Борис Акунин - Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия
На некоторое время в русско-византийской войне наступило затишье.
В болгарской столице Великом Преславе под присмотром русского гарнизона сидел новый царь Борис. Сам Святослав обосновался в Переяславце, продолжая совершать набеги на византийские земли.
Так продолжалось до апреля 971 года, когда Иоанн Цимисхий наконец решил положить этому конец. Он лично возглавил большую армию, а Дунай запер флотом из 300 кораблей, чтобы русские не могли уйти. Император рассчитывал уничтожить неприятеля без остатка.
Задача оказалась трудновыполнимой. Преслав греки захватили, русский отряд оттуда изгнали, взяли в плен болгарского царя, но потом надолго застряли у крепости Доростол (современная Силистрия), к которой Святослав стянул свои основные силы.
После трехмесячной осады, в которой обе стороны понесли большие потери, произошла упорная битва. Победителя она не выявила. Когда Святослава ранило стрелой, русские отступили в крепость, но и греки были обескровлены.
Византийские авторы сообщают ряд любопытных подробностей об осаде Доростола. Лев Диакон утверждает, что русские хорошо сражаются в пешем строю, а искусством кавалерийского боя совсем не владеют. (В это можно поверить, учитывая, что варяги изначально не конные воины, хотя непрерывные стычки с кочевниками должны были научить киевских воевод основам кавалерийской тактики). Не умеют русы и противостоять метательным машинам византийцев. «Каждый день от ударов камней погибало множество скифов», пишет историк. Зато в рукопашной схватке они неостановимы: «Росы, которыми руководило их врожденное зверство и бешенство, в яростном порыве устремлялись, ревя, как одержимые, на ромеев».
После битвы осажденные на глазах у врага устроили тризну с человеческими жертвоприношениями. «И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев, а также петухов, топя их в водах Дуная».
После такого кровопролития обе стороны были рады заключить мир. Император уже не надеялся уничтожить русских без остатка; Святослав понял, что Болгарии он не удержит.
Условия мира были почетными: уцелевшие воины брали с собой захваченную добычу и даже получили от греков в дорогу продовольствие; торговля между Киевом и Константинополем восстанавливалась.
И всё же победу в этой войне несомненно одержала Византия.
Империя не только отразила нападение с Севера, но и расширила свои владения, покорив прежде враждебную Болгарию. Святославу же пришлось отказаться от планов основать державу с центром на Дунае.
Возможно, через некоторое время воинственный князь собрал бы новую силу и опять попытался осуществить свое намерение, однако его дни были сочтены.
Герой или авантюрист?
Летопись повествует, что Святослав не смог добраться до Киева, ибо у днепровских порогов его поджидали печенеги. Князь был вынужден зимовать в степи, и в стане русских «бысть глад велик», так что за конскую голову давали по полгривне серебра. Весною Святослав все-таки тронулся в путь, решив прорваться, но пал в неравном бою. Печенежский вождь Куря сделал из черепа убитого князя чашу для вина. (Этот зловещий ритуал существовал у степных народов с незапамятных времен – его придерживались еще Геродотовы скифы).
В том, что печенеги устроили русским засаду, летопись обвиняет переяславцев, которые якобы предупредили кочевников, что добычи у Святослава много, а людей мало. Если так, вряд ли болгар можно осуждать – князь приходил к ним с войной дважды и, вполне вероятно, явился бы снова. Некоторые историки подозревают в коварстве Цимисхия – это тоже вполне возможно и было бы в привычках византийской дипломатии. Но, думается, печенеги и без подсказки сообразили бы, что им выпадает отличный способ поживиться. Не исключено также, что степняки жаждали мести, – ведь их сородичи, поверившие Святославу и пошедшие с ним на Константинополь, все полегли в сражении под Аркадиополем.
