Полибий и его герои - Бобровникова Татьяна Андреевна

Выяснилось, что ни одного убитого не было ни среди осаждающих, ни среди осажденных. Арат был счастлив — он не обагрил рук междоусобной кровью (251 г.). В освобожденном городе разыгралась любопытная сцена. Сикион был Флоренцией древности. Там была знаменитая на весь мир школа живописи. За сикионскими картинами охотились великие цари и богатые коллекционеры. Сам Арат, как истый сикионец, был большим любителем искусств, собирал картины и считался тонким ценителем. Неудивительно, что сейчас он сразу же отправился в картинную галерею тиранов. Одна картина сразу привлекла его внимание. Это был истинный шедевр, и Арат не мог оторвать от нее восхищенного взгляда, очарованный изяществом фигур и гармонией красок. И вдруг он вздрогнул. До него вдруг дошло, что же изображено на картине. Художник нарисовал колесницу, на колеснице ехала сама богиня Победа и чуть ли не в обнимку с ней — тиран! Возмущенный Арат велел немедленно сжечь мерзкое полотно.

Вместе с Аратом коллекцию осматривал один художник, большой его приятель. Он пришел в ужас, стал молить Арата одуматься — эта картина, говорил он, жемчужина всего собрания, к ней приложил руку сам великий Апеллес. Бедный художник плакал, чуть на колени не становился, Арат был неумолим. Служители уже поднимали злополучную картину, вдруг художник закричал, что он придумал. Вынув кисти и краски, он мигом на глазах у изумленной публики замазал тирана, а вместо него нарисовал пальму. Арат смягчился. Картину водворили на место. Правда, если присмотреться, у пальмы видны были ноги. Но на такие мелочи суровые тираноборцы не обратили внимания (Ibid. 13).

После освобождения Сикиона Арата обступили тяжкие заботы. Уничтожение тирании было только первым шагом, главные же трудности ждали впереди. При тиранах огромное число сикионцев находилось в бегах. Сейчас, окрыленные неслыханной новостью, они поспешили домой. Увы! В их домах давно уже жили другие люди. Возмущенные изгнанники хотели немедленно выгнать новых хозяев вон, а те кричали, что живут здесь уже много лет и куда же им теперь идти? Казалось, вот-вот вспыхнет новая смута и начнется кровопролитие. И тут у Арата родился план. Как только он начал борьбу с тиранами, он автоматически стал врагом македонского царя, «который был для них как бы поставщиком содержания и жалованья» (Polyb. II, 44, 3). А злейшим соперником македонскому владыке был в то время Птолемей Египетский. Арат тут же снарядил корабль и отправился в Египет. По дороге, однако, случилось с ним новое приключение. Разразилась страшная буря. Маленький корабль швыряло из стороны в сторону, волны ревели, а утром, когда буря утихла, Арат и его друзья увидели, что их прибило к какому-то берегу. Осмотревшись, Арат понял, что море сыграло с ними злую шутку. Они находились у островка, принадлежавшего Македонии. Вдали была македонская крепость. Путешественники увидели, как оттуда вышел отряд и направился к их кораблю. Арат не стал его ждать. Он спрыгнул на берег и бросился бежать к соседнему лесу. Он не ошибся. Первым вопросом начальника отряда было: «Где Арат?» Спутники отвечали, что Арат сейчас на Евбее. Но начальник не поверил. Македонцы обыскали корабль, обшарили остров, наконец, начальник с важностью объявил, что Арата на острове действительно нет. Но корабль, как ему доподлинно известно, принадлежит Арату, врагу Македонии, поэтому он конфискует его, а пассажиров отпускает на все четыре стороны.

