Энтони Бивор - Сталинград
В то лето немцы понесли самые жестокие потери. Не меньше шести батальонных командиров было убито за один только день, а некоторые роты потеряли до половины своего состава. (Общие потери немцев на Восточном фронте к тому моменту уже превысили полтора миллиона человек.) Допросы советских военнопленных лишь подтверждали немцам, что враг настроен решительно. От одной роты русских осталось всего пять человек, так как они получили приказ держать оборону до последнего. Красноармейцы яростно защищали свою землю. Вот отрывок из письма одного рядового: «С 23 августа мы постоянно ведем бои с жестоким и злобным врагом. Командир взвода и комиссар тяжело ранены, так что мне пришлось взять командование на себя. На нас двигалось не меньше семидесяти танков. Мы с товарищами обсудили обстановку и решили сражаться до последней капли крови. Пока танки „утюжили“ траншеи, мы кидали в них гранаты и бутылки с зажигательной смесью».
Русские гордились тем, что защищают Сталинград. Они понимали, что мысленно с ними сейчас вся страна. Однако солдаты не питали иллюзий, зная, какая отчаянная борьба ждет их впереди. Войска, защищающие Сталинград, насчитывали всего 40 000 человек, которые и должны были сдержать 6-ю и 4-ю танковые армии. Ни один командир не забывал, что Волга – это последняя линия обороны перед Уралом.
Немцы, напротив, были чрезвычайно самоуверенны. Немецкий солдат писал домой следующее: «Бьемся отчаянно, но Сталинград неминуемо падет в самые ближайшие дни». Войска вермахта охватило предчувствие близкого триумфа. В большой степени этому способствовало воссоединение 6-го армейского корпуса с левым флангом 4-й танковой армии. Кольцо вокруг Сталинграда на западном берегу Волги замкнулось! Паулюс получил письмо от одного из своих штабных офицеров, находившегося в Германии в отпуске по ранению. Офицер горько сожалел о том, что находится в тылу в такой исторический момент. «Здесь все ждут падения Сталинграда, – писал он своему главнокомандующему. – Надеемся, что победа вермахта под Сталинградом станет поворотной точкой в войне».
А ночи тем временем становились все холоднее, по утрам листья и траву покрывал иней. Приближалась русская зима.
Часть третья.
«Судьбоносный город»
9. «Время – это кровь». Сентябрьские бои
Взятие Сталинграда стало первостепенной задачей вермахта. Гитлер, прежде не желавший ввязываться в уличные бои, намерен был захватить город на Волге любой ценой. Фюрер был буквально одержим Сталинградом и в то же время не забывал о провале наступления германских войск на Кавказе. Гитлер во всем винил фельдмаршала Листа, отказываясь признать, что сил для выполнения этой задачи у того было явно недостаточно. Когда генерал Альфред Йодль, только что вернувшийся из штаба Листа, заметил за обедом, что фельдмаршал лишь выполнял приказы самого фюрера, Гитлер гневно воскликнул: «Это ложь!» Позднее, словно стремясь доказать, что его речи намеренно искажались, Гитлер приказал стенографировать каждое слово, сказанное им на ежедневных совещаниях.
После триумфального захвата европейских стран Гитлер стал с презрением относиться к таким обыденным требованиям, как поставки топлива или нехватка продовольствия. К тому же его психическое состояние было крайне неустойчивым. Постоянные вспышки гнева по малейшему поводу и без приводили офицеров ставки в ужас. Генерал Варлимонт, вернувшись после недельного отсутствия, был так потрясен остановившимся взглядом фюрера, наполненным такой горячей ненавистью, что невольно подумал: «Этот человек посрамлен. Он потерял лицо и осознал, что его фатальной игре пришел конец. Он понял, что Россию не сломить». То же отметил и адъютант фюрера Николаус фон Белов: «Весь внешний облик Гитлера производил одинаково удручающее впечатление».
Он будто бы отрешился от всего, вероятно, понял, что неудача на Кавказе означает конец войны. И в то же время он никак не хотел с этим смириться! Ему во что бы то ни стало хотелось захватить Сталинград, как будто взятие этого города могло уничтожить врага. Опасный мечтатель готов был удовлетвориться символической победой. Гитлеру казалось, что достаточно одной-двух зрелищных операций, и превосходство германского оружия будет подтверждено. И это после того, как граф фон Штрахвитц, прославленный командир 16-й танковой дивизии, доказал, что успех длительных танковых боев зависит от холодного рассудка, точного прицела и скорострельности.
