Карл Клаузевиц - 1812 год
Через полтора месяца Граверт так расхворался и ослаб духом, что вынужден был передать командование генералу Йорку. В скором времени между генералом Йорком и маршалом Макдональдом установились натянутые отношения. Правда, кампания Макдональда в Кудляндии не могла вызвать особо восторженных похвал. Он совершенно праздно стоял на Двине с седьмой дивизией, а пруссаки в это время находились перед Ригой в не очень приятном положении, так как им большей частью приходилось одним вести все бои, происходившие в течение шести месяцев на этом фронте. Генерал Йорк являлся далеко не снисходительным критиком, так как озлобленность была преобладающей чертой его характера. В результате он был крайне недоволен как общими мероприятиями маршала, так и распоряжениями, непосредственно касавшимися прусского корпуса, и, с другой стороны, может быть, самолюбиво преувеличивал достижения прусских войск под Ригой. Холодная, замкнутая, недоверчивая манера Йорка себя держать, а также разговоры окружающих открыли глаза маршалу. Между ними постепенно создались недоразумения. Продовольствие войск, прежде лежавшее на прусском интенданте, а затем перешедшее к французскому и значительно ухудшившееся с момента этой перемены, послужило первым поводом к вскрытию раньше сдерживавшегося недовольства. Йорк жаловался на недостаток фуража, а Макдонольд уверял, что у пруссаков лошади падают от того, что их перекармливают. В переписке дело скоро дошло до взаимных обвинений, (причем маршал открыто упрекал генерала в недостатке доброй воли и усердия к делу. Эта размолвка, происшедшая в конце ноября, привела обе стороны к жалобам в Вильно; Йорк писал прусскому послу генералу Круземарку, а маршал - герцогу Бассано. Генерал Йорк послал одного из своих адъютантов также и в Берлин для доклада королю о создавшемся положении. Посланный не успел еще вернуться из Берлина, когда произошло первое свидание генерала Йорка с генералом Дибичем.
Хотя при назначении в прусский корпус генерал Йорк и получил особую инструкцию, однако, безусловно, исключается возможность включения в эту инструкцию чего-либо, что могло бы оправдать тот шаг, который генерал Йорк намеревался сделать.
Генерал Эссен с целью узнать намерения генерала Йорка еще в сентябре месяце настойчиво приглашал его для переговоров на линии передовых постов. Последний согласился на это предложение. Однако, личность генерала Йорка, по-видимому, настолько импонировала генералу Эссену, что у него не хватило мужества объясниться начистоту, и в конце концов они ни до чего не договорились. Маркиз Паулуччи был более способен на смелую речь; впрочем, и обстановка, сложившаяся на театре войны в начале декабря, давала ему больше оснований. 5 декабря он формально предложил генералу Йорку перейти на сторону русских. Тот, правда, отклонил это предложение, но выразил готовность служить посредником, если император хочет сделать какие-либо предложения королю через маркиза Паулуччи. Эти предложения, высказанные в общих выражениях, и были сделаны таким косвенным путем. Генерал Йорк послал с ними своего адъютанта майора фон-Зейдлица в Берлин.
Мы должны были упомянуть о всех этих обстоятельствах, чтобы пролить свет на шаг, сделанный генералом Йорком. Он был человек слишком рассудительный для того, чтобы руководиться в этом деле своей враждой к маршалу Макдональду. Это являлось бы применением с его стороны чудовищного средства для достижения ничтожной цели; оно привело бы его далеко за пределы желания. С другой стороны, можно допустить, что будь на месте Йорка такой же добродушный человек, каким был Макдональд, дружественные отношения между обоими генералами смогли бы породить со стороны подчиненного подлинную преданность личности начальника, что, возможно, помешало бы совершению этого удивительного события.
Йорк прекрасно знал о тех чувствах, которые питали к французам прусский король и народ; но вопрос о том, сочтут ли в Берлине катастрофу, только что постигшую французов, за полный поворот колеса фортуны и признают ли данный момент достаточно благоприятным для того, чтобы внезапно переменить фронт, не мог не возбуждать в генерале Йорке больших сомнений.
