спецслужбами, незадолго до того – главным фигурантом громкого шпионского скандала, в ходе которого вылетел с русской военной службы и даже был как бы приговорен к смертной казни, но помилован, ибо просто стал козлом отпущения в очень большой игре, прикрыв собой успешную операцию русской разведки. Позже, когда страсти улеглись, вновь оказался под знаменем с двуглавым орлом, уже с повышением. Так что, когда грузинские историки пишут, что «сам факт говорит об отношении российского императорского двора к Грузии», с этим можно согласиться, но совершенно не в том смысле, какой они, вряд ли знающие подоплеку «дела Тотлебена», подразумевают. Как бы то ни было, Ираклий встретил Тотлебена, организовал его встречу с Соломоном, а затем, когда русский отряд вернулся в Тбилиси, предложил план похода аж на Ахалцихе. План был хорош. Объединенная армия двинулась на столицу пашалыка, но на полпути Тотлебен неожиданно повернул обратно. Позже он объяснял это нехваткой продовольствия, но, скорее всего, учитывая дальнейшие события, врал. Как бы то ни было, Ираклию пришлось иметь дело с турками самому, и 20 апреля 1770 года он сумел одержать убедительную победу. Однако развить успех сил не было. Так что царь вернулся в Тбилиси, где выяснилось, что Тотлебен вовсю заигрывает с оппозиционными князьями, ставит гарнизоны в города и приводит население к присяге императрице (современные грузинские историки почему-то пишут «императору», но Бог с ними). История была, прямо скажем, не очень красивая. По сути, Тотлебен, будучи по натуре конкистадором чистой воды, решил, не имея на то никаких полномочий, подарить Матушке и России колонию. За что после жалобы царя в Петербург и был отозван, пошел под следствие и получил неслабое взыскание (грузинские историки, правда, называют этот казус «попыткой России оккупировать и аннексировать Грузию», но это уже, согласитесь, вопрос подхода).
В целом, само присутствие на Южном Кавказе русских войск оказало достаточно сильное воздействие на Стамбул. Паша Ахалцихе получил приказ не злить Ираклия и воздействовать на лезгин в этом направлении, Ираклию же поступили предложения о мире. Каковые он, поторговавшись, и принял, явочным порядком загнав в полную задницу Соломона Имеретинского, ошибочно полагавшего, что имеет в тылу надежного союзника, а теперь заподозрившего, что везучий и деятельный сосед целится и на его царство. Подозрения, надо сказать, были не столь уж небеспочвенны: лидеры опасного бунта, как раз в это время подавленного Соломоном, признались на следствии, что решились бунтовать лишь потому, что предполагалась помощь из Тбилиси, а Ираклий, вопреки всем договоренностям, укрыл у себя «знамя восстания», царевича Александра, выдачи которого требовал разгневанный отец. Трудно осуждать Соломона за то, что в такой ситуации он разорвал соглашение от 1758 года, а затем и пригласил из Ирана последнего «картлийца», царевича Александра Бакаровича. Трудно осуждать и азербайджанских ханов, по отношению к которым Ираклий чем дальше, тем больше вел себя не как «первый среди равных», а как строгий и привередливый господин. Тем более трудно осуждать лезгин, которые без набегов жить не могли. При всей силе воли и всем везении, положение Ираклия понемногу ухудшалось, тем паче что Керим-хан, за спиной которого он мог позволить себе все, в 1779-м скончался, после чего картлийская эмиграция в Кутаиси начала делать вылазки. К тому же и паша Ахалцихе стремился восстановить status quo. В связи с этим не приходится удивлять тому, что в 1782 году Ираклий, несколько лет паривший на крыльях головокружения от успехов, пришел к выводу, что нужно вновь звать на Кавказ Россию, ибо без России не устоять.