А Арат забился в густую непролазную чащу и провел там мучительную ночь. Положение его было отчаянное — ни корабля, ни людей, а кругом македонцы. И вдруг он заметил корабль, который плыл прямо к месту, где он прятался. Это был не македонский корабль, и Арат находился между страхом и надеждой. Наконец корабль причалил. Оказалось, что это римское торговое судно. Арат бросился к капитану и умолял взять его на борт. Римляне охотно согласились. Они даже любезно предложили сделать крюк и отвезти своего гостя в Александрию. Птолемей был предрасположен к Арату посылкой прелестной коллекции картин и рисунков, подобранных с тонким вкусом. А при свидании Арат совершенно покорил царя. Птолемей не только дал ему золота для города Сикиона: они заключили договор — царь регулярно стал высылать ему деньги для борьбы с Македонией. Отныне Арат мог на свой страх и риск совершать самые смелые предприятия, нанимать армии и брать города. Дела родного города он уладил так справедливо и разумно, что вернувшиеся изгнанники на свой счет воздвигли ему статую (Plut. Arat. 11–12, 15; Cic. De off. II, 81–82). Всем стало ясно, что этот юноша обладает государственным умом зрелого политика: он умеет говорить с владыками и разрешать самые сложные конфликты.

Весть о взятии Сикиона облетела всю Элладу. А между тем Арат готовил нечто такое, что должно было затмить этот подвиг. Пелопоннес соединяется с остальной Грецией узкой полоской суши, Истмийским перешейком. У самого Истма стоял город Коринф, который издревле держал в руках ключи от всего Пелопоннеса. Над Коринфом вздымалась высокая могучая скала. А на вершине ее находился кремль города, Акрокоринф. То была сильная крепость. Остатки ее сохранились доныне. Гора так высока, что, стоя у ее подножия, путник смутно различал окутанные туманом башни, которые снизу кажутся кукольным домиком. «Коринфский перешеек, разделяя море, служит мостом между двумя областями и смыкает воедино наш материк, а потому сторожевой отряд, поставленный на Акрокоринфе — высоком холме, который поднимается в середине Греции, — прерывает всякое сообщение с землями за Истмом, препятствует любому военному походу… и делает того, кто занял этот холм и держит его в своих руках, безраздельным властелином» (Plut. Arat. 16)[3]. Неудивительно, что сотни жадных рук тянулись к Акрокоринфу. Особенно страстно мечтал об Акрокоринфе македонский царь. Не овладев этой крепостью, он не мог считаться господином Эллады. Но крепость бдительно охранял тиран Коринфа. Внезапно он умер, как считали, отравленный македонским царем. Увы! Преступление оказалось бесполезным. Власть взяла в свои руки вдова покойного, женщина властная и жесткая. Она берегла Акрокоринф как зеницу ока. Что только не делал царь, чтобы обмануть этого бдительного Аргуса! Все напрасно. Все его усилия разбивались, как о неприступную скалу, о твердокаменную волю суровой вдовы. Вот тогда-то царь прибег к последнему средству. У него был юный сын. Его он и отправил в Коринф. И что же! При виде молоденького царевича вдова разом растаяла. Теперь она могла думать только о нарядах, духах, украшениях и с упоением готовилась к свадьбе.

День великого торжества приближался. А пока по всему Коринфу гремели празднества, которые задавала счастливая невеста и счастливый отец. Однажды в театре должен был выступать один очень модный певец из Афин. Невеста загорелась желанием услышать приезжую знаменитость. Свекор галантно вызвался ее проводить. «Гордая… новобрачная возлежала на носилках, украшенных по-царски». Шествие медленно двигалось по улице. Дошли до поворота. Здесь начиналась тропинка, ведущая к Акрокоринфу. Царь остановился и приказал нести невесту прямо в театр, а сам он чуть-чуть задержится, сказал он. Только блистательный кортеж скрылся, свекор, «не думая больше о Никее (так звали вдову. — Т. Б.), ни о свадьбе, резво… пустился к Акрокоринфу». Задыхаясь, подбежал он к воротам крепости. Заперты. Царь поднял свой посох и постучался. Начальник гарнизона, увидав у дверей близкого родича своей повелительницы, немедленно отворил ворота. Говорят, на радостях царь пустился в пляс прямо на улице (Plut. Arat. 17).

С тех пор Акрокоринф стал главным оплотом македонцев, и стерег его царь еще бдительнее, чем вдова. Вот этот-то Акрокоринф и задумал захватить Арат. Его соглядатаи целыми днями рыскали вокруг крепости. Но мало утешительного могли они сообщить своему хозяину. Кремль защищен был надежным гарнизоном. И что еще хуже — приблизиться к нему можно было только со стороны Коринфа; с другой стороны гора круто обрывалась. А это значило, что надо сначала взять город, а потом крепость. Арат тщетно бился над этой головоломкой.