Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Холод увеличивается, истощение солдат, еще ничего не евших, таково, что многие падают в обморок; другие почти не в состоянии нести оружие, но тем не менее желают боя, чтобы согреться, а может быть, надеются найти смерть, которая избавит их от этой долгой агонии. Среди командующих ими офицеров встречаются многие с рукой на перевязке или забинтованной головой. Одни ранены еще под Москвой, другие под Малоярославцем. Все стараются поднять мужество у наиболее отчаявшихся из солдат.
Три французских корпусных командира, войска которых были в деле, стояли на возвышенности около королевской гвардии, вправо от почтовой дороги, и старались на этом пути сосредоточить свои действия; в это самое время русские колонны вдруг начали атаку. Стрельба вспыхнула по всей линии с необыкновенной силой. Наконец, в 5 часов вечера русские, утомленные таким упорным сопротивлением, прекращают атаку, и наши войска продолжают отступление.
Ней составляет арьергард; город в огне, и русский генерал (Чоглоков) входит в него с барабанным боем и развевающимися знаменами. Вязьма разделяет обе армии.
ГЛАВА XIX
Общее расстройство
Близ Вязьмы, 4 ноября. Ней остался на берегу реки. Итальянская армия расположилась лагерем по левой стороне дороги, лицом к неприятелю. Топливо оказалось в изобилии, и мы всю ночь поддерживали громадные костры. Палатка вице-короля была раскинута посреди полка велитов. Они всеми силами старались высказать принцу свою радость, которая, однако, не была искренней и не соответствовала общему настроению. Другие отряды выстроились в порядке движения эшелонами в лесу, который пересекается почтовой дорогой. Всю ночь время от времени слышались пушечные выстрелы. Наконец, в пять часов пополудни, мы покидаем окрестности Вязьмы, чтобы направиться по почтовой дороге, которая ведет в Новоселки. Мы встречаем обоз больных и раненых. Несчастные, лишенные в продолжение нескольких дней всякой помощи, стояли в лесу. Проводники, которые нигде не могут достать корму лошадям, решились, наконец, все бросить.
По пути к Дорогобужу, 5 ноября. В половине второго ночи вице-король нашел нужным, прикрываясь темнотой, сделать отступление и опередить немного русских. Мы идем ощупью по большой дороге, загроможденной повозками и артиллерией. Останавливаемся на каждом шагу. Слабость, как последствие всевозможных лишений, — наша ежедневная пища состоит из небольшой порции жареной конины, — и отсутствие отдыха заставляют нас еще сильнее чувствовать всю суровость погоды. Многие страдают от холода еще больше, чем от голода, и выбывают из строя, чтобы погреться около какого-нибудь большого костра. Но когда настает время уходить, эти несчастные предпочитают попасть лучше в руки неприятеля, чем продолжать свой путь.
Уже совсем рассвело, когда показалась деревня Поляново, близ которой протекает маленькая речка Осьма. Мост, построенный через нее, в неисправности и очень узок. Огромная толпа производит невообразимую толкотню, неслыханный беспорядок. Вице-король старается лично установить порядок при переправе.
Снег показался снова, хотя и не в большом количестве, а холод сделался еще резче.
Сегодня мы располагаемся лагерем в большом селе, в котором осталось теперь только несколько уцелевших домов.
Дорогобуж, 6 ноября. В эту ночь, с 5-го на 6-е, нам пришлось присутствовать при агонии одного из лучших наших товарищей, лейтенанта Бенде. Почти все офицеры велитов старательно ухаживали за ним, но напрасно. Укрывшись в каменном доме, который был без крыши, мы посреди развалин развели жалкий огонь. Около 11 часов Бенде, который с трудом дотащился сюда, позвал своего друга Раффалья и попросил придвинуть его еще ближе к огню. «Я чувствую, что умираю, — сказал он ему едва слышным голосом, — хорошенько запомни мои последние слова, но ты не расслышишь, если не наклонишься ко мне ближе».
Затем в присутствии всех нас Бенде сделал словесно свое духовное завещание. Мы старались его ободрить. «Вы все отлично знаете, что мы не боимся смерти, — продолжал он, — смерть покончит с моими страданиями. Я жалею только о двух вещах... что я не умер за свободу и независимость нашей Италии... и что перед смертью я не мог взглянуть на мою семью. По воле Провидения этого не случилось... Но сегодня вы мне заменяете ее... видеть вас — для меня утешение... Умоляю вас, идите отдохнуть... Вам предстоит перенести еще много страданий... Для этого надобны силы... Меня же через час не станет... Любите родину; небо, быть может, сподобит вас умереть в ее защиту». Он улыбался, глядя на нас и пожимая руки Раффалья и Пьерони.
