Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Учебный процесс заключался в том, что мы на каждом уроке пения орали вразнобой песню «Там вдали за рекой…», а Кобра бренчала на расстроенном и обшарпанном пианино. Во время пения мы гримасничали и кидались друг в друга бумажными шариками. То ли в силу своего характера, то ли понимая, что работает временно, учительница нас не одергивала.
Но скоро наша вольница закончилась. Пришел новый учитель пения – высокий, спортивного телосложения, лет тридцати пяти, с хорошо поставленным властным голосом, и заставил нас внимательно слушать его и красивый концертный баян, который он принес с собой. Когда учитель вел урок, стояла такая тишина, что было слышно, как муха пролетала.
Детских шалостей и шуток учитель терпеть не мог. Стоило кому-либо пошевелиться, как тут же звучал его командирский голос:
– Прекратить! – и у нарушителя тишины душа уходила в пятки, а у рядом сидящих учеников по телу шла дрожь от испуга.
Но надо отдать ему должное, новый учитель был специалист своего дела. За короткий срок он создал в школе хор, который занял первое место на областном смотре. На его уроках мы старательно, высунув языки, писали в тетрадях нотные знаки. И уже по звуку баяна могли определить длительность ноты. А также учитель требовал от нас знание месторасположения каждого музыкального инструмента в большом оркестре. А еще проверил у каждого ученика музыкальный слух и тембр голоса. У кого оказался хороший слух, учитель скупо похвалил, а у кого плохой или вообще отсутствовал, того взял на заметку. И не дай бог ученику без музыкального слуха отвлечься на уроке, он тут же бывал наказан: стоял по стойке «смирно» пять минут.
На уроке, изучив теорию нотной грамоты, мы переходили к практике, а именно: пели песни на два голоса. А в оставшиеся пятнадцать минут до окончания урока учитель для нас играл музыкальные произведения, начиная от классических и заканчивая танцами народов мира. Он играл виртуозно; в эти моменты нам казалось, что прекрасные звуки музыки издает не баян, а целый оркестр. После каждого сыгранного произведения учитель объявлял: «Чардаш». Или: «Брызги шампанского». Еще исполнив, называл: «Бесаме мучо». Следующую: “Молдовеняска” – молдавский народный танец». И так далее.
И на каждом уроке пения мы с нетерпением ждали эти пятнадцать минут, чтобы насладиться музыкой. Все без исключения, не шевелясь и раскрыв рты, сидели и слушали прекрасную мелодию. Кроме Кукушкина.
Этому вертлявому лохматому мальчишке, с вечно вымазанными чернилами руками, не то что медведь «на ухо наступил», а, видимо, стадо слонов по ушам пробежало. У него полностью отсутствовал музыкальный слух. Звуки мелодии, лившиеся из музыкального инструмента, или скрип колеса гужевого транспорта у Кукушкина вызывали одинаковую реакцию.
На уроках пения учитель, сыграв мелодию, спрашивал:
– Квашнин! Что это?
Тот поспешно вскакивал и отвечал:
– Вальс «На сопках Манчжурии».
– Правильно. Садись.
Если ответ был неправильный, поднимал следующего ученика. И так было до тех пор, пока кто-нибудь не давал правильный ответ. Затем звучала другая мелодия, и все повторялось. Из всех мудреных названий музыкальных произведений Кукушкин запомнил только литовский народный танец «Петушок».
У нашего учителя была слабость: подрабатывал вечерами в ресторанном оркестре, а после закрытия заведения выпивал со своими коллегами-музыкантами. Поэтому на следующий день появлялся на уроке с красными, как у мороженого судака, глазами и с легким перегаром. В это время он был особенно раздражителен и зол, но положенные пятнадцать минут играл еще виртуозней.
На очередном уроке все было как обычно: учитель с красными глазами провел занятие, Кукушкин отстоял, не шевелясь, свои положенные несколько раз по пять минут. Наконец, взглянув на часы и взяв баян, учитель начал прививать нам любовь к прекрасному.
Учитель играл не только для нас, но и для себя, вспоминая, как он ездил с концертами по стране, работая в областной филармонии. Кукушкин, пользуясь особенностью учителя «уходить в себя», начал ковыряться в своем портфеле, роняя по очереди на пол то учебник, то ручку, а затем, доставая эти предметы, задевал головой крышку парты, которая громко стучала. Учитель строго смотрел на нерадивого ученика, не переставая играть на баяне. Только желваки ходили на его скулах от злости. Закончив играть, он строго крикнул:
– Кукушкин! Что это?
Тот поспешно вскочил:
– «Петушок»!
