Франсуа Блюш - Ришелье

28 октября закончилась история осады, но не история плотины. С 6 по 8 ноября в Они свирепствует шторм, который 7 ноября разрушает, как минимум, сорок туазов плотины. Если бы Гитон продержался еще один месяц, все могло измениться. Вот так в 1628 году Ришелье воспользовался фортуной не в меньшей степени, чем своим гением.

МАЛЕРБ

Наконец явился Малерб,               и первым во ФранцииЗаставил соблюдать в стихах                          правильный размер.

Говорят, что за час до смерти он внезапно пробудился от оцепенения, чтобы побранить свою экономку, си девшую у его постели, за слово, порочащее, по его мнению, французский язык.

Предвосхищая капитуляцию Ла-Рошели (28 октября 1628 г.), семидесятилетний Малерб, будучи поэтом-перфекционистом, за шесть месяцев написал «свой последний шедевр» (Морис Аллем) «Оду королю, явившемуся покарать восстание ларошельцев» (март 1628 г.). 160 стихов были полны лести и восхвалений:

Восстань, о наш король, как подобает льву,И молнией снеси последнюю главуМятежной гидры…

Сдержанный тон официальных од и стихов не мешал восторгам старого поэта. От романтического барокко сохранились лишь отдельные описания сражений и осады. Он упоминал аргонавтов, Тритона, Мегеру, Ясона и Юпитера; называл ларошельцев «бешеными зверями» и «ядовитыми змеями»; превратил их в «чернейших чудовищ»; обещал им «справедливую кару». Людовик XIII сделал ему комплимент, сказав, «что никогда не видел столь прекрасных стихов». Что касается кардинала, тот наслаждался словами, посвященными его славе:

Позволь им помогать приумноженью дел,Которые творить Господь тебе велел.А чтобы защитить творенья рук твоих,Забота Ришелье не оставляет их.Прелат сей славный жив стремлением одним —Все земли озарить величием твоим.Лишь для того своей он жизнью дорожит,Что эта жизнь, король, тебе принадлежит.

Ришелье хвалит старика: «Я молю Господа, чтобы еще тридцать лет [Малербу было уже за семьдесят] вы могли бы одаривать нас подобными свидетельствами молодости вашего ума». Он называет стихи оды «великолепными»: «Лучшие умы обязаны вам честью признавать все, идущее от вас, совершенным».

На расстоянии в 375 лет мы не столь чувствительны к дифирамбам, как Людовик XIII и его министр; поэтические восхваления быстро стареют. Тем не менее Ге де Бальзак в прозе и Малерб в поэзии остаются провозвестниками классицизма Людовика XIV, жившими в эпоху Людовика XIII. И хотя от первого потомкам осталось только имя, второй стал примером — редким, но пленительным — «чудесного согласия слогов». Несомненно, за неимением времени, необходимого для оценки, или должной чувствительности кардинал-министр не удостоился подобных привилегий[86].

РАЗРЫВ

Я всегда буду обоснованно бояться попасть под подозрение короля или королевы [матери], оскорбив какой-нибудь предмет их страсти. И, однако, в государственных делах необходимо, чтобы монархи находили правильным совершенное без их ведома, и чтобы они подчиняли чувства своим интересам.

То, что Мишель Кармона, написавший биографию Марии Медичи, назвал «великим разрывом»[87], то, что эта властительница и ее друзья по партии нерешительно называли предательством, заключалось в разрыве королевы-матери с бессовестным, неблагодарным прелатом. Разрыв был тем более очевидным и глубоким, поскольку произошел после четырех лет «безоблачного (или почти безоблачного) согласия» между королем, который правил и решал, вдовствующей королевой, поддерживавшей его, и кардиналом, явно намеренным преданно служить как одному, так и другой (16 мая 1625 г. — 13 января 1629 г.). Некоторые авторы считают, что Мария Медичи все еще была основным действующим лицом этого триумвирата; во всяком случае, она сама в это верила или считала себя вправе этого требовать. Королева-мать была рада браку своей дочери Генриетты и английского короля Карла Стюарта (1625 г.), устроенному ее верным Берюлем, и браку Гастона с Мари де Бурбон-Монпансье (1625 г.). Она радовалась Монзонскому договору (1626 г.), казалось, сблизившему Францию с Испанией, и договору от 20 апреля 1627 года — также творению Берюля, похожему скорее на протокол о сотрудничестве. 28 июня следующего года она подарила Ришелье Малый Люксембургский дворец, прилегающий к ее собственному. Этот царский подарок являлся знаком доверия и признательности, и он же обнаружил у Марии Медичи недостаток ясности ума и избыток наивности.

