Россия: народ и империя, 1552–1917 - Джеффри Хоскинг
Глава 3. Ассимиляция петровского наследства
Несмотря на радикализм реформ Петра Великого и широкую оппозицию со стороны церкви и широких масс простого народа, в стране никогда не вставал вопрос об отходе от этих реформ. О возвращении назад, даже в последовавшие за смертью императора десятилетия (1725–1762) слабых правителей, споров о наследовании и переворотов, не было речи. Не произошло это потому, что преобразования утвердили за Россией статус великой державы, позволив собрать, оснастить и финансировать армию и флот.
Реформы соответствовали и интересам правящего класса, совсем недавно утвердившегося дворянства, которое быстро это осознало. Многие из семей, властвовавших в России до правления Петра I, продолжали делать это и после, пользуясь влиянием знакомых и родственников. Меритократическая реформа на первых порах часто даёт преимущество существующей элите, которая, благодаря богатству и связям, получает доступ к лучшему образованию и столь важным первым ступеням карьеры.
При противоречивом характере петровских реформ эти семейные элиты оказались крайне необходимыми. С одной стороны, безликое raison d’etat[2] формально уже объявлялось, с другой — практическое применение его принципов постоянно требовало личного вмешательства. Рациональное правление должно было осуществляться персональной властью, иначе из этого ничего бы не вышло. «Государство», если оно вообще существовало в тот период, состояло из меняющихся, но в целом не столь уже нестабильных группировок могущественных классов. Получившие власть по заслугам, они держались вместе за счёт родства, символической верности самодержцу, военных мундиров, новой полу-немецкой административной терминологии и все более исключительной культуры, заимствованной из королевских дворов Европы.
Однако было бы неправильно переоценивать эффективность российской государственной власти в середине XVIII века. Во многих отношениях «государство» (слово, пожалуй, слишком претенциозное) всё ещё напоминало шаткий каркас на пронизывающем ветру, открытый порывам дворцовых интриг и междоусобных распрей. Что касается местного управления, его почти не существовало: при отсутствии необходимого подготовленного персонала должности оставались незанятыми, и власть вновь переходила в руки деспотичных и продажных воевод, что и пытался ранее предотвратить Пётр I.
Отсутствовал и последовательный свод законов, имелся лишь ряд не связанных между собой, торопливо сочинённых, порой противоречивых и плохо написанных указов. В подобных обстоятельствах закон напоминал, как в известной пословице, «Дышло — куда повернёшь, туда и вышло». Поворачивала, конечно, власть. Усугубило положение и то, что сам Пётр отказался применять закон наследования. В отсутствие стабильных правовых институтов не только крестьяне, но и знать не могла чувствовать себя в безопасности, которую способен был обеспечить только могущественный патрон, член одной из известнейших семей, имевший доступ ко двору.
Вот почему сорокалетие после смерти Петра I оказалось столь бурным и нестабильным, когда смена монархов зависела от того, под чьим влиянием находились столичные гвардейские полки. В императорской России XVIII века именно гвардия была ядром власти. Гвардейские полки, расположенные в столице, в течение почти ста лет являлись не только полицейской силой, но также личной охраной и первоклассным воинским формированием. Гвардейские офицеры, даже младшие, имели право доступа ко двору. Гвардия — источник власти и патронажа, не только решавший жизненно важные вопросы внутренней и внешней политики, но и приводивший правителей на трон и свергавший с него. Контролируя размещение физической силы в столице, гвардия играла решающую роль во всей череде монархических смещений, начиная со смерти Петра Великого в 1725 году и до убийства Павла в 1801 году. Гвардия являлась тем механизмом, с помощью которого влиятельные семьи обеспечивали защиту собственных интересов с помощью самодержавия.
Единственная серьёзная попытка сбросить самодержавную надстройку была предпринята в 1730 году, когда внезапно скончался Пётр II. Члены Верховного Тайного Совета (учреждённого в 1727 году для координации деятельности исполнительных органов в отсутствие правящего монарха) предложили корону Анне, племяннице Петра Великого, герцогине Курляндской, но только на определённых условиях (кондициях): императрица не должна без согласия Совета выходить замуж или назначать собственного наследника; решать вопросы войны и мира, сбора налогов, расходования средств; производить назначения на высшие государственные и придворные должности; а также предоставлять земельные владения. Кроме того, дворяне не могли быть казнены, лишены чести или собственности без решения суда.
В отдалённой перспективе эти кондиции могли бы составить основу конституционной монархии: именно к такому результату приводили подобные документы в некоторых странах Европы. В ближайшей перспективе Россия попала бы под олигархическое управление, при котором монарх зависит от семей, доминировавших в Верховном Тайном Совете (в то время — Голицыны и Долгорукие). Большая часть служилой знати воспротивилась этой идее и не только из-за того, что не желала пресмыкаться перед Голицыными и Долгорукими, но и потому, что понимала, в каком уязвимом положении окажется Россия из-за последующих боярских распрей. Зная о поддержке, Анна демонстративно порвала предъявленные ей кондиции и заняла трон как самодержица.
Других попыток реформировать государственные институты или ограничить монархию не было до 1762 года. Даже во время довольно продолжительного царствования Елизаветы (1741–1762) власть оставалась в руках аристократических родов и гвардии, не связанных ни законом, ни какими-либо крепкими общественными институтами.
Первым правителем, попытавшимся продолжить работу Петра Великого по созданию в России органов, способных нести груз огромной империи, была Екатерина, которая пришла к власти в полном соответствии с модой своего времени — в результате переворота, направленного против её мужа, Петра III. Екатерина достаточно ясно видела уязвимость государственного устройства России. Много, хотя и без разбора, читая (Екатерина заполняла чтением долгие вечера несчастливого брака), она пришла к выводу, что необходимо принять разумные законы и учредить хорошие институты. Правда, в её представлении эти законы и институты несколько отличались от тех, о которых Екатерина прочитала в книгах. Теоретики французского и итальянского Просвещения, труды которых она изучала — Монтескьё, Дидро, Беккария, — жили в странах с давно установившимися институтами, чьи законные права нуждались в подтверждении и подкреплении либеральной теории в условиях нарастающей угрозы со стороны абсолютной монархии. Однако в России законы и промежуточные институты были столь слабы, что едва могли выполнять роль пассивных проводников воли правителя, не говоря уже о сопротивлении. Следовательно, укрепление законов и государственных институтов означало прежде всего усиление монархии, в этом и состояла цель Екатерины.
Для неё это было вдвойне важно в связи с тем трудным положением, в котором она сама находилась. Екатерина занимала трон без достаточных законных оснований и остро нуждалась в сторонниках, кроме тех, кого уже имела — группы гвардейских офицеров. Наилучший способ добиться привлечения сторонников заключался в создании институтов, которые смогли бы пережить планы самых живучих придворных клик, и законов, которые были бы приняты обществом и даже стали бы постоянными.
