Олег Жиганков - Григорий Распутин: правда и ложь

Но сами по себе слухи о Распутине, не проверенные, но распускаемые самыми влиятельными лицами, не могли вполне отвратить от Распутина прежде близких ему церковников. Все дело было в том, что они, эти близкие ему некогда люди, теперь всеми силами старались уверить себя в виновности Распутина во всех возводимых против него обвинениях. Подобно Антонию, епископ Гермоген тоже отказался общаться с Распутиным, словно боясь подпасть под его святое очарование. Зато Гермоген выдает истинные причины своего разрыва с Григорием: «Я его любил и верил в него, вернее, в его миссию внести что-то новое в жизнь России, что должно было укрепить ослабевшие связи между царем и народом на пользу и благо последнего. Но его самовольное отступление от нашей программы, противоположный моему путь, по которому он пошел, его нападки на аристократию и на таких людей, как великий князь Николай Николаевич, которых я всегда считал опорою трона, заставило вначале меня отвернуться от него, а затем, видя его усилившееся влияние при Дворе и учитывая, что при этом условии его идеи будут еще вредоноснее, я начал энергичную кампанию против него»[169].

Из этого письма вполне ясно, чем именно недоволен Гермоген. Распутин пошел против их планов. Что это были за планы, хорошо известно: Гермоген стремился сделать церковь рупором для разжигания войны. Да и «нападки» Распутина на Николая Николаевича были вовсе не нападками, но последним отчаянным криком не разжигать войну. Своей антивоенной деятельностью Распутин и вызвал ненависть тех, кто был его друзьями. Гермоген, который некогда, по словам князя Жевахова, говорил про Распутина: «Это раб Божий: Вы согрешите, если даже мысленно его осудите»[170], — стал самым резким его притеснителем.

Но почему же так ослабло духовное зрение Гермогена? Вот как характеризует Гермогена митрополит Евлогий: «Аскет, образованный человек, добрейший и чистый, епископ Гермоген был, однако, со странностями, отличался крайней неуравновешенностью, мог быть неистовым. Почему-то он увлекся политикой и в своем увлечении крайне правыми политическими веяниями потерял всякую веру»[171].

Гермоген был к тому же очень амбициозен — он давно уже намеревался восстановить патриарший престол и усесться на него. И тут опять Распутин стал на его пути. Когда Григория спрашивали, почему он рассорился с Гермогеном и Илиодором, тот отвечал просто: «Был им друг, пока шел навстречу их желаниям… Просили заступиться — заступался, денег просили — доставал. Когда стал отказывать, перечить — стал нехорош… Гермоген захотел патриархом быть — где ему! Патриарх должен быть чистенький, молитвенник, он единственный, как солнышко…»[172]

«Чистеньким» Гермогена никак нельзя было назвать. Как раз в то время он оказался замешан в крупном финансовом скандале вокруг опекаемого им «Союза истинно русских людей». Как ни старался Гермоген замять скандал, следствие все же провели. Сам Гермоген кое-как вывернулся, но не мог простить Распутину того, что тот не вступился за него перед царем. И когда к нему пожаловал Илиодор (Сергей Труфанов), трудившийся за спиной Григория над очернением его имени, Гермоген решил действовать быстро и устранить Распутина.

Гермоген собирает на Ярославском подворье своего рода тайный церковный собор против Распутина, куда пригласили не только церковников, но и юродивого Митю Козельских и публициста Ивана Родионова, который принес написанный в соавторстве с Илиодором гнусный памфлет под названием «Гришка», где Григорий изображался в качестве любовника государыни. Памфлет еще не был опубликован, и его намеревались неожиданно обрушить на голову Григорию. Илиодору, который в ту пору все еще выдавал себя за друга Григория (это было возможно только благодаря великому дару прощения, которым обладал Распутин, знавший, что делает Илиодор), поручено было доставить Григория на этот самозванный собор. Там с ним и должны были расправиться.

Все события того дня, 16 декабря 1911 года, явились своего рода репетицией роковой ночи 16 декабря 1916-го. Высшее духовенство страны собралось для того, чтобы сломать Распутина, разрушить его дух и его репутацию, а возможно, и убить. И красавец Илиодор, настоящий молодой принц тогдашней церкви, сыграл в этой игре роль, странно сходную с той, что в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года суждено будет сыграть молодому князю Юсупову. Вот что пишет сам Илиодор о том дне: «Распутин встретил меня очень ласково. Я его пригласил поехать к Гермогену: „Ждет тебя. Так и сказал мне: поезжай и привези… да скорее, хочу с ним повидаться“». Он ни слова не сказал про то, что ожидало Григория на Ярославском подворье, где остановился Гермоген.

