Аполлон Коринфский - Народная Русь
«Крещенье-Богоявленье», — говорит народ и повторяет предание, идущее от дней старины глубокой, связанное с этими словами. По народной молве, исстари веков совершается в этот день чудо-чудное, диво-дивное: отверзаются над иорданью небеса и сходит с них в воду Истинный Христос. Не всем дано видеть это, а только — самым благочестивым людям. Но, если помолится грешник святому небу в это время, то сбудутся и его желания. Есть поверье, что, если поставить под образами чашу с водою да «с верою» посмотреть на нее, — то вода, сама собою, всколыхнется в крещенский полдень: осенит и освятит ее крещающийся Сын Божий. Слывет Крещенье во многих местах и за праздник — «Водокрещи». «От Оспожинок — до Водокрещей!», — держат иногда ряду. «От Водокрещей — до Евдокей живет семь недель с половиной». Красное словцо народное, встречая крещенскую стужу, оговаривает ее словами: «Трещи не трещи, а минут и Водокрещи (т. е. тепло-то все-таки возьмет свою силу)!» Не забывает народ, что — если пошел январь-месяц, то и за перезимье переваливает уже время-то, а перезимье, по его крылатому слову, о весне весть подает.
Среди песенных сказаний, составляющих богоданное богачество убогих певцов — калик перехожих, есть несколько приуроченных к празднику Крещения Господня. Некоторые из них передают почти совершенно точно содержание евангельской повести о Богоявлении; другие являются восторженным славословием Христу; третьи отступают в окруженную таинственностью область подсказанных пытливым выражением сказочных вымыслов.
«На Иордань всех СпасительДнесь прииде Искупитель.Плещет пророк руками:Веселитесь, Господь с вами!Отец свыше возглашает,Рожденного возвещает: —Сей есть сын мой возлюбленный,Во человека облеченный!»
Такою цветистой запевкою начинается одно из них. «Дух же свыше, аки птица низлетает голубица, Отцу быти Сына равна изъявляет и преславна», — продолжается оно, переходя от созвучия к созвучию: — «Тварь бедная, веселися, яко к тебе Спас явися. О, Адаме, простри очи, миновались темны ночи. Печали нам вси престали, а радости быть начали. Слава Богу! — да воскликнем и к Всещедрому приникнем. Кто сей стоит над водами? Восплещите вси руками: Христос Спас наш и Владыка прииде спасти человека. — Иоанне, что стоиши и пришедшего не крестиши? Почто дело продолжаешь, Христа Спаса не крещаешь? — Боюсь аз и трепещу, — хоть весел и плещу, — огню, сено, прикоснутись! — С чего тебе ужаснутись? Не бойся, раб, и крести Мя, Владыку, прослави Мя! — Христос тако возвещает, Иоанна утешает. Мы же к Спасу крепким гласом все воскликнем днешним часом: Слава Тебе, Искупитель, щедрый буди нам Спаситель!» Другое сказание простодушно повествует о том, как «ходила Госпожа Пречистая землею и светом», а на руках носила «своего Сына Христа Иисуса». Встречает Богоматерь на пути-дороге «Крестителя-Ивана», — встретила и обращается к нему со словами: «Ну-ка, Иван, кум мой, пойдем мы на воду Ердана, окрестим Христа, моего Сына!» Согласился Иван-Креститель и «пришли на воду Ердана. Стал Иван своего крестника крестити: от страха у него выпала книга». Спрашивает — и «пытает» его Госпожа Пречистая о причине страха. «Обезумел Ердан, вода студена, не хочет вода принимать в себя; а весь лес на траву попадал: а взгляни-ка, кума, над собою: начетверо небо словно разломилось!» На эти слова Ивана-Крестителя держит ответное слово Богоматерь: «А не бойся, Иван, кум мой, вода ума не теряла, вода, кум мой, забрала себе силу, ибо от Христа она освятится; а лес — он Христу поклонился; а небо — оно не сломилось, ангелы небо растворили — поглядеть им, как Христа мы крестим»… Послушал Креститель, «крестил святой Иван своего Иисуса-крестника: Иван Христа, а Христос — Ивана». Вслед за этими трогательно-простодушными словами идет заключение, в котором невольно чувствуется позднейший разносказ: «Оттоле крещения настали: все по милости великаго Бога, — да будет Он нам всегда в помощь!»