Эта смерть сильно подействовала на всех нас, так как это была первая кончина такого рода в нашем обществе офицеров. Поразило нас и то, что он умер в ту самую минуту, которую сам себе предсказал. Он сказал, что ему остался только один час жизни, и еще раз стал требовать, чтобы мы шли спать. По прошествии 50 минут (Раффалья по его приказанию держал часы в руках) он спросил у своего друга, который час. «Одиннадцать часов пятьдесят минут», — ответил тот. — «Итак, мне осталось еще десять минут жизни, и страдания мои окончатся! — сказал он. — Пододвиньте меня еще немного к огню». И в назначенный момент он испустил последний вздох.
.................................
Новый враг появился, еще более страшный, чем холод — это северный ветер. Небо сумрачно, снег падает хлопьями, гонимые стремительным ветром, они заволакивают всю армию. Мы уже ничего не видим кругом. Каждый прикрывается чем может. Неужели мы так и погибнем в неизвестности, без славы?
Заселье, 7 ноября. Ночь продолжалась 16 часов. Дует ледяной ветер. На рассвете мы перешли Днепр в Дорогобуже через наведенный там мост и направляемся на Витебск. Наше движение становится все медленнее и все тяжелее. То и дело встречаются умирающие от холода и голода; смешанные группы из офицеров и солдат стараются развести где-нибудь костер, чтобы погреться; лошади, измученные жаждой, проламывают лед, чтобы достать хоть немного воды. Таков наш лагерь.
8 ноября. Двигаться дальше невозможно — так трудна дорога. В два дня мы потеряли 1200 лошадей, на которых держались все наши надежды. Казаки то идут впереди нас, то за нами следуют, и мы больше не можем посылать ни отрядов, ни фуражировщиков, так как у нас осталось лишь небольшое количество всадников. Пушки перекликаются на ходу, и в этом плачевном обмене выстрелами мы теряем значительно больше, так как неприятельская артиллерия на легких санках и двигается свободно, запряженная хорошими лошадьми, кованными железом.
Среди потерь, которые особенно нас огорчили, надо отметить смерть генерала Антуара, начальника нашей артиллерии; он пал на своем посту, раненый в бок.
Никакого пропитания по дороге найти нельзя. Поэтому, увидев вдали деревню, которая кажется уцелевшей, многие солдаты выходят из строя и, перестреливаясь с казаками, идут туда наудачу. Некоторые из наших были таким образом захвачены в плен, другим удалось купить немного ржаного хлеба, сухого и черствого.
Вице-король, почти совершенно лишенный кавалерии, не в состоянии теперь защищать те части, которые каждый день отрывались от нас, а пехоту он не хочет подвергать опасностям, связанным с подобного рода экскурсиями.
Приблизительно на расстоянии мили от реки Вопи принц Евгений посылает вперед инженерного генерала Пуатвена с солдатами инженерного отряда и саперами, чтобы навести мост для переправы армии.
Переправа через Вопь, 9 ноября. На рассвете вице- король двинул войска. Но каково было наше изумление, когда, достигнув берегов реки, мы очутились перед препятствием, которое в это время года и для людей, столь ослабевших и изнуренных, как мы, кажется непреодолимым.
Вопь, на которую мы смотрели как на ручей во время нашей первой переправы, превратилась в реку, протекающую по тинистому дну, между крутыми берегами. Понтонеры, несмотря на отсутствие необходимых инструментов, полузамерзшие, пытались навести мост; но он оказался недостаточно крепким, чтобы выдержать движение войска; поэтому ночью все было снесено в одно мгновение. Отчаявшись, рабочие не хотят больше приниматься за дело.
Отсталые, больные, раненые, которые идут впереди колонны, останавливаются на берегу Вопи, не будучи в состоянии идти дальше. Семьдесят пушек с артиллерийскими фурами и всякого рода поклажа еще усиливают загромождение, и, наконец, хвост колонны стоит на две мили позади.
Люди там стоят, точно прикованные к своему месту, без огня, среди снежной бури, при 19° ниже нуля по Реомюру.
Вскоре все теряют терпение, и каждому хочется взглянуть на то, что происходит. Многие оставляют ряды, кидаются вправо и влево, чтобы отыскать брод. Однако при виде поднявшейся от снегов воды, при виде торчащих оттуда острых льдин и при мысли, что придется окунуться в ледяную воду при таком невыносимом холоде, подошедшие начинают колебаться. С часу на час опасность растет: положение становится отчаянным. Платов, догадавшись о нашем бедственном положении, не замедлил открыть усиленный огонь по нашему арьергарду. Казаки, воодушевленные надеждой на богатую добычу, набрасываются на нас со всех сторон. Служащие при администрации женщины, больные, раненые, отсталые, гонимые артиллерийским огнем, обезумев, бросаются к берегам реки, но не осмеливаются, однако, через нее переправляться. Вице-король видит, что ему надо немедленно принять какое-нибудь решение. Некоторые солдаты выведены из терпения дерзостью казаков и, не будучи в силах выносить более такое промедление, группируются в отряд и начинают стрелять в них. Неприятель, ободренный превосходством своей артиллерии, открывает по ним страшный огонь. Принц посылает отряд для поддержки своих.
