Валентин Пикуль - Каламбур Николаевич
Заметив драку, он отчетливо произнес:
- Господа! Вашу трогательную горячность я приписываю только поспешности, с какой вы стремитесь лицезреть мое королевское величество. Остальное меня не касается.
Затем, обходя придворных дам, он весело шутил с ними о новогоднем извержении Везувия.
Из доклада графа Миера канцлеру Меттерниху: "Князь Долгорукий, конечно, будет утверждать, что он не брался за эфес шпаги, но я видел это своими глазами..." Из письма маркиза Галло князю Долгорукому: "Его величество (Мюрат. - В. П.), никак не мог себе представить, что.., вы забудетесь до того, чтобы взяться за эфес шпаги, угрожая французскому посланнику".
Гофмаршал Периньони подтащил Дюрана к престолу:
- Ваше королевское величество, - сказал он Мюрату, - посол Франции требует, чтобы ему было сделано удовлетворение за нанесение ущерба в его лице императору Наполеону...
Вот тут Мюрат понял, что, играя, он сильно переиграл.
Цитирую из Массона: "Он сам поощрял претензии Долгорукого и был бы готов одобрить его поступок.., с другой стороны, он боялся ссоры с Наполеоном", и, продолжая свою опасную игру, Мюрат решил "передернуть карту":
"Чтобы выйти из затруднительного положения, он игнорировал оскорбление Дюрану, как представителю французского монарха..."
- При чем здесь Наполеон? - раскричался Мюрат. - Кладя руку на эфес шпаги, русский посол нанес оскорбление не императору Франции, а лично моему королевскому престижу...
Во время следствия один лишь итальянец Тассони назло всем чертям заявил, что он ничего не видел - ни оплеухи, ни касания князем эфеса (за что Тассони и был предан анафеме самим Наполеоном, писавшим: "Он вел себя худо.., ему нельзя было уклоняться от дела, если дело шло о достоинстве моей короны"). Но дипломаты, побитые возле престолов, тоже никому не нужны, и Дюран понял, что карьера его закончилась. Чтобы спасти себя и спасти свою пенсию, он немедля отправил Долгорукому вызов на дуэль:
"Положив руку на эфес шпаги, вы позволили себе угрожающий жест в отношении меня, за который я должен потребовать у вас удовлетворения..."
Каламбур Николаевич рассудил таким образом:
- У нас на Руси принято говорить: "положа руку на сердце", а в Европе лучше беседовать, положа руку на эфес шпаги... Я принимаю вызов. И сегодня же отправлю курьера в Петербург, чтобы Румянцев позволил мне отставку от службы...
Но оплеуха, отпущенная русской дланью посланцу Наполеона, вызвала бурную радость на улицах Неаполя; стоило Долгорукому появиться в публике, как лаццарони кричали: "Чече, чече! Руссия - виват!.." Движение карбонариев затронуло не только парий общества, но даже аристократию, почему князь и не был удивлен словами итальянского генерала Караскозы:
- Друзья свободы приветствуют вас, и мы будем надеяться, что Россия поддержит наше стремление к единству...
Бенкендорф выложил перед Долгоруким письмо:
- Случилось худшее. Эксельман тоже прислал вам вызов на дуэль. Боюсь, подстроена непристойная ловушка...
Эксельман начинал письмо так: "Как французский генерал и подданный императора Наполеона, я преисполнен понятного негодования.., имею честь немедленно просить у вас удовлетворения за оскорбление, нанесенное моему монарху".
- Да, ловушка, - согласился Долгорукий. - Эксельман надеется добить меня, если это не удастся Дюрану. Константин Бенкендорф быстро что-то писал.
- Кому? Куда? Зачем? - спросил его Долгорукий.
- Ему. Туда. Вызов, - отвечал Бенкендорф. - Вы берете на себя Дюрана, а я обещаю проткнуть графа Эксельуана...
"Смею надеяться, - писал Бенкендорф, - что после дуэли с князем Долгоруким вы дадите мне возможность исполнить священную для меня обязанность..." Пригласили и Строганова.
- Григорий Митрич, - сказал ему Долгорукий. - Дюран будет иметь двух секундантов - барона Форбена и того же Эксельмана, с моей стороны будет Костя Бенкендорф, