Дмитрий Гаврилов - Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря
Это тем более не лишено смысла, что, согласно Фасмеру, русское «жгу» восходит к праславянскому *ћego из *gego родственно лит. degù, dègti – «жечь», лтш. degu, degt – «гореть», др.-инд. dáhati – «горит, сжигает», авест. dažaiti, алб. djek «сжигаю», аор. dogja, бретон. devi – «сжигать» и др. Сюда же относят лит. dгgas – «жар, зной, жатва», dãgas «пожар», daga – «жатва», гот. dags – «день».
Итак, в первые дни августа бога жатвы проходили чествования щедрого, дающего блага и урожаи Даждьбога!
Даждьбог был божеством общесвосточнославянским, в пользу чего свидетельствуют как упомянутые украинские песни, так и севернорусские пословицы и поговорки: «Покучись Дажьбогу, управит понемногу», «Полно тосковать, Дажьбог все минет» (Русская мифология, 2005).
В восточнославянской традиции праздника много внимания уделено меду – его сбор ранее начинался сразу после первых праздников урожая или перед ними, так что вполне естественно, что именно мед дал имя этому дню, Медовому Спасу.
Еще средневековый арабский автор Ибн-Русте в труде «ал А’лакан-нафиса» писал о славянах рубежа I и II тысячелетий: «Их хмельной напиток из меда…»
Мед в сознании славян и их индоевропейских родственников вообще занимает особое место. Если поразмыслить еще и над тем, что мед и молоко, возможно, единственные вещи в мире, изначально предназначенные собственно для употребления в пищу, то такое отношение вполне понятно. Кроме того, мед издревле сопоставляется с творчеством, поэтическим состоянием.
Дожиночный сноп. Ленин градская обл. Лодейнопольский район, д. Шокш озеро (1927) (Энциклопедия «Русский праздник». – СПб., 2001)
В «Языке поэзии» повествуется о чудодейственном напитке, приводящем дух в движение. Он изготовлен из крови мудрейшего во всем Мидгарде человека по имени Квасир. Рожденный из слюны примирившихся асов и ванов, Квасир был подло убит двумя карлами. Когда смешали с его кровью мед, то «получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом или ученым». От этого поэзию часто называют кровью Квасира, а напиток – медом поэзии. Историю эту рассказывает ас Браги, отвечая на вопрос морского колдуна Эгира: «Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?» Согласно «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона, действие происходит на пиру в Асгарде. В «Речах Высокого» сам Один вспоминает о том, как добывал он сей волшебный мед у великана Суттунга, скрывавшего Одрерир внутри скалы. «Младщая Эдда» устами Браги повест вует и об этом подвиге. «Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи. Поэтому мы и зовем поэзию “добычей или находкой Одина”, его “питьем” и “даром”, либо “питьем асов”». Этот мед пьют асы затем на пиру у Эгира, где происходит знаменитая «перебранка Локи». Мед – пища богов. И люди, вкушая божественную пищу, в мифе приобретают силы, знания и умения бога.
Чего тебе надо? Зачем пытаешь?
Я знаю, Один,
где твой заложен
глаз – у Мимира
в чистом источнике
пьет мудрый Мимир
мед ежеутренне
с Одинова заклада».
Еще мне вещать?
Или хватит?
(«Прорицание вельвы», 28, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)
140. Девять песен узнал я [Один]
от сына Бельторна,
Бестли отца,
меду отведал
великолепного,
что в Одрерир налит.
(«Речи Высокого», пер. А.Корсуна)
В свое время Д. А. Гаврилов предположил, что «во время мистерий Одина, жрец (волхв, эриль, кави…) принимал напиток типа сомы-хаомы-квасира-квасуры, приводящий в движение дух, этим он достигал раскрепощения сознания, которое необходимо для свершения магии» (Гаврилов, 2006а, с. 156–157.). Хмельные напитки пробуждали жизненные силы (Мимир поит своим великолепным медом Одина), раскрепощали сознание[26], а также, видимо, служили и заменой пролитой жертвенной крови.
141. Стал созревать я
и знания множить,
расти, процветая;
слово от слова
слово рождало;
дело от дела
дело рождало.
К напитку относились как к живому и награждали его всевозможными лестными эпитетами:
Химинбьерг – Небогорье —
осьмой двор, где Хеймдалль
известно, храмами правит;
в хоромине ухоженной
божий страж веселый
пьет свой добрый мед.
(«Речи Гримнира», 13, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)
Сигурд принимает от пробужденной им валькирии рог полный меда («напиток памяти») (1–4, «Речи Сигрдривы», Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)
Дожиночный сноп в красном углу белорусской избы. Сноп или несжатую борозду оставляли на поле (иногда говоря «на бородку Велесу/Власу/Николе»), а потом во многих местах переносили в дом, где ставили в красный угол (экспозиция Музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь). Фото С. Ермакова (2006)
Мед с незапамятных времен служил составляющей обрядовых треб (ср. рус. «кутья» – каша из цельных зерен на медовой основе) и способствовал установлению добрых отношений с навьим миром в течение всего года. Возможно, это связано с тем, что по поверьям славян, летучие насекомые (бабочки, пчелы) были связаны с миром предков, приходили оттуда весной, уходили в него осенью, а иногда и сами расценивались как воплощения этих душ.
Такая роль меда восходит, видимо, к поре индоевропейского единства. Еще Одиссей, согласно Гомеру, получает следующие указания, помогающие ему умилостивить тени сошедших в царство Аида:
…Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,
И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье —
Раньше медовым напитком, потом вином медосладким
И напоследок – водой…
(Одиссея, X, 517–521)
В «Метаморфозах» Апулея (V, 16–19) Психея для сошествия в царство Орка-Дита использует такую требу:
«18. Неподалеку отсюда находится Лакедемон, знаменитый город Ахайи; по соседству с ним отыщи Тенар, скрытый среди безлюдных мест. Там расщелина Дита, и через зияющие врата видна дорога непроходимая; лишь только ты ей доверишься и переступишь порог, как прямым путем достигнешь Оркова царства. Но только вступать в этот сумрак должна ты не с пустыми руками: в каждой держи по ячменной лепешке, замешенной на меду с вином, а во рту неси две монеты….
19. Когда, переправившись через реку, ты пройдешь немного дальше, увидишь старых ткачих, занятых тканьем; они попросят, чтобы ты приложила руку к их работе, но это не должно тебя касаться. Ведь все это и многое еще другое будет возникать по коварству Венеры, чтобы ты выпустила из рук хоть одну лепешку. Не думай, что потерять эти ячменные лепешки пустое, ничтожное дело: если одну хотя бы утратишь, снова света белого не увидишь».
Общность мифа о священном хмельном напитке для индоевропейцев отмечена давно. Скандинавский Одрерир стоит «в одном ряду с Хаомой древних иранцев (Авеста), Сомой и Сурой индийцев (Ригведа), амброзией и нектаром греков, и, наконец, живой и мертвой водой славян». М. И. Стеблин-Каменский указывает:
«В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного напитка при помощи забродившей слюны. Квасир – слово того же корня, что и русское “квас”» (Младшая Эдда).
Как отмечал А. Е. Наговицын, мед считался очистительным средством, способным изгнать злых духов, а укус пчелы или муравья может излечить от паралича конечностей. Подобный сюжет широко распространен в фольклоре народов мира, и это понятно: лечебные свойства меда и лечение от онемения конечностей посредством пчелиного и муравьиного яда хорошо известны в народной медицине.
Связь с пчелой, способной оживлять, мы находим и в финно-карельском эпосе «Калевала», где герой Лемминкяйнен, убитый врагами из хтонического мира, воскрешается чудесным медом, принесенным пчелой с девятого неба от Верховного Бога Укко по просьбе матери героя (Калевала, 15). Пчела прилетает к Укко:
«Полетела в погреб к богу, к всемогущему в чуланы.
Там готовилося средство, там вываривались мази;
там в серебряных кувшинах, в золотых котлах богатых
посредине мед варился, по бокам помягче мази…»
«Эта мазь, какой ждала я; вот таинственное средство;
им сам бог великий мажет, утоляет боль создатель».
Дверь дома с изображением апотропейных знаков – меловых крестов после «крестового обряда» (респ. Беларусь, с. Осовая Малоритского р-на Брестской области). Фото О. А. Терновской (Полесский архив Института славяноведения РАН, Москва)
Стоглавый собор (1551 г.) отметил в том числе, что в народе были распространены обряды, связанные с приготовлением кваса, пива, вин: «Квас призывают и вкус услаждают и пьянство величают», подобно «древнему обычаю еллинские прелести, еллинскаго бога Диониса, пьянству учителя».
Естественно, следует указать на прямое смысловое и фонетическое сходство имени Браги и русского «брага»: «На том пиру я был, мед да брагу пил, по усам текло, а в рот не попало». Слово «бражники» означает не столько собутыльников, сколько людей, поющих за употреблением пьянящего напитка. И поэзия – мед скальдов, – конечно же, попадает в уши, а не в рот. Пить мед да брагу может также означать «слушать, раскрыв рот, героический рассказ», который в устах побывавшего на пиру или братчине станет затем сказкой (Гаврилов, 1997).