Родственно с только что приведенным сказанием и следующее — несравненно более цветистое по своему песенному-картинному складу, чем оба предыдущие:
«Развивался святой лес зеленый:А то не святой лес был зеленый,Но была то свята церковь Софья,Поют в ней ангелы шестокрылы;Пришла к ним Мария, Святая Дева,На руках держит Христа Бога истинна,Говорят ей ангелы шестокрылы:«Ради Бога, Мария Святая Дева!Ты поди в тот сад зеленый,Нарви Ты Божьяго Древа,Поди потом к Крестителю-Ивану,Перед ним Ты поклонися,Поцелуй Ты черную землюИ тогда ему говори Ты:— Будь Мне кумом ты, Иван-Креститель,Окрести ты Христа Бога истинна!»Ясное небо растворилось,Черная земля затряслася,Как крестили Христа Бога истинна»…
С праздником Крещения Господня связано в народной Руси немало поверий, относящихся к судьбе человека. Так, например, если кто-нибудь крещен в этот отверзающий небеса над землею день, — то, по слову народной мудрости, быть ему счастливейшим человеком на всю жизнь. Добрым предзнаменованием считается также, если устроится в этот день рукобитье свадебное: в мире да в согласии пройдет жизнь новобрачной четы. В некоторых местностях выходят вечером в Крещенье девушки окликать суженых. Если попадется навстречу им молодой парень — быть добру, старик — надо ждать худа. Да и не перечесть всех поверий, обступающих изукрашенным частоколом обычаев великий праздник Божий. Живуче яркое слово-предание богатыря-пахаря, не вымирают и простодушные поверья его. Еще в конце первой половины XVII столетия писал царь Алексей Михайлович в своей грамоте государевой шуйскому воеводе вообще о святочных, а о крещенских наособицу, пирах-игрищах: «…ведомо нам учинилося, что на Москве, наперед сего в Кремле, и в Китае, и в Белом, и в Земляном городе, и за городом, и по переулкам, и в черных, и в ямских слободах по улицам и по переулкам, в навечери Рождества Христова кликали многие люди Каледу и Усень, а в навечери Богоявления Господня кликали Плугу; да в Москве ж чинится безчинство: многие люди поют бесовския сквернословныя песни… да на Рождество Христово и до Богоявленьева дня собираются на игрища сборища бесовския… игрецы-скоморохи с домбрами и с дудами, и с медведи ходят, и дару Божию хлебу поругаются, всяко животно скотское, и зверино, и птичье пекут. И мы указали о том учинить на Москве и в городех, и в уездех заказ крепкой, чтобы ныне и впредь никакие люди по улицам и по переулкам, и на дворех в навечери Рождества Христова и Богоявленья Калед и Плуг и Усеней не кликали и песней бесовских не пели… А которые люди ныне и впредь учнут Каледу и Плуги, и Усени, и петь скверныя песни, и тем людям за такия супротивныя неистовства быти от нас в великой опале и в жестоком наказанье. И велено тот наш указ сказывать всяким людям всем вслух, и бирючем велено кликати по многие дни»… С той поры минули долгие годы, исчезло из памяти народной понятие о «супротивных закону христианскому» Каледе, Плуге и Усени; но ставшие мертвым звуком имена их по-прежнему слышатся в песнях любящего веселие, сердцем приверженного к стародавней старине народа. Эти имена, когда-то вызывавшие недовольство церковных властей, видевших в них пережиток язычества, в настоящее время только придают цветистость песенному слову.
День Богоявления ознаменовывался в старой Москве праздничным царским выходом, не имевшим себе подобного по торжественности. Со всей Руси был к этому дню съезд бояр и всякого чина именитых людей в Белокаменную: и был этот съезд ради царского лицезрения, из охоты полюбоваться редким великолепием торжества.
Чин крещенского освящения воды совершался патриархом на Москва-реке. Собиралось вокруг «Иордани» до четырехсот тысяч народа. Царь-государь шествовал в большом наряде царском сначала в Успенский собор, а оттуда — на освящение воды, среди стоявшего стеной ратного строя стрельцов, поддерживаемый стольниками из ближних людей, оберегаемый «от утеснения нижних чинов» стрелецкими полковниками в бархатных и объяринных ферезеях и турских кафтанах. Гости, приказные, иных чинов люди и многое множество народа окружали шествие венценосного богомольца. Самое действо освящения воды совершалось, за малыми исключениями, так же, как и в наши дни. Но главным отличием являлась обступавшая его картина — с патриархом и царем во главе. Возвращался крестный ход по прежнему чину. Царь-государь, отслушав в Успенском соборе отпускную молитву, шел в свои палаты царские. А на Москве — «по улицам, по переулкам и во дворех» — начиналось последнее празднование Святок. Люди почтенные принимались за пиры-беседы, молодежь — за песни-игры утешные, а гуляки, памятующие предпочтительно перед всем иным присловье «Чару пита — здраву быти!» — за любимое Русью «веселие».
