Владимир Карпов - Маршал Жуков: Опала
Но денег уже ухлопано на учебную базу очень много, да и земли другой не выбьешь, пришлось обустраивать эту. И добился своего маршал! Пробурили артезианские колодцы, вода вдохнула жизнь в растения, зазеленели кустарнички, зацвели цветы. Отремонтировали жилой фонд. Теперь сюда части приходили учиться, заниматься боевой подготовкой, а не Страдать и проклинать все на свете, как было совсем недавно.
В одном из гарнизонов встретил Жукова командир полка. Представился, доложил, как положено, чем полк занимается. Жуков смотрит, в стороне у ограды палатка стоит и белье на веревке сушится.
— А это что такое? — спросил командующий.
— Офицер с семьей живет, — ответил командир. — Нет квартир, товарищ командующий. Там дальше еще стоят палатки, для семейных. А одинокие в казармах с солдатами живут.
Заходили желваки у маршала, но на полковнике зло не сорвал, не он виноват. Надо было решать жилищный вопрос фундаментально. Было этому посвящено специальное заседание Военного совета, на котором присутствовал и первый секретарь обкома Кириченко, он по положению тоже был членом Военного совета. Перебрали все возможности решения квартирной проблемы. Но все они упирались в большие расходы (а денег на строительство отпускалось недостаточно, да и на осуществление его требовалось много времени.) Кириченко не проявлял особого желания помочь военным. По сути дела офицеры оставались в прежнем тяжелейшем положении. Но для Жукова безвыходных ситуаций не существовало. Он не побоялся испортить личные отношения с местным партийным начальством, создал комиссию по выявлению излишков жилой площади в городе, в которую включил и представителей горсовета. Эта комиссия за короткое время выявила большое количество пустующих квартир, которые охраняют только замки. Нашлись Старушки, готовые пустить жильцов, лишь бы их кормили и поддерживали лекарствами. Выявив такие излишки жилой площади, командование округа стало просить жителей, чтобы потеснились, помогли военным, без прописки, чтобы не боялись потерять жилплощадь, а на время пускали, пока новые дома строятся. Кто–то понимал, кто–то упирался, приходилось нажимать. Обком делал вид, что поддерживает. А секретарь Кириченко названивал в Москву — сигнализировал, что опальный маршал и на новом месте рвется к власти, попирает советские законы.
Параллельно с развязкой жилищного вопроса Жуков повел борьбу с преступным миром. После войны в Одессе развелось много крупных и мелких воров и жуликов. С наступлением темноты никто не выходил на улицу — стали грабить в собственных квартирах. Карманщиков развелось столько, что они, утратив профессиональное мастерство, нахально выворачивали карманы, и человек, даже ощущая, что его обкрадывают, не смел пикнуть, опасаясь получить удар финкой в бок. Появилась известная в те годы не только в Одессе крупная банда «черная кошка». Может быть, она и не была такой кровожадной на самом деле, сколько о ней ходило жутких историй.
В общем, жители города были запуганы преступным миром. Случалось все больше нападений и на военнослужащих. Сначала Жуков приказал выдать всем офицерам личное оружие. (И конечно в Москву полетел сигнал — маршал вооружает офицеров!). Затем он решил, не останавливаясь на полумерах, повести настоящую, наступательную планомерную борьбу с уголовщиной. На совещании в штабе город был разделен на сектора, их закрепили за командирами частей. Все парки, скверы, вокзалы, рестораны, окраины также получили конкретных опекунов. Всюду, кроме патрулирования, осуществлялись одновременные засады, налеты, проверки в подозрительных квартирах, на чердаках и в подвалах. Всех подозрительных задерживали, везли в комендатуру, а утром передавали милиции и в следственные органы. Бывали сутки, в течение которых вылавливали несколько сот человек без определенных занятий. Такая операция длилась около двух месяцев. Порядок в городе был восстановлен. Жители были благодарны Жукову, а Кириченко умолял, чтобы убрали из города новоявленного диктатора, который установил фактически свою власть. В Москве решили послать в Одессу комиссию во главе с Булганиным, который к тому времени уже был Министром Вооруженных Сил. Проверку решили осуществить внезапную, не предупредили о приезде. Жуков в тот день был на учениях в поле. Комиссия никаких особых недостатков не нашла, боевая подготовка шла нормально, устройство войск улучшалось. А вот сигналы из обкома подтвердились. Да еще и от прежних замашек гордеца маршал не избавился не приехал на вокзал встречать самого министра, он мог не уважать Булганина, но как командующему округом ему положено встречать своего прямого начальника. (Так было истолкован внезапный приезд, который сами же затеяли). И вообще при докладе Сталину Булганин намекнул — граница с Турцией рядом: может махнуть за границу.
