Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1
Как источник права, как начало, его освещающее, божественная доброта, очевидно, выше этого права. Поэтому, если человеку не подобает нарушить клятву, Богом освященную, или закон, им установленный, то погасить их возможно самому Богу. Нарушить закон может только сила неисчерпаемой благости, загорающаяся в сердце человека от искры божьей, падающей в нее. «Надо иметь мертвое, почившее на законе, сердце, - читаем мы у Лескова, - чтобы не оценить благодати, движущей сердцами живыми, которые ласково усыпляют закон вместо того, чтобы самим азартно уснуть на нем»[266]. Отсюда «тот дух простоты и практического добролюбия, который присущ русскому человеку на всех ступенях его развития и деятельности»[267]. Отсюда образ русского богатыря: Илья Муромец, свыше вдохновенный, разрушает «заветы великие» (не применять насилия) из сострадания к людям, насилуемым врагом[268]. Так идея Божьей доброты стала основой русского правосознания.
Бог есть добрая жизнь... и если существо Бога есть благость и благостное одарение, то да будут благословенны сердца одаряющие. Так думал наш народ, так благое божество воспитывало в нем миролюбие, щедрость и гостеприимство. Мирный труд на земле издавна был любимым делом славянина. Маврикий, писатель VI века, говорит о хозяйственности славян: в их стране множество всякого скота и земных произрастаний, особливо пшеницы и проса. Он же отмечает ласковость славян к чужестранцам, о безопасности которых они заботятся больше всего[269]. О поморянах на Балтийском море немецкий летописец (XII века) сообщает: «У каждого хозяина есть отдельная изба, чистая и нарядная, которая служит только для стола и угощения: в ней стоит стол со всякого рода едою и питьем, всегда накрытый, и когда одно блюдо опорожнится, несут другое; от мышей блюда покрывают скатертью самою чистою и, так как кушанье всегда готово и ждет гостей, и во всякий час, захотят поесть, гости ли придут или одни домашние, то вошедши в столовую избу, найдут все готовым»[270]. «С такой общительностью и с таким гостеприимством соединялась у балтийских славян большая сострадательность к ближнему. Они не допускали, чтобы у них кто-нибудь впал в нищету и просил милостыни»[271]. На Руси нищелюбие стало выражением братской любви к человеку. «Нищий был необходимейшим и очень почтенным членом древнерусского общества», - пишет Забелин. «Без него невозможно было выполнить Христову заповедь о подаянии просящему»[272]. Нищие жили и во дворце, где царь вел с ними благочестивые беседы, жили при храмах и подворьях; им раздавали милостыню и кормили за праздничным столом. Деньгами оделяли и тюремных сидельцев[273].
В византийской литературе VI века есть указание на доброе отношение славян к рабам. «Пленники у славян не так, как у прочих народов, не навсегда остаются в рабстве, но определяется им известное время, после которого, внеся выкуп, вольны или возвратиться в отечество, или остаться у них друзьями и свободными»[274]. Для раба был открыт доступ в славянскую общину без унижения и без ограничения в правах[275].
Такие черты славянского характера давали иногда повод утверждать, что народ наш «тихий и смирный», вследствие невоинственности своей не способен отстаивать свою независимость, создавать и поддерживать государственные начала жизни.
Да, благостный Бог славянский не имеет в своей сущности воинственных черт. В этом отношении мы гораздо ближе к нашим восточным братьям - индусам и иранцам, чем к братьям западным. Мало этого. Верховный Бог у славян еще более чужд борьбе, насилию, захвату и завоеванию, чем мирные боги Индии и Ирана, и совершенно противоположен в этом отношении германским богам, в природе которых воинственность была главным свойством. Но все это лишь означает, что в мировоззрении восточных славян достоинство и подвиги воина не почитались сами по себе заслугой, религиозно освященной и награждаемой богами, как это было у германцев и скандинавов. Война и у славян не исключается из жизни, но она житейское дело, которое иногда необходимо для того, чтобы разрешить то или иное жизненное задание; религиозный смысл она получает лишь тогда, когда самое задание имеет религиозное значение; так получила отблеск святости защита родины и веры.
Наши предки не были лишены ни воинской силы, ни воинских доблестей, но мирный характер их языческой веры определил до известной степени особенности их ратных предприятий. Они способны были и на смелые набеги ради захвата удобной для них земли, о чем говорят нам известия об антах, нападающих на Византийскую империю, о Черноморской Руси, разоряющей морские берега. Но большее число войн, ведомых русско-славянским народом, было не нападением, но обороной.
