Михаил Шевердин - Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
В разговор вмешался, судя по голосу, старый "революционер", и ярость снова поднялась в душе Зуфара.
- Господа, - говорил Заккария, - вы просили, и мы вам, пожалуйста... показали.
- Какая жестокость! - сказал человек с иностранным акцентом. Превращать заживо человека в мумию. Садизм! Да и нет никакой необходимости в такой жестокости. Никто не видит их страданий... Никакого назидательного значения. Это ничему не учит.
- Нет, Стевени, вы неправы... С дикарями надо по-дикарски... Вы сделаете снимки?
- Стоит ли. Впрочем... Только жара... Вероятно, больше ста по Фаренгейту. Эмульсия расплывется.
- Кадры потрясающие... Попытайтесь!
В автомобиле завозились. Стукнула дверца. Под ногами заскрипела соль. Удивительно: ни у Зуфара, ни у старого иомуда даже не мелькнула мысль, что инглизы, цивилизованные европейцы, могли бы спасти их. Ни тот, ни другой не шевельнулись, даже не подняли век. Зуфар стиснул зубы и думал: "Только бы не перевернули Эусена Карадашлы вверх спиной, только бы не перевернули!"
Снова заговорил начальник жандармов:
- Великий Тамерлан, осадив Шахпур, дал торжественную клятву. Если город сдастся добровольно, он, Тимур, не прольет ни капли крови. Жители добровольно открыли ворота... Но как отличить, где враги и где покорившиеся... И он распорядился. Всех ремесленников, всех молодых девушек и красивых женщин и луноликих мальчиков оставили в городе, а мужчин, старух и больных отвели на солончак и... Клятву свою Тамерлан сдержал. Ни капли крови не пролилось!
Писклявый голосок старого "революционера" перебил жандарма. На любой случай жизни Заккария находил подходящую сентенцию. Как ненавидел его Зуфар сейчас! Ненависть его накалилась до предела. Как ему хотелось придушить этого старого болтуна!
- Да будет вам известно, господа, - говорил Заккария, - в Шахпуре великий узбек-Тимур поступил в полном соответствии с заветами пророка, да упоминают имя его почтительно! В суре корана, - к сожалению, не помню порядкового ее числа, - говорится... Позвольте на память: "...когда пленников очень много и цены на рабов и рабынь упадут, отберите лучших, как отбирают шелк от холстины, соловьев от воробьев. С остальными незачем прибегать к железу и пролитию крови. Отведите их в удаленное от жилья место, лишенное пищи и воды... чтобы они оттуда не могли выйти... Пусть они умрут своей смертью..." Так поступали те, кто нес знамя истинной веры ислама огнепоклонникам и идолопоклонникам. И мудрый Тимур поступил так... И с большевиками надо поступить так...
- И с тобой я поступлю так... - прохрипел Зуфар.
Он не удержался. Он забыл, что не хотел доставить удовольствие старому джадиду и проклятым инглизам любоваться своими муками.
- Э, да он жив, - незлобиво обрадовался начальник жандармов, - я говорил... И иомуд жив еще... Степняки быстро не помирают. Вот я сейчас пощекочу господина хана иомудского.
- Оставь его! - прохрипел Зуфар. - Факел жизни его окунулся в реку забвения.
Но Эусен Карадашлы поднял голову.
И тут произошло нечто такое, чего уже никак не мог ждать Зуфар. Старый "революционер" закрыл лицо руками и пискнул:
- Он воскрес! - и бессильно откинулся на сиденье открытой машины.
Англичане, возившиеся с большим фотоаппаратом на треноге, бросили фотографировать и кинулись к автомобилю, выкрикивая какие-то ругательства.
Они так быстро уехали, что забыли про начальника жандармов. Он с жалобными воплями долго бежал по солончаку, скользя и спотыкаясь. Он выл от ужаса. Он боялся остаться среди мумий... наедине с мумиями.
Автомобиль отъехал на километр и лишь тогда остановился. Клаксон его издавал долго и тоскливо стонущие звуки. Казалось, стонут и плачут жертвы солончака и шахской милости. Вопли жандарма не стихали. Он вопил, кажется, еще и тогда, когда его впустили в автомобиль...
Не дожидаясь, пока автомобиль скроется в мареве на краю солончака, Зуфар подполз к старику. Эусен Карадашлы лежал неподвижно...
Зуфар с ожесточением принялся грызть последнюю веревку. В глазах у него ходили черные и красные круги. Временами ему казалось, что он теряет сознание.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ясно так, как ясно, что яйцо есть яйцо.
А н г л и й с к а я п о с л о в и ц а
Документы из архива Генерального консульства Великобритании в г. Мешхеде (Девятый астан персидского государства).
Частная переписка консула Анко Хамбера.
Копия на официальном бланке
Генеральный консул Великобритании в г. Мешхеде.
Мистеру Джемсу Клайндору,
Коммерческому директору.