Русские продолжали посылать под Сталинград армады Т-34 и американских танков. Американские танки с высокой башней и тонкой броней оказались для немцев довольно легкой целью. Советские танкисты эту технику не любили. «Танки плохие, – поведал немцам пленный водитель. – Клапана летят, двигатель перегревается, да и трансмиссия никакая».
А вот воспоминания Лорингофена: «Русские атаковали с холма, наши же части находились на склоне. Два дня они следовали одним и тем же маршрутом. Прекрасные цели! Тогда мы сожгли не меньше сотни танков».
«Насколько хватало взгляда, – писал домой немецкий ефрейтор, – стояли подбитые и выгоревшие русские танки».
Вскоре Штрахвитц, которому тогда было 49 лет, получив «дубовые листья» к рыцарскому кресту, передал командование Лорингофену и вернулся домой в Германию. Официально считалось, что он покинул пост по выслуге лет, но вряд ли дело обстояло именно так.
Танковые атаки красноармейцев, сколь бы непрофессиональны они ни были, не могли отнять у русских твердой решимости защищать Сталинград до последней капли крови. И эта решимость оказалась сильнее воли агрессора.
«Час мужества пробил», – писала Анна Ахматова тогда, когда само существование России стояло под вопросом.
После падения Ростова цензурой были разрешены любые средства возбуждения ненависти к врагу. Для того периода показателен следующий рисунок, напечатанный в газете «Сталинское знамя». На нем была изображена девушка, связанная по рукам и ногам. «А что если вашу любимую так же свяжут проклятые фашисты?» – гласила подпись под рисунком. Характерны были следующие лозунги и воззвания: «В атаку, воин, стреляй врага!», «Не допусти, чтобы насильник надругался над твоей любимой!» Подобная пропаганда практически повторяла тему стихотворения Константина Симонова «Убей его!» Стихотворение безусловно жестокое, но его символика прекрасно отражает дух того времени. Такими же яростными были стихотворные строки Алексея Суркова. Позор унижения можно смыть лишь кровавой местью – такова основная мысль его творчества тех лет.
В начале сентября в газете «Красная Звезда» было напечатано обращение Ильи Эренбурга к советским солдатам. Обращение заканчивалось следующими словами: «Не считайте дни, не считайте версты – считайте только убитых вами врагов. Убей немца – вот молитва твоей матери. Убей немца – вот крик русской земли. Не раздумывай, да не дрогнет твоя рука. Убивай!»
Вне всякого сомнения, подобная пропаганда осенью 1942 года в значительной степени спровоцировала массовые насилия, совершенные солдатами Красной Армии на территории Германии в конце 1944 – начале 1945 годов.
В этот критический момент главной задачей для Еременко и Хрущева стали назначение нового командующего 62-й армией, 10 сентября 62-я армия с боями отошла в город. Когда 29-я моторизованная дивизия немцев прорвалась к Волге, войска 62-й армии оказались отрезаны от 64-й державшей оборону южнее. 11 сентября штаб Еременко находился близ реки Царица и подвергся сильному обстрелу. Именно в этот день в штаб прибыл писатель Константин Симонов. Он был поражен «скорбным запахом горелого железа», дымящимися развалинами Сталинграда. В душном бункере Хрущев, выглядевший мрачно и односложно отвечавший на вопросы, никак не мог прикурить – зажженная спичка тут же гасла. В бункере напрочь отсутствовала вентиляция. Симонов и сопровождавший его корреспондент легли спать прямо в шинелях в дальнем углу тоннеля. Когда рано утром они проснулись, оказалось, что в бункере уже никого нет – ни штабных офицеров, ни машинисток. В конце концов они случайно наткнулись на телефониста, сматывающего провод. Телефонист сообщил, что штаб эвакуирован на противоположный берег Волги. Единственным штабом, оставшемся на западном берегу, был штаб 62-й армии.
Следующим утром генерал Чуйков был вызван в штаб на совместный военный совет Сталинградского и Юго-Западного фронтов. Ему понадобились целые сутки, чтобы найти новый штаб среди развалин Сталинграда. Свет от пылающих домов был таким ярким, что, даже находясь на восточном берегу, генералу не понадобилось зажигать фары своего джипа. Когда Чуйков на следующее утро наконец встретился с Еременко и Хрущевым, они поставили его перед следующим фактом: поскольку о сдаче Сталинграда не может быть и речи, а командующий 62-й армией не верит в то, что город можно удержать, ему предлагается взять командование на себя. «Товарищ Чуйков, как вы понимаете свою задачу? – спросил Хрущев. „Мои войска будут защищать город. Выстоим или умрем“, – ответил генерал. Хрущев, смерив его глазами, заметил, что свою задачу он понял верно.