Почему князь не обошел пороги на конях, как советовал ему старый Свенельд, понятно – все лошади были съедены в голодную зиму. Неясно вот что: как вышло, что Ярополк за всю зиму не нашел возможности прислать из Киева подмогу отцу? Можно предположить, что сын не очень-то желал, чтобы великий князь вернулся – тогда пришлось бы уступить ему престол. К тому же в летописи нет сведений о каких-либо попытках отомстить Куре за убийство отца и глумление над его останками. Там просто сказано: «Нача княжити Ярополк» – и всё, как будто ничего особенного не произошло. Более того – несколько лет спустя, во время междоусобной войны, Ярополк раздумывает, не отправиться ли ему за помощью к печенегам, то есть явно не держит на них зла.
Финал Святослава, в общем, логичен. Именно так и должен был окончить свои дни этот неукротимый и неугомонный воин.
Это первый из русских князей, который сквозь строки летописи и византийских хроник предстает перед нами не персонажем легенды, а реальной личностью с определенными чертами характера.
Он был архетипическим «человеком войны». Из точно такого же теста были слеплены многие завоеватели разных эпох и стран – от Александра Македонского до Карла XII Шведского.
Святослав был мрачен, аскетичен, безжалостен к себе, умел воспламенять сердца воинов правильно подобранными словами, но при этом не признавал никакой рисовки. У греческого историка Иоанна Скилицы описан эпизод, красноречиво демонстрирующий разницу между двумя видами храбрости – театральной греческой и суровой варяжско-русской. «Видя, что скифы сражаются с большим жаром, нежели ранее, император был удручен потерей времени и сожалел о ромеях, переносящих страдания мучительной войны; поэтому он задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Сфендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властителем всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает больше жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою…».
Они все-таки встретились, но не в схватке, а уже после заключения мира. То, как проходила эта встреча, тоже многое объясняет о Святославе.
Цимисхий явился к берегу реки пышно разодетый, в сопровождении златолатных телохранителей. Русский князь сидел в лодке, почти неотличимый от других гребцов. Только белая рубаха была чище, чем у остальных, да в ухе висела золотая серьга с рубином и двумя жемчужинами.
Но восхищаться доблестью и личной скромностью Святослава легко. Гораздо труднее дать адекватную оценку его княжению.
Те отечественные историки, кто был озабочен не столько фактами, сколько их «правильной» интерпретацией, писали о Святославе Игоревиче восторженно. Так было и в царские, и в советские времена.
Генерал Нечволодов славил не только «великого Святослава», но и его вполне разбойничью дружину: «Это были настоящие сыны своей великой Родины и преданные друзья и слуги своего князя». Академик Рыбаков, придерживавшийся совершенно противоположной идеологии, тоже называет правление Святослава «блистательным».
Я же склонен согласиться с Карамзиным: «Святослав, образец великих Полководцев, не есть пример Государя великого: ибо он славу побед уважал более государственного блага и, характером своим пленяя воображение Стихотворца, заслуживает укоризну Историка».
Укорять Святослава, пожалуй, не за что – он был совершенно естественным порождением своей эпохи и воинственного варяжского воспитания, но приходится констатировать, что жертвы, подвиги и походы этого выдающегося полководца были напрасны.
Первая попытка российского государства превратиться в транснациональную империю окончилась крахом. Следующая произойдет очень нескоро, много столетий спустя.
Владимир
Не будет преувеличением сказать, что князь Владимир Святославич, вошедший в официальную историю как Владимир Святой или Владимир Креститель, а в фольклор как Владимир Красно Солнышко, является главным героем «Повести временных лет», которая уделяет этому правителю больше внимания, чем какому-либо другому. Но рассказ этот неравномерен. Пространные, очень подробные эпизоды чередуются с лакунами, растягивающимися на годы. Жизнеописание состоит из нескольких блоков и фрагментов, важнейшим из которых для автора-монаха являются события, связанные с крещением Владимира и христианизацией страны. О военно-политических деяниях и государственном строительстве сведений гораздо меньше.
