7 и 37 чудес. Первые семь чудес, Ближний Восток и Средняя Азия - Кир Булычев
Имхотеп по призванию и по делам своим — гений универсальный и щедрый. Он был современником Джосера, основателя третьей династии (чуть менее трёх тысяч лет до нашей эры). До этого времени в Египте, объединённом за четыре века до первой династии, почти не строилось каменных зданий. Жилые помещения сооружались из дерева, тростника или глины, а дворцы и мастабы — погребальные сооружения в форме спичечной коробки — из кирпича, сырцового, а порой и обожжённого.
Джосер, как и положено фараону, тоже начал строить себе гробницу при жизни — солидную мастабу, которая частично сохранилась. Гробница была построена, но не использована по назначению.
Должно быть (а известно, что Джосер умер глубоким стариком и правил восемьдесят лет), Имхотеп был младше фараона или выдвинулся и стал известен лишь где-то в середине царствования Джосера, а когда пути фараона и архитектора скрестились, мастаба была почти завершена. Только так можно объяснить тот факт, что, забросив старую гробницу, фараон начинает всё снова — и строит первую настоящую, изобретённую Имхотепом, пирамиду. Строит её из камня.
Пирамида выглядела так: на традиционную мастабу, правда, не виданных ранее размеров, поставлена вторая, меньшая. И так далее, до шести уменьшающихся мастаб — вот и родилась ступенчатая пирамида высотой под семьдесят метров.
Второе изобретение Имхотепа в области строительства также связано с пирамидой Джосера. Впервые вокруг усыпальницы фараона был создан храмовый комплекс, также возведённый из камня. Правда, Имхотеп не смог сразу разорвать связь с деревянной архитектурой: колонны, крыши, карнизы, стены этих зданий точно воспроизводят все структурные и орнаментальные детали традиционных деревянных и кирпичных форм египетской архитектуры. Потребуются ещё столетия, чтобы камень полностью забыл о том, какими были здания раньше, и, забыв, нашёл новые формы.
Пирамида Джосера. Египет
Гений Имхотепа не ограничивался лишь строительством. Будучи, как и многие выдающиеся люди древности, священнослужителем, Имхотеп остался в памяти потомков великим магом и волшебником, а вернее всего, учёным — заря науки неизбежно связана с магией. Был он и писателем. «Поговорки» Имхотепа, восход древнеегипетской литературы, сохранились в фольклоре. Интересно воплощение его писательской славы. После смерти он превратился в бога — покровителя писцов. Прежде чем приступить к работе, писцы лили на пол воду из сосуда, принося таким образом бескровную жертву своему богу-покровителю. Имхотеп даже стал дважды богом: и через два с половиной тысячелетия за бога медицины его почитали древние греки. Статуя Имхотепа была, по-видимому, первой статуей учёного в мире, её обломки найдены в заупокойном храме фараона — ещё одно доказательство тому, что истинный гений часто получает признание при жизни. Что касается поздних статуй, то трудно отыскать крупный музей в мире, где не было бы бронзовой либо каменной статуи Имхотепа. А в Мемфисе даже существовал храм в его честь.
Чудо второе
Сады Вавилона
Висячие сады Вавилона моложе пирамид. Они строились в те времена, когда уже существовала «Одиссея» и возводились греческие города. И в то же время сады куда ближе к древнеегипетскому миру, нежели к миру греческому. Сады знаменуют собой закат ассиро-вавилонской державы, современницы Древнего Египта и его соперницы. И если пирамиды пережили всех и живы сегодня, то висячие сады оказались недолговечными, они пропали вместе с Вавилоном — величественным, но непрочным гигантом из глины. Сахарный город, снегурочка древности…
Вавилон уже катился к закату. Он перестал быть столицей великой державы и был превращён персидскими завоевателями в центр одной из сатрапий, когда туда вошли войска Александра Македонского — человека, хоть и не построившего ни одного из чудес света, но тем не менее героя этой книги, перетряхнувшего весь Восток и в той или иной мере повлиявшего на судьбы великих памятников прошлого, на их создание или гибель.
В 331 году до нашей эры жители пришедшего в упадок Вавилона отправили к македонцу послов с приглашением войти в их город с миром. Александр был поражён богатством и величием этого всё ещё крупнейшего города мира и задержался там. В Вавилоне Александра встретили как освободителя. А впереди лежал весь мир, который следовало покорить.
Не прошло и десяти лет, как круг замкнулся. Владыка Востока — Александр, усталый, измученный нечеловеческим напряжением восьми последних лет, но полный планов и замыслов, — возвратился в Вавилон. Он готов был уже к завоеванию Египта и походу на Запад, чтобы подчинить себе Карфаген, Италию и Испанию и дойти до предела тогдашнего мира — Геркулесовых столбов. Но в разгар приготовлений к походу занемог. Несколько дней Александр боролся с болезнью, совещался с полководцами, готовил к походу флот. В городе было жарко и пыльно. Летнее солнце сквозь марево накаляло рыжие стены многоэтажных домов. Днём затихали шумные базары, оглушённые невиданным потоком товара — дешёвых рабов и драгоценностей, привезённых воинами с индийских границ, — легко доставшейся, быстро уходящей добычей. Жара и пыль проникали даже сквозь толстые стены дворца, и Александр задыхался — за все эти годы он так и не смог привыкнуть к жаре своих восточных владений. Он боялся умереть не потому, что трепетал перед смертью, — к близости смерти, чужой да и своей, он привык в боях. Но смерть, понятная и даже допустимая десять лет назад, сейчас была немыслима для него, живого бога. Александр не хотел умирать здесь, в пыльной духоте чужого города, так далеко от тенистых дубрав Македонии, не исполнив своего предназначения. Ведь если полмира столь послушно легло к копытам его коней, то, значит, и вторая половина мира должна присоединиться к первой. Он не мог умереть, не увидев и не покорив Запада.
И когда владыке стало совсем худо, он вспомнил о том единственном месте в Вавилоне, где ему должно полегчать, потому что именно там он уловил, вспомнил — а вспомнив, удивился — аромат македонского, напоённого светлым солнцем, журчанием ручейка и запахом трав, леса. Александр, ещё великий, ещё живой, в последней остановке на пути в бессмертие, приказал перенести себя в висячие сады…
Навуходоносор, создавший эти сады, руководствовался благородной причудой деспота, ибо у деспотов тоже бывают причуды благородные — для кого-то, но никогда для всех. Навуходоносор любил свою молодую жену — индийскую принцессу, тосковавшую, как и Александр, в пыльном и лишённом зелени Вавилоне по свежему воздуху и
