Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так!
Трудно сказать, кто из них был прав (на войне может быть в зависимости от обстановки права безоглядная стремительность, а может быть, и рассудительность), но Шуйский возомнил, что родственник ждет, пока положение царя в Москве станет невыносимым, чтобы голодающий народ сверг его и посадил на трон Скопина (хотя, как уже говорилось, к тому времени блокада Москвы уже была прорвана Ляпуновыми с юго-востока, и самые трудные времена для жителей столицы были позади). Вероятно, «антископинские» настроения в царе поддерживал и его брат Дмитрий, который считался наследником бездетного царя[461].
А тут еще какие-то гадатели напророчили, что после Василия Шуйского царем станет Михаил (и ведь стал же – Романов три года спустя!), и царь решил, что речь идет о Скопине. Правда, царь оправдал спасителя Москвы от обвинения, которое возвел на того царский брат Дмитрий Шуйский, что он якобы самовольно отдал шведам Корелу с областью. Как-то раз царь даже публично замахнулся палкой на брата в ответ на одно из подобных обвинений. Однако народ не верил такому поведению царя, все считали, что он «готовит Михаилу Васильевичу тайную гибель»[462]. Делагарди прямо советовал боевому товарищу, чтобы он «шел с Москвы, видя на нем на Москве ненависть (со стороны двора, конечно, а не общественного мнения. – Д.В.)»[463] и «вырвался в поле, чтобы избежать худа». Сам Скопин хотел оставаться в Москве «до просухи», а потом идти на Сигизмунда[464].
Как бы то ни было, но 23 апреля 1610 г. М.В. Скопин-Шуйский, вернувшись с обеда у царя, внезапно почувствовал себя плохо и в тот же день умер. По другой версии, отравлен великий полководец был 20 апреля, а умер 23-го, промучившись три дня[465]. «Новый летописец» сообщает, что у Скопина «беспрестанно бо идяше кровь из носа», и лучшие немецкие врачи (включая присланных Делагарди) ничем не могли ему помочь[466]. Дм. Иловайский сообщает, что у Скопина были тяжкие боли в животе, он метался и громко стонал[467].
Еще одной грубой ошибкой Шуйского и его родни было то, что Скопина решено было похоронить в родовой усыпальнице в Суздале, а пока «временно» (напомню, что этот город все еще находился в руках Лисовского) – в простом дубовом гробу, и лишь народное возмущение заставило упокоить прах героя-полководца в приделе Архангельского собора[468]. Такое отношение к праху героя тоже популярности Шуйским добавить не могло…
Так или иначе, главным воеводой над силами, направляющимися против поляков, стал после смерти Скопина, как вы, вероятно, уже догадались, брат царя Дмитрий Шуйский (кстати, как и Борис Годунов, зять Малюты Скуратова), уже неоднократно битый на полях сражений «болотниковцами», «тушинцами» и еще бог знает кем и тем самым доказавший свою совершенную бездарность как военачальника. Общественное мнение упорно обвиняло его, а то и самого царя в отравлении Скопина-Шуйского. Прокопий Ляпунов, ранее предлагавший корону Скопину, теперь прямо убеждал зарайского воеводу Дмитрия Михайловича Пожарского – того самого будущего спасителя Отечества – идти на Москву и мстить царю за смерть великого полководца (тот, однако, на такое не пошел)[469]. Если Скопина действительно отравили братья царя (а другое объяснение найти трудно), то почему они это сделали? Травить лучшего полководца перед решающей битвой – как скажет три века спустя П.Н. Милюков: «что это – глупость или измена?»
На мой взгляд, скорее первое, чем второе. Начнем с того, что царь Василий, напуганный изменами и заговорами (включая таких близких людей, как боярин Крюк-Колычев), теперь еще более, чем раньше, только братьям и прочей близкой родне и верил. Об этом пишет Р.Г. Скрынников[470]. А кроме того, напомним, что Василий Шуйский был представителем наиболее консервативных, «азиатских» политических сил страны. «Трудно, – писал Н.И. Костомаров, – найти лицо, в котором бы до такой степени олицетворялись свойства старого русского быта, пропитанного азиатским застоем»[471]. В этой цитате я не согласен только со словом «старого» – мы уже видели, что вся эта «азиатчина» появилась в опричные времена. Но так или иначе, с точки зрения Василия Шуйского, союз со Швецией против Польши напоминал союз с бесом против Вельзевула, так как те и другие для них были «нехристи» и враги.