– Садись! – брезгливо сморщился учитель и добавил: – «Амурские волны».
И тут же начал играть следующее произведение. Закончив его, он со злостью в голосе спросил:
– А это что? Кукушкин!
Ученик, запомнивший только название литовского танца, стоял на своем:
– «Петушок»!
– «Канкан». Садись, Кукушкин, – краснея и задыхаясь, выдавил преподаватель. И начал нервно играть литовский народный танец. Закончив, заорал:
– Кукушкин! Ну?
Бедный мальчуган, красный, с полными глазами слез, стоял молча, опустив голову. Казалось, еще несколько секунд, и он расплачется. Увидев состояние мальчишки, учитель уже спокойным голосом сказал:
– Вот он, твой «Петушок». Эх, ты…. Садись, Курочкин.
Но поняв, что оговорился, с досадой добавил:
– Тьфу ты! Кукушкин! – и тут же рассмеялся.
Мы увидели сменившееся настроение учителя, весело поддержали его громким смехом. Вот так, из-за отсутствия музыкального слуха Кукушкин получил обидную кличку «Курочка».
Ирина Афанасьева
Вовка
Он вошел вечером 11 сентября 1966 года без стука, как будто ходил к нам каждый день. Поздоровался и попросил дать какую-нибудь интересную книгу или журнал. Я видела мальчишку первый раз в жизни и поэтому спросила имя и где живет. Он ответил, что зовут его Вовка и что он приехал с Урала к тете Зине Тивоненко жить и учиться в седьмом классе. Ноги нового соседа были согнуты в коленках, ботинки искорежены, руки подрагивали. У меня как-то странно забилось сердце. Оно всегда так стучало, когда я волновалась. Я подошла к этажерке, взяла подшивку «Вокруг света» и подала мальчишке. Он улыбнулся, хотя глаза так и остались грустными, сказал спасибо, засунул журналы за ремень и пообещал прийти завтра. Когда он вышел, я кинулась к окошку и долго смотрела, как он, держа в руках костыли, шагал по дорожке.
Вечером я рассказала маме о мальчишке. Она добавила, что его мама умерла, папы нет, и поэтому он приехал в Мамонтово. Будет учиться со мной в одном классе, и она будет заниматься с ним математикой и физикой, и эти занятия будут проходить у нас дома. (Мама преподавала физику и математику в вечерней школе.) Остальные уроки будут вести учителя нашего класса дома у Вовки. А на мероприятия его будут возить на школьной машине.
Я стала готовиться к приходу Вовки. Поставила на комод коробочку из-под папирос «Казбек», в которой хранились марки и этикетки, баночку со значками, копилку с новыми монетками и стала ждать.
Вовка пришел в семь часов вечера. Мама сразу же провела его в зал и стала расспрашивать про бывшую школу и учителей, какие предметы любит, чем увлекается. Они решали какие-то сложные задачи, мама хвалила его, ставила мне в пример, потом начали разговаривать о Ньютоне и его законах. А в конце урока мама включила проигрыватель на 78 оборотов, уложила на пластинку мелкие предметы на разном расстоянии от центра диска, и мы смотрели, какие из них слетают, а какие нет. Мы строили гипотезы, мама их опровергала, а потом мы пили чай с пирогом, испеченным тетей Зиной.
К моей коллекции Вовка добавил пачку марок с Юрием Гагариным, несколько монет, выпущенных до 1961 года и набор красивых камней с Урала, приклеенных на картон. После школы я бежала к своему другу. Мы читали книжки, составляли ребусы, играли в шахматы, шашки, «чапая» и потихоньку мастерили костюмы к Новому году. Тетя Зина радовалась нашей дружбе, а близнецы Ливановы дразнили нас: «Сладкая парочка – гусь да гагарочка». Я несколько раз подралась, и они угомонились. Вечерами приходили учителя. После занятий выходили взволнованными и восхищенными его жизнелюбием и знаниями. Одноклассники тоже не забывали Вовку, помогали кто как мог: носили воду, дрова, растапливали печь, мыли посуду. (Тетя Зина работала посменно нянечкой в больнице, и часто вечерами ее не было дома.)
Дни летели быстро. 30 декабря 1966 года, держась за руки, к елке подошли Принц и Русалочка. Вовка первый раз был на таком многолюдном вечере и поэтому волновался. Неожиданно из-под елки выскочи ли два «зайца» и громко крикнули: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Мы поняли, что это близнецы Ливановы, и даже не обиделись. К лету они остепенились и стали нашими лучшими товарищами. Возили Вовку на рыбалку, учили кататься на велосипеде, помогали колоть дрова…