Именно в 1628 году проявляются первые трещины. Основополагающую роль в этом прямо или косвенно сыграла осада Ла-Рошели (сентябрь 1627 г. — октябрь 1628 г.). С одной стороны, король, довольный огромными заслугами кардинала, своей удачей и успехом, наконец одаривает его полным доверием[88]. С другой стороны, Ришелье убеждается, что франко-испанский союз всего лишь иллюзия, и, ободренный поведением короля, чувствует, что сможет наконец убедить его в опасности, которую представляет горделивый Австрийский дом. Наконец, королева-мать вынуждена славить победителя Ла-Рошели, но опасается, что потеряет покровителя, ставшего неблагодарным из-за своего теперешнего успеха.

Впрочем, вдове Генриха IV нет причин волноваться. У нее есть сторонники. По крайней мере трое из них полагают, что имеют статус государственных мужей: Пьер де Берюль и братья Марильяки. Увы! Эти главные фигуры партии королевы-матери станут жертвами правосудия, уготованного для них безжалостным победителем — Берюль скончается в опале, Мишель де Марильяк умрет в тюрьме, его брат Луи будет обезглавлен. Их заслуги будут забыты. Берюль был непревзойденным дипломатом, о чем порой заставляли забыть его вспыльчивость и некоторая наивность. Луи де Марильяк, несмотря на самоуверенный вид «придворного офицера» или тщеславного щеголя, был умелым военным, о чем пишет де Понти. Что касается Мишеля де Марильяка, составителя знаменитого кодекса Мишо, государственного секретаря в 1624 году, хранителя королевской печати в 1626 году, то Ришелье был чрезвычайно рад иметь его своим коллегой. Он был прекрасным юристом и администратором, человеком государственным (как видите, это качество было присуще не только министру-кардиналу).

Главы католической партии являлись наследниками Лиги XVI века. Они были в некотором смысле теми, кем в XIX веке стали «ультра»: консерваторами в плане политики и радикалами в социальном плане. Набожные, привечаемые в Риме, они желали наследовать ему в борьбе против протестантов, параллельно проводя внутренние реформы; и эти два пункта, как им казалось, автоматически влекли за собой третий: сближение с Испанией и Священной Римской империей, чтобы не дробить силы Контрреформации. Королева-мать, привязанная к Австрийскому дому, из которого она происходила, жаждущая союза с Испанией, являлась их идолом, если можно употребить сей образ в столь религиозной среде. И она была амбициозна и «хотела править» (Сен-Симон).

Доказательством тому стало Мантуанское дело, которое хронологически развивалось параллельно осаде Ла-Рошели. Логически противоречивое, оно ставило власть перед выбором, иногда весьма сложным. Винченцо II Гонзага, герцог Мантуи и маркиз Монферрато, умер 26 декабря 1627 года. В завещании он указал своим законным наследником своего двоюродного брата по французской линии Карла Гонзага, герцога Неверского, прибывшего в Мантую 17 января. Быть герцогом Мантуи значило править в одноименном герцогстве — ключевом на севере Итальянского полуострова, а также владеть маркизатом Монферратским, между Турином и Генуей, также ключевым, центром которого являлась крепость Казале.

Мантуя принадлежала империи, и согласие на правление нового герцога зависело от императора, но права на титул герцога Неверского были оспорены Карлом Эммануилом Савойским. Испанцы же хотели аннексировать Мантую, чтобы лишить Савойю Монферрато. Император заставляет ожидать своего решения — в итоге неблагоприятного для герцога Неверского, герцог Савойский в это время осаждает Казале, а испанцы выходят из Милана, чтобы захватить Мантую. Совершенно поглощенный осадой Ла-Рошели, Ришелье может поддерживать герцога Неверского и Мантую лишь морально, умоляя их продержаться до конца 1628 года. Кроме того, он опасается открытой войны с Испанией, которую Франция, не оправившаяся еще от последних военных тягот, по его убеждению, вести не в состоянии. В то же время, если Монферрато перейдет под контроль Испании, международные последствия для Франции могут быть самыми непредсказуемыми. Королева-мать решительно высказывается против помощи Неверу, поскольку в свое время он настраивал против нее Людовика XIII. Словно желая еще больше усложнить и так уже запутанную проблему, Месье, брат короля и вдовец, не скрывает своего намерения жениться на Марии Гонзага, дочери герцога Неверского!