Когда они приехали, Илиодор повел Распутина внутрь дома. Здесь он сразу же снял с себя маску дружбы. Когда Распутин раздевался, Илиодор заметил, с завистью глядя на его прекрасную шубу: «Посмотрите-ка на старческое одеяние!» Распутину стало все ясно. Он вошел в большую комнату, где его ждали враги. За его спиной встали два дюжих молодца, чтобы Григорий не убежал. Некоторые из присутствующих были вооружены.

И тут Илиодор блеснул во всей красе. Он обвинил Распутина в половых связях с царицей и живописал все таким образом, будто сам при этом присутствовал. Когда же Распутин спокойно ответил, что ничего подобного никогда не было, Илиодор закричал: «Мужик лжет!» — и набросился на него. Вместе с ним на Григория накинулся бесноватый Митя, стал бить его, кусать и кричать визгливым голосом оскорбительные слова: «Ты с царицею живешь! Ты — антихрист». Григорий пятился назад, но не сопротивлялся. И тут на него накинулся сам Гермоген — человек, метивший в патриархи.

Илиодор пишет: «Гермоген, схватив „старца“ кистью левой руки за череп, правою начал бить его крестом по голове, и страшным голосом… кричать: „Дьявол! Именем Божьим запрещаю тебе прикасаться к женскому полу… Запрещаю тебе входить в царский дом…“»

В этот момент на Распутина бросились с обнаженными саблями офицеры, с тем, видимо, и приглашенные на этот собор, чтобы помочь в убийстве старца. Также возможно, что Распутина хотели арестовать и бросить (возможно, тайно) в одну из монастырских тюрем, которые еще кое-где уцелели и использовались по своему страшному первоначальному назначению — уморить неугодных церкви людей.

Но планам нечистого собора не суждено было сбыться. Дочь Распутина со слов отца говорит о том, что Григорий Ефимович вырвался из рук мучителей, схватил стул и поднял его высоко в воздух. Нападавшие на него оцепенели, и Григорий Ефимович с достоинством вышел из комнаты и запер всех членов этого позорного собора с внешней стороны на этот самый стул. Его время еще не пришло. Ему оставалось еще пять лет. День в день.

Распутин доложил о позорном церковном суде «царям», и это стало последней каплей, переполнившей чашу их терпения по отношению к Феофану и Гермогену. Отныне они уже больше никогда не предстанут перед царем или царицей, как они того ни добивались. Синод официально отправляет Гермогена на покой и предписывает Гермогену и Феофану покинуть столицу. Но взбунтовавшиеся церковники и не думали никуда уезжать. Более того, они начали угрожать царской семье публикацией упомянутого выше пасквиля «Гришка», сочиненного Илиодором (Труфановым) и Родионовым (одним из тех офицеров, кто пытался зарубить Григория саблей на соборе). Илиодор даже встретился с Вырубовой и рассказал ей о том, что он намерен сделать, если его, Илиодора, и Феофана немедленно не осыплют милостями. Он показал свой самый страшный козырь — письма государыни к Распутину, которые он опубликует в своем пасквиле. Письма эти были подлинные. Илиодор, укравший письма у Распутина, ничего не сказал, что в них было, но представил все дело так, будто это — любовная переписка. Вырубова выслушала его молча и так же молча выпроводила подлого монаха за порог. Ни на какой торг ни она, ни царица никогда не согласятся. Кроме того, Вырубова ни на секунду не поверила, что между государыней и Распутиным была любовная переписка. Илиодор ушел с твердым намерением отомстить «царям» и за это.

Здесь поражают в первую очередь мягкость и нерешительность государя. Фактически никаких мер против мятежных иерархов, возмущавших против царя народ, принято не было. Вероятно, в этом сказался пример всепрощения самого Григория: в то время как Феофан выбивался из сил, хлопоча то перед Думой, то перед Синодом о том, чтобы наказать негодного Распутина, сам Распутин отзывался о нем без злобы: «Он против меня злобится теперь, но я на него не сержусь, ибо он большой молитвенник. Его молитва была бы сильнее, если бы он на меня не злобился»[173].

Глава 18

Илиодор

«Стоял же с ними и Иуда, предатель Его».

«Миленькие папа и мама! Илиодор с бесами подружился. Бунтует. А прежде таких монахов пороли».