Политическая жизнь страны не страдала от оборонительного характера ратного дела. Не только военный захват создает основу государства; если военные походы и могут вызвать к жизни великие империи, то всегда ли прочно единство этих империй и не разлетается ли оно, как дым? Вспомним Александра Македонского, Карла Великого, Наполеона, не говоря уже о государствах готов, гуннов и кочевников из азиатских степей (Чингиз-хан). Завоевание не есть необходимое условие для государственного устроения. Иное дело - оборона своей земли. Беззащитный народ теряет самого себя перед лицом врага, земля его становится частью чужой земли, он сам растворяется в чужом народе.
Мы знаем, что наши предки доваряжской эпохи землю свою сберегли и сумели ее оборонить от всяких напастей и среди всяких невзгод. Опорой их самозащиты была вера в благого Бога, Бога мирной жизни на земле. В самом деле, они крепко верили, что мирное устроение земли было божьим делом, и на самом существе этого дела отображалась сущность благой и одаряющей божьей природы. Земля для них была землей святой[276], и благо ее почиталось выше отдельной человеческой жизни и преходящих человеческих благ. В христианское время эта земля стала «Домом Божьей Матери». «У нас белый царь, над царями царь. Он и верует веру крещеную... Он стоит за Дом Богородицы»[277]. Эта земля, в силу своей святости, была не только основой материального благосостояния, но и вещественным проявлением божественной силы, а свобода, т. е. независимость этой земли от чужаков, понималась всегда как свобода самобытной веры, свобода по-своему, по обычаям своих отцов созерцать Бога и поклоняться ему. Русские славяне без рассуждений отдавали жизнь за свою святую землю и за свою святую свободу и с отчаянным мужеством обороняли их от врагов. «Начиная сражение, - говорит греческий писатель VI века Прокопий, - они в пешем строю бросаются на врага, держа в руках небольшие щиты и дротики. Они не надевают рубашки, иные не имеют и плаща, но бросаются в состязание с врагом, одетые в одни шаровары. Они проворны и очень сильны»[278]. Подобный же отзыв дает писатель Маврикий (VI в.). «Племена славян и антов (т. е. восточных славян) любят свободу и не выносят ига рабства и повиновения. Они особенно храбры и мужественны в своей стране и способны ко всяким трудам и лишениям»[279]. «Кто в подсолнечной может разбить и подчинить нашу силу, - говорили славянские вожди аварам в VI веке, - наша земля останется при нас, пока будут войны и мечи»[280]. Славяне понимали войну как защиту своей веры, т. е. своего духовного богатства; без него и не могло процветать богатство земное, без него не могло быть и никакой жизни. 400 лет жестокой борьбой добивались немцы и скандинавы покорности балтийского славянства; напрасно! Венды всем народом отчаянно обороняли свою землю и свою языческую веру... Большая часть вендских племен была истреблена беспощадным победителем[281]. Наша Русь и в языческое, и в христианское время вела войны со всевозможными врагами, приходившими и с востока, и с запада. В походы водили ее князья; их поддерживала сила народного достоинства, не допускавшая унижения от врага. Вспомним приведенную выше беседу патриарха Фотия о русах, не стерпевших несправедливости к своим соплеменникам. Вспомним русскую сказку, записанную на нашем севере. «Не след мыть ноги и целовать (татарских) бахил (сапог) русскому послу Захарью Тютрину. Пусть поганый татарин Мамай безбожный, буде есть вера, целует ноги русского посла Захарья Тютрина»[282].
Если же народу казалось, что князь недостаточно стойко и достойно оборонял землю от врага, начиналась борьба народа с князем. Когда в 1480 году великий князь Иван III Васильевич не решался вести войско против татарского хана Ахмата, старец Вассиан Ростовский, поддержанный шумом народного ропота и гнева, укорял его, называл его бегуном за то, что он не обороняет христианскую веру и выдает русский народ в руки татар без битвы. Тот же Вассиан писал князю: «Теперь слышим, что волк приблизился, похваляется на твое отечество, а ты смиряешься, уничижаешься перед ним... Умоляю тебя... Внимай себе и всему стаду - народу, в котором Дух Святый поставил тебя соблюдать его оборону и спасение»[283]. О религиозной любви к свободе звонят колокола древнего Китежа, нашедшего защиту от неверных в прозрачной глуби вод; то же исконное чувство русского народа засветилось пламенем московского пожара, ограждавшего Русь от ига чужеземцев.