Но прежде чем говорить о дальнейшем ходе событий, попробуем найти еще один след в убийстве Скопина-Шуйского – иезуитский. Фактами я не располагаю, но, как говорится, «кому выгодно»? Вспомним, что говорилось выше: как раз на весну 1610 г. французский король Генрих IV, убитый через три недели после Скопина (и на этот раз – бесспорно иезуитами), готовил большую войну против Габсбургов – с участием в том числе и Швеции. А союзником Скопина был природный француз на шведской службе, и воевать они собирались против к тому времени окончательно ставшей союзником Габсбургов Польши. Логично предположить, что действия Парижа, Стокгольма и Москвы были скоординированы. А что на службе у Делагарди было много жителей как раз стран – потенциальных участниц планируемой Генрихом коалиции (англичане, французы, голландцы, шотландцы…) – факт бесспорный… Впрочем, как и четырьмя годами ранее в истории с убийством первого Самозванца, интересы габсбургско-католическо-иезуитского лагеря и интересы клана Шуйских могли естественным образом совпасть, и тогда иезуитам и делать ничего было не надо, а просто пожать плоды…
Кстати, если уж на то пошло, почему вместо Скопина не назначили командовать того же Ф.И. Шереметева? И вообще, что он делал в период от соединения с войсками Скопина до создания Семибоярщины, о которой речь чуть ниже? Он-то в союзе с «еретиками»-шведами вроде бы не действовал! А, вероятно, все потому же, о чем уже не раз говорилось: не родня он Шуйскому, потому тот и ему не доверял! По крайней мере, другое объяснение найти трудно. «Благодарный» Василий Шуйский даже не соизволил вернуть «спасителю Отечества № 2» его московскую недвижимость (хоромы с подворьем), отнятую еще в 1600 г. Борисом Годуновым опять-таки за родство, хоть и дальнее, с Романовыми[472]. Впрочем, об отсутствии у царя Василия какого-либо чувства благодарности я, кажется, уже говорил…
Но какова бы ни была главная причина, повторилась коллизия двухлетней давности, когда царь тоже обошел Скопина и назначил того же Дмитрия командовать войсками против будущего Тушинского вора, результатом чего стал разгром при Болхове и почти двухлетняя блокада Москвы.
Русское войско, вышедшее в поход против поляков, насчитывало 30 тыс. чел., шведов было до 10 тыс.[473]; по другой версии, русских и шведов было 48 тысяч против 10 тысяч у поляков – в любом случае союзники имели значительно больше, чем мог им противопоставить посланный навстречу из-под Смоленска гетман Жолкевский. Однако, помимо того, что в московском войске было много новобранцев, в первый раз пошедших в поход, охоты защищать царя Василия после смерти Скопина ни у кого не было[474].
А ведь все могло быть иначе! Весной 1610 г., конечно, далеко не все у Москвы и ее шведского союзника было «в шоколаде». Лисовский, как уже сказано, еще удерживал Суздаль (который, как мы помним, Ф.И. Шереметев так и не сумел отбить). Чернигов, Новгород-Северский и Рославль признали царем Владислава, Стародуб и Почеп были взяты поляками.
Однако положение последних тем более было отнюдь не блестящим. Гетман Ружинский по дороге из Тушина в Смоленск умер еще 4 апреля – расшибся, поскользнувшись на каменных ступеньках, однако есть и другая версия его смерти: гетмана сломили неудачи последнего года (то есть как раз начиная с того времени, как Скопин и Делагарди начали свой поход от Новгорода)[475]. После смерти «Гетмана Руси» «воровские» крепости между Москвой и Смоленском охотнее сдавались воеводам Шуйского, чем Сигизмунда[476]. Например, 11 (21) мая русские и шведы овладели Волоколмским монастырем, что, помимо всего прочего, дало возможность вернуться в Москву Филарету Романову[477]. Победи московско-шведское войско поляков под Смоленском, страна избежала бы нового разорения, а Смоленск не перешел бы к полякам до самого 1654 года. В общем, для победы союзникам явно не хватало только одного – полководца.
Но кого нет, того нет. Блестящий шанс использован не был. В итоге, как и два года назад, под командой Дмитрия Шуйского русские были 24 июня 1610 г. наголову разбиты поляками под Клушином. Служилые люди, лишенные любимого и всегда победоносного полководца, сражались крайне неохотно, значительная часть просто побежала под первым натиском поляков. Это при том, что неприятелю не удалось напасть внезапно, поскольку в заболоченной местности польское войско растянулось на узких гатях через трясины. Вообще, по мнению Д.И. Иловайского, Жолкевский показал себя лучшим полководцем, чем Делагарди, которого польский военачальник побеждал уже не впервой: первый раз это произошло аж в 1601 г. при Вольмаре (ныне Валмиера в Латвии), хотя, впрочем, Делагарди тогда был еще совсем мальчишкой (18 лет), что отчасти его извиняет[478].