Тегеран, "Рагнер. Поставка мебельной фанеры".
Сэр!
Свидетельствую свое глубочайшее уважение.
Житель провинции Гёрган по имени Эусен Карадашлы обратился в Генеральное консульство с претензией к фирме "Рагнер", аннулировавшей заказ на "виккерсы", калибр 7,62, всего 64 шт. Лицензия на приобретение означенных "виккерсов" выдана шахиншахским правительством за No С-441.
Интересы британской короны и высокие идеалы борьбы с мировым большевизмом требуют, чтобы вы сочли возможным пересмотреть свое решение и поставили товар покупателю.
С совершенным уважением
Х а м б е р
Подлинное письмо на бланке
Коммерческий директор восточного управления
фирмы "Рагнер.
Поставка мебельной фанеры. Экстра".
В Генеральное консульство Великобритании
в г. Мешхеде.
Консулу г-ну Анко Хамберу.
Сэр!
Свидетельствую Вам глубочайшее уважение.
Заказ Эусена Карадашлы аннулирован согласно решению директората фирмы "Рагнер" как невыгодный. Неустойка заказчику будет выплачена по первому требованию. Товар реализован по лицензии No С-441 некоему Музаффару, персидскому подданному.
В своей деятельности фирма "Рагнер" исключительно руководствуется интересами акционеров и идеалами свободного предпринимательства. Вопросы политики не входят в нашу компетенцию.
С совершенным почтением
К л а й н д о р
Третья запись
в ученической тетрадке с таблицей
умножения на голубой обложке
Вершины горные; туманы там и тут;
Морского ветра вой среди высот
Гургена,
Когда промчится дождь, безумствуя,
ревут
Потоки мутные вспененных вод
Гургена.
М а х т у м К у л и Ф р а г и
Мы, Алаярбек Даниарбек, уподобились тому мирзе шахрисябзского хакима, который исписывал по шесть дестей писчей бумаги в неделю и возомнил себя отцом поэтов. Уже я вижу, что мне не хватит тетрадки моей дочки-умницы, а потому буду писать так мелко, как могу, и так кратко, как велит нам мудрость: написанное слово - благо, ненаписанное - во сто крат лучше.
Уголь, сколько его ни мой с мылом, не побелеет. Предупреждал я доктора, что шейх Музаффар смотрит взглядом змеи. Зачем ему Советская власть? По нашей земле он нищим ходил с посохом дервиша и питался молитвами. В проклятой стране, именуемой Персия, он господин богатства и разжег своим посохом костер, а свою дервишескую хирку отдал на подстилку новорожденным ягнятам. А за одного коня, на котором он ездил, можно купить в нашем Узбекистане два танапа виноградника и жить безбедно с семьей до скончания своих дней.
Что шейху Музаффару до какого-то хивинца? У шейха Музаффара стада, жены, богатство, могущество. Слон ступает по дороге, не оглядываясь на раздавленного.
Шейху Музаффару все равно, останешься ли ты жив или какой-нибудь разбойник араб проделает дырку в твоей шкуре.
Сегодня утром я проснулся на прохладном берегу речки Шах Пайсан, и ничто, казалось, не предвещало опасностей. Воздух источал ароматы травы и цветов. Склоны горы Бостам расцвели голубыми ирисами.
СТИХ:
Тут зелень яркая, как изумруд,
Сандал и ладан вольно здесь растут.
М а д ж л и с и
Так надо же нарушить спокойствие человека. "Ну, Алаяр, - говорит шейх Музаффар, - не хватит ли спать и не пора ли побеспокоиться о вашем друге Зуфаре?" Хотел я спросить господина шейха: "Вежливо ли прерывать отдых почтенного человека, растрясшего свои кости шестидневной ездой от самого Тегерана? И разве не знает шейх, что меня зовут Алаярбек Даниарбек?" Но на верблюжьей колючке не созревает инжир. Нет смысла спорить с человеком, имеющим змеиный взгляд. Пусть грубиян останется со своей грубостью.
Музаффар заявил: "Садитесь на лошадь. Поедете вниз, там найдете мельницу, а за ней кахвехану. Там пьет кофе Ибн-Салман со своими людьми. Среди них Зуфар. Сумейте поговорить с ним и приведите его втайне сюда". Хорошо на словах, но обожжешься на деле. Приведите! Легче надоить молока у тигрицы.
СТИХ:
О душа моя, в тенетах тяжких бед
Всех друзей ты с их скорбями вспоминай.
Х а ф и з
Разве шейх Музаффар не знает, что у араба Джаббара полно винтовок и кинжалов? И разве араб - проклятие его отцу! - не запомнил тогда в Хафе мое лицо? Но какое дело копыту, раздавившему жука, до жука!
Прибегая к тысячам хитростей, я проник в стан злодея Джаббара. Я сидел рядом с Зуфаром и мог коснуться его рукой.