Представляя себе положение, складывавшееся в Берлине, Йорк должен был исходить из наличия там большого нежелания внезапно менять роль. Шарнгорст, наиболее решительный противник французов, который посоветовал бы произвести такую перемену и всемерно поддержал бы такое решение, был удален из министерства и находился в Силезии. Барон Гарденберг показал, как искусно он умеет лавировать между подводными камнями, однако, представлялось весьма сомнительным, хватит ли у него духа принять и провести крупное решение. Поэтому принятие генералом Йорком на собственный страх и риск решения, которое должно было увлечь прусскую политику в противоположном направлении, представляло один из самых смелых поступков, с каким мы когда-либо встречались в истории. Граф Гаугвиц, в сущности, позволил себе нечто подобное, когда он заключил в 1805 г. Венский договор, но граф Гаугвиц действовал тогда в интересах сильнейшей стороны и знал, что Пруссия неохотно выступила бы в создавшихся условиях; к тому же дерзновенность дипломата никогда не вызывает такого строгого осуждения, как дерзновение чисто военное; в первом случае за него большей частью расплачиваются должностью, во втором же по обычному праву - головой. Если бы король окончательно решился оставаться верным узам, связывавшим его с Францией, то для него не осталось бы ничего другого, как предание генерала Йорка суду.
Читатель простит наши неоднократные пространные отступления но поводу столь ничтожного в сравнении с общим масштабом войны события, как переговоры Йорка и генерала Дибича; но мы полагаем, что лишь теперь нам удалось установить точку зрения, с которой мы будем иметь возможность с полной ясностью охватить это происшествие в его общей связи, и поэтому вернемся в Колтыняны.
Итак, вечером 25-го состоялся разговор между генералом Йорком и генералом Дибичем. Последний, насколько возможно, замаскировал расположение своих войск; впрочем, у него хватило благородства вполне честно сказать, какими силами он располагает и чего у него нет; к этому он добавил, что он и не помышляет действительно преградить пруссакам дорогу, но что, конечно, он сделает все от него зависящее, чтобы отнять у него его обоз, зарядные ящики и по возможности часть артиллерии. Среди того, что Дибич хотел сказать Йорку, это имело, разумеется, наименьшее значение; главным предметом беседы являлось полное уничтожение французской армии и указание, данное русским императором своим генералам: при встрече с прусскими войсками не поступать с ними как с подлинными врагами, но, памятуя о прежних дружественных отношениях обеих держав и в предвидении возобновления их в ближайшем будущем, останавливать за ними любое дружественное соглашение, на которое последние пойдут. В соответствии с этим генерал Дибич заявил, что он готов заключить с генералом Йорком договор о нейтралитете и отказаться от имеющихся па его стороне военных преимуществ.
Генерал Йорк заявил, что он еще не пришел к окончательному решению. Он проявил склонность заключить соглашение при условии, что его воинская честь отнюдь не будет затронута; однако полагал, что в настоящий момент для него как солдата еще не имелось достаточного оправдания для заключения соглашения. После этого уговорились не предпринимать ничего в течение предстоящей ночи; на другое утро генерал Йорк должен был сперва произвести рекогносцировку и затем совершить переход к Лавково как бы с целью обойти отряд генерала Дибича с левого фланга, генерал Дибич должен был снова преградить ему дорогу, выйдя на Шелель.
В заключение переговоров генерал Йорк сказал генералу Дибичу:
"Ведь у вас в армии столько бывших прусских офицеров, пришлите ко мне в следующий раз одного из них, у меня будет больше доверия".
После этого генерал Дибич спросил автора, возьмет ли он на себя такого род поручение, на что тот, естественно, выразил свою полную готовность.
Когда мы возвращались верхом в Колтыняны, было уже поздно, вероятно, часов 10 вечера. Генерал Дибич обсуждал с автором создавшееся положение и спросил его, что он думает о намерениях генерала Йорка и что это за человек. Автор не мог не предупредить его относительно скрытности генерала Йорка и очень опасался, что последний воспользуется ночью для того, чтобы опрокинуть нас и продолжить отход на соединение с Макдональдом, а потому рекомендовал проявить величайшую бдительность.
Генерал Дибич оставил против генерала Йорка два казачьих полка, третий расположил в тылу фронтом против Шелель, а гусарский полк оставил в местечке, которое было довольно обширно. Кавалерия не должна была разнуздывать коней; такое же распоряжение было отдано ординарцам главной квартиры.
