Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод
Однако они позаимствовали у Риги несколько устойчивых выражений. Одним из них было прозвище большевиков, модное в благотворительных и дипломатических кругах Восточно-Центральной Европы: Боло. Шафрот был знаком с этим со времен своего пребывания в Кракове, и теперь у всего передового отряда это вошло в привычку. Вскоре после своего пребывания в стране боло американцы превратили это слово в непочтительно экзотическое название для большевистской России: Бололенд.
Что также запомнилось, так это термины, которые латыши в Риге использовали для поездки в Россию, «входя», и для выезда из нее, «выходя» — фразы, которые предполагали что-то смутно зловещее в этом действии. Сотрудники гуманитарной помощи использовали бы эту терминологию для обозначения своих собственных посещений Бололенда и выезда из него, хотя двое из них никогда бы не вышли оттуда.
Команда Кэрролла вылетела из Риги в Москву в 22:00 вечера в четверг, 25 августа. По словам коллеги, позже представившего себе тот момент, это было «Путешествие в Россию — и со спокойной надеждой и убежденностью, что как представители АРА они «сделают шоу успешным». На следующий день около 13:30 пополудни они прибыли в город Себеж, расположенный на границе с Россией. Здесь их задержали на четыре часа, задержку, которую они не могли объяснить, поскольку их документы от латвийских властей и советского представительства в Риге освобождали их от таможенного досмотра. Нервное нетерпение узнать, что находится на другой стороне, заставило их расхаживать по платформе, но на самом деле, сами того не осознавая, они уже начали процесс открытия. Через несколько дней они поймут, что задержки, нетерпение и разочарование были неизбежными чертами российской действительности. К тому времени их четырехчасовое ожидание на границе было очень старой историей. Следующим летом Шафрот охарактеризует это как «четыре часа ничегонеделания в обычной занятой славянской манере».
Их стремление продолжить миссию усиливалось тем фактом, что ветераны АРА, такие как Шафрот, ожидали этого момента более двух лет. Нельзя сказать, что привлекательность России была присуща только американским работникам гуманитарной помощи, поскольку многим европейцам также было очень любопытно заглянуть туда. Даже до потрясающих событий 1914 года и леденящих кровь историй о большевизме, рассказываемых на Западе в течение предыдущих четырех лет, поездка в Россию считалась чем-то вроде приключения жителями «цивилизованного» мира. Фанфары, сопровождавшие проводы вечеринки АРА, усилили это впечатление, как указал Шафрот в своем первом письме матери: «С нами был «киношный» человек из Universal News, он снимал нас по очереди на латвийской границе и отправлял обратно фотографии, чтобы мы могли появиться на экране. Огромное количество людей в Риге, которые хотели поехать с нами, волнение при подготовке и отъезде, специальные автомобили и киноман — все это придало этому мероприятию великолепную атмосферу приключений».
Задержка дала новым знаменитостям возможность оценить момент в перспективе. Они были первой полуофициальной делегацией американцев, прибывшей в большевистскую Россию за два с половиной года — то есть, если не принимать во внимание несколько тысяч незваных солдат американского экспедиционного корпуса, которые высадились на российском севере и дальнем востоке в 1918 году, задержавшись в Сибири на полтора года. Это беспрецедентное вмешательство в истории отношений между двумя странами на протяжении десятилетий впоследствии будет служить символом американо-советской вражды.
Такого печального поворота в американо-российских отношениях нельзя было предвидеть в марте 1917 года, когда династия Романовых рухнула неожиданно и без особого кровопролития — событие, известное как Февральская революция, потому что российский календарь в то время отставал от Западного на тринадцать дней и приходился на этот месяц. Февральская революция началась с протестов рабочих против нехватки продовольствия, которые затем переросли в промышленные забастовки и переросли в массовые политические демонстрации против войны и самодержавия. Отказ петроградского гарнизона стрелять по толпам протестующих ознаменовал конец имперской власти. Царь Николай II, вернувшийся в столицу после своего личного командования рушащимися военными усилиями России на фронте, был вынужден отречься от престола в пользу своего брата, который отказался от престола. Совершенно неожиданно Россия перестала быть абсолютной монархией.
В Вашингтоне это стало очень хорошей новостью для Вудро Вильсона, который стремился преодолеть изоляционистские настроения среди американской общественности и оправдать втягивание Соединенных Штатов в войну в Европе. Российское самодержавие с последних десятилетий прошлого века становилось все более непопулярным среди американцев из-за своих деспотических методов и вряд ли вызвало бы энтузиазм в качестве потенциального союзника в военное время. Теперь, когда царь устранен — не говоря уже об императрице Александре немецкой крови и, несколькими месяцами ранее, нелепой фигуре Распутина, — Вильсон может объявить Россию «подходящим партнером лиги чести» в борьбе против кайзера. Был расчищен путь для идеалистического изображения войны Уилсоном как борьбы за то, чтобы «сделать мир безопасным для демократии».
На более практическом уровне официальные лица США и союзников полагали, что эта недавно освобожденная Россия, избавленная от репрессивного и неэффективного самодержавия, а также от немецкого влияния и интриг при дворе Романовых, проведет более эффективную борьбу на поле боя, которую искренне поддержит русский народ, который теперь сам контролирует свою судьбу. Уилсон многое сделал для поощрения такого мышления среди американцев, делая несдержанные публичные высказывания о якобы демократической природе русского народа, как будто имперский режим не имел законных корней в России. Однако такой оптимизм был неуместен, и после Февральской революции страна быстро развалилась.
Временное правительство, пришедшее на смену самодержавию, состоявшее поначалу из консервативных и либеральных деятелей старого режима, оказалось неспособным установить свою власть над страной. Изолированный в Петрограде, он не смог организовать местные ветви власти, поскольку политические и социальные структуры России просто развалились. Что значительно усложняло дело, так это то, что в Петрограде власть Временного правительства с самого начала была оспорена Советом рабочих и солдатских депутатов. Петроградский совет состоял из членов социал-демократических и радикальных партий и группировок, представлявших рабочие и солдатские гарнизоны столицы. Они отказались взять власть в свои руки, предпочитая вместо этого следить за деятельностью Временного правительства. Это противостояние, получившее название «двоевластие», вылилось в восьмимесячную нервную дуэль. Вскоре по всей стране возникли другие советы — советы рабочих, солдатских, а позже и крестьянских.
В Петрограде в 1917 году наблюдалось прогрессирующее ослабление предварительной власти Временного правительства в серии кабинетов, все более склоняющихся влево, каждый из которых, в свою очередь, был подорван своей неспособностью обратить вспять поражения русской армии на фронте и справиться с экономическим кризисом, связанным с продолжением войны, особенно с углубляющимся продовольственным кризисом. Рабочие и солдаты становились все более радикализированными по мере того, как российская политика в целом скатывалась влево. Пошатнулось, а затем пошатнулось в августе,