Глава XIV. Вестсайдская история
На живую нитку
А теперь – временно – вновь переберемся с востока на запад, к Черному морю. Так сказать, в West-Side. В Колхиду. Будь в ее истории XVII – XVIII веков хотя бы немножко меньше крови, а особенно выколотых глаз, творившееся там уместнее всего было бы назвать цирком. Традиционные, древние кланы западных территорий хоть и признали поначалу власть царя Имерети, но очень скоро перестали понимать, что общего – в новых реалиях – у них с какими-то Багратиони. Традиция, да, но не больше, и не самая древняя, а если и древняя, все равно все места заняты. Так что бывшая центральная Эгриси, теперь именуемая Самегрело, оказалась под властью древнейшего Дома Дадиани. Северной-пресеверной Абхазией, возникшей на землях бывших Абасгии и Апсилии, управлял Дом Шервашидзе, дальняя родня «родимых» Аносидов. У Гурии, крохотного осколочка когдатошней Лазики, тоже появились свои боссы, родичи мегрельских. Кто кем был в этническом смысле, оставляю вне рамок преднамеренно, дабы ненароком не коснуться политики, но для нас это и не важно. Куда важнее, что после серии междоусобиц XVI века, – при Георгии III, бастарде, наследовавшем «никакому царю» Ростому и просидевшем на троне аж 34 года, с 1605 по 1639-й, – имеретинская корона если еще что-то и значила, то очень условно.
Вассалы быстро поняли, что для спокойного сна достаточно платить налоги туркам не Кутаиси, а Стамбулу. Если уж обязательно кому-то платить. А можно и не платить вовсе.
В любом случае, как выяснилось, самый сильный медведь в лесу вовсе не Имерети, хоть и царство, да еще и законной династией управляемое, а Одиши (Мегрелия), огромное княжество со столицей в Зугдиди. Была она очень многолюдна, сильна, богата и не скрывала стремления стать смотрящим на хуторе, сперва хотя бы de facto, а там уж как Бог пошлет. Многое получалось. Большие и мелкие драки с царями и Гурией шли с перевесом в пользу мегрелов, вассалом которых к тому же считалась и Абхазия. Правда, скорее, именно считалась, чем была, амбиции у товарищей из Лыхны (Сухуми тогда за город не считался) тоже имелись серьезные, но до поры, до времени удовлетворялись признанием своего «особого статуса», а уж когда дело доходило до пограбить Гурию или Имерети, шли под стяги с вепрем Дадиани исправно и охотно. В принципе, в рождественскую ночь 1600 года никто из разумных людей не сомневался в том, что первые десятилетия наступающего XVII века станут временем окончательного решения вопроса о власти. Так что, когда в 1611 году корону Дадиани унаследовал 20-й ее владелец, подросток Леван II, парень очень одаренный и волевой, но с непростым характером и, мягко говоря, сложной психикой, никто особо удивляться дальнейшему поначалу не стал.
Просто такая сильная любовь
Леван, Багратиони по матери, выросший при дворе у деда в Кахети, судя по всему, с пеленок видел себя героем-объединителем если и не всей Сакартвело, то как минимум Эгриси в ее стародавних границах. Судя по тому, что единственного сына покойного владетеля не зарезали и не отравили, правящий регент, князь Георгий Липартиани, брат отца, то ли не рвался к власти, то ли племянника любил, но готовил его к управлению он всерьез, и как только тот стал совершеннолетним, передал полномочия. А поскольку время было тяжелое (берега Мегрелии и Гурии в тот момент блокировали турки, требовавшие расширить поставки рабов, а абхазские вассалы, пользуясь моментом, объявили о полной независимости), мудрый дядя еще и сосватал племяннику невесту, завиднее некуда во всех смыслах: Танурия, дочь непокорного Путо Шервашидзе, слыла первой красавицей Колхиды (что видно и по рисунку заезжего итальянца), обладая, «помимо природной красоты, всеми добродетелями женщины ее фамилии: в вышивании, чтении, письме, в великодушии и учтивости не имея себе подобных». Естественно, было богатое приданое; естественно, тесть пошел на уступки, формально вновь признав себя вассалом зятя (все ж для внуков, да!), и прислал северную конницу, с помощью которой Леван сперва заставил Гурию уважать себя больше, чем царя в Кутаиси. После чего (уже отец двух прелестных сыновей-погодков) в 1623-м вдребезги разгромил и самого имеретинского царя Георгия III, сделав Мегрелию гегемоном всей Колхиды, а себя «императором Колхиды». А потом случилась любовь. Реальная, хотя по всем понятиям и неправильная. К супруге родного дяди, бывшего регента. Ясно, что была она второй, совсем молоденькой, но, судя по всему, очень ушлой, потому как известно, что если сука не схоче, так и кобель не вскоче, девочка же, видимо, очень хотела стать владычицей морскою.