Валентин Пикуль - Посмертное издание
- Стыдно! - сказали ему мрачные церберы. - Где бы вам самому бороться с растлением современной литературы, вы, пуще того, приглашаете читателя в сущий вертеп разбойников, каковым и является роман неугомонной госпожи Миклашевич...
Варвара Семеновна болела. Двадцать лет длилась ее любовь, и эта любовь была обоюдно платонической, на какую не все люди способны. Предчуя близкую кончину, она сама вложила в руку любимого Жандра девичью руку Параши Порецкой, своей давней воспитанницы (по слухам, солдатской дочери):
- Меня скоро не станет, Андрюша, так вот тебе жена будет верная и молодая... Не дури! Осчастливь Парашу и да будь сам счастлив с нею...
Ей же она вручила полную рукопись своего романа.
- Мне уже не видеть его в печати, - плакала Миклашевич. - Но жизнь не может считаться завершенной, пока с высот горних не увижу свой роман в публике, и ты, милая, живи долго-долго.., чтобы издать его в иных временах.., лучших!
В декабре 1846 года Варвара Семеновна скончалась, и Жандр похоронил романистку подле могилы сына Николеньки, которого она так любила. Но, кажется, Жандр умышленно отодвинул гроб от места погребения мужа-прокурора, сказав при этом:
- Она и при жизни-то терпеть его не могла...
В конце 1853 года, претерпев многие служебные невзгоды, Жандр был сделан сенатором, причисленным к департаменту герольдии. Ему предстояла еще долгая жизнь, и Андрей Андреевич не оставил следов в герольдии, зато для поколения новых историков он сделался источником достоверных преданий былого времени; четко и разумно поминал он своих друзей, ставших уже великими. "Очень высокий, сухой, как скелет, старик в узеньком пальто, которое выказывало еще всю его худобу... лицо в морщинах, маленькое, серые глаза смотрят умно и серьезно" - таким описывали его в 1868 году, когда Россия переживала период либеральной "оттепели", и тогда же появились надежды на публикацию романа "Село Михайловское".
- Конечно, - рассуждал Жандр, - любая книга, как и овощ, годится к своему времени. Боюсь, что роман незабвенной для меня Варвары Семеновны уже перезрел на литературном огороде и вряд ли ныне доставит публике то удовольствие, какое таил он в своей первозданной свежести...
Пройдя двойную цензуру, светскую и духовную, роман В. С. Миклашевич увидел свет в шестидесятых годах, изданный в двух томах, - через тридцать лет после его написания.
Время для публикации было неудачное: русское общество стремилось к новым идеалам, молодежь попросту не желала оборачиваться назад, в потемки былого, чтобы знать, как жили их деды и бабки, а злодейства тиранов прошлого многим людям казались теперь наивными сказками. В газете "Голос" появилась рецензия. "Нет сомнения, - писалось в ней, - что, если бы "Село Михайловское" явилось в печати тридцать лет назад, оно при всех своих недостатках заняло бы видное место в ряду романов того времени и, может быть, не осталось бы без влияния и на развитие всей нашей беллетристики, а теперь..."
***
А теперь главный врач Гомеопатической лечебницы равнодушно выслушал рассказ Прасковьи Петровны Жандр, убогой вдовы покойного сенатора. Желая остаться любезным, спросил:
- Сколько же вам лет, мадам?
- На девятый десяток пошла, - прошамкала старуха, и ее лицо даже засветилось в беззубой улыбке.
- Не знаю что и посоветовать, - призадумался врач. - Так и быть, скажите швейцару, чтобы перетаскивал книги... Может, кто-либо из наших больных и почитает на досуге.
Прасковья Петровна свалила остатки нераспроданного тиража в вестибюле больницы и, сгорбленная, вышла на Садовую улицу, где ее ожидала пролетка. Все умерло в прошлом.
Время было иное, пугающее старуху своей новизной.
Кто-то из россиян уже попал под колеса первого трамвая, названный газетчиками "мучеником прогресса", первые автомобили уже изрыгнули клубы бензинового перегара, а в квартирах петербуржцев названивали телефоны. Что делать в этом мире ей, не забывшей, как она, еще девчонкой, подавала чай живому Пушкину? Осталось одно - уйти...
И она бесследно исчезла, как и остатки того тиража многострадальной книги, который не раскупили читатели.