В общем, учтя все обстоятельства, 2 февраля 1948 года был подписан приказ о назначении маршала Жукова командующим Уральским военным округом. Лично ему никаких разъяснений по поводу его перевода сделано не было.
Вторая попытка расправы
Потерпев неудачу в организации уничтожения Жукова через дело «авиаторов», Сталин не отказался от своей затеи и продолжал интригу все с той же целью. Последовали новые указания, новые аресты, пытки и фальсификация «заговора Жукова». Почему такое однообразие? Потому что только такое обвинение могло, более или менее убедительно в глазах общественного мнения подвести маршала под высшую меру.
Очередной жертвой стал генерал–лейтенант Телегин К. Ф., многолетний соратник маршала, участвовавший как член военного совета фронта в крупнейших операциях, начиная с разгрома гитлеровцев под Москвой и кончая Берлинской.
О том, что организатором нового обвинительного нападения на Жукова был сам Сталин, свидетельствуют документы. Приведу лишь несколько строк из письма министра госбезопасности СССР Абакумова от 5 марта 1948 года в адрес Сталина:
«В соответствии с Вашими указаниями, имущество и ценности, отобранные у арестованного генерал–лейтенанта Телегина К. Ф., переданы 4 марта 1948 года по актам Управляющему делами Совета Министров СССР тов. Чаадаеву…»
Уж если Сталин давал указания по поводу таких «мелочей» как изъятие ценностей, могут ли быть сомнения в том, что и суть обвинения и желаемые показания при допросах Телегина тоже исходили от него же.
О том, что творили заплечных дел мастера в застенках Лубянки лучше всего скажет сам Телегин.
Из письма генерала Телегина Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову.
«Климент Ефремович!
Я прошу прощения за обращение к Вам с настоящим письмом, но ужасная трагедия моей жизни вынуждает меня довести до Вашего сведения о той жестокой несправедливости, которая обрушилась на меня.
Я, б (ывший) генерал–лейтенант, член военного совета МВО, Сталинградского, Центрального, 1 (го) Белорусского фронта, Группы советских оккупационных войск в Германии Телегин Константин Федорович, осужден судом на 25 лет ИТЛ и лишен всего, что было заслужено 30 годами честной, безупречной службы Родине и партии в пограничной охране и Советской Армии…
24 января 1948 года я был арестован МГБ СССР и посажен во внутреннюю тюрьму. 30 января мне предъявлено обвинение по статьям 58–10–11 У (головного) кодекса РСФСР и 193–17, 27 января 1948 года я был вызван бывшим министром Абакумовым, который с самого начала разговора обругал меня матом, обозвал врагом, грабителем и предложил мне «дать показания о своей преступной деятельности против партии и государства». Я потребовал от него конкретного обвинения меня, в чем именно заключается моя «враждебная деятельность», ибо я такой совершенно не вел никогда и не знаю. Абакумов мне ответил, что, в чем моя вина, я должен сказать сам, а если не буду говорить, то «отправим в военную тюрьму, набьем ж…, ты все скажешь сам». Так этим разговором был дан тон ходу следствия…
В течение месяца следователь по отв (етственным) делам Соколов и его помощник Самарин, не давая мне почти совершенно спать ни днем, ни ночью, довели меня до полного отчаяния. Не добившись от меня желаемого показания об участии в руководстве военным заговором, состоящим из Жукова Г. К., Серова А. И. и ряда других генералов, шантажируя тем, что Жуков и Серов арестованы уже, они требовали от меня показаний «о методах работы и планах заговора».
После того, как они совершенно недвусмысленно заявили об аресте Жукова, Серова и других «заговорщиков», веря им, органу нашей партии и государства, я старался припомнить все, чему я раньше мог не придать значения и что в совершенно новой обстановке может принять другую окраску и поможет партии до конца разоблачить «врагов–заговорщиков».
Ряд фактов, которые с трудом я вспоминал, оговаривал тем, что я тогда не видел в них ничего преступного. Следствие пользуясь моей беспомощностью, измученностью, сознательно их извращало, придавая им ярко антисоветскую окраску, добавляя от себя то, что им было желательно. В течение этого месяца каждый день я подвергался угрозе быть отправленным в военную тюрьму для истязаний, если не дам показаний о «заговоре». Это еще больше усиливало истощение моей нервной системы, доводя (меня) до невменяемости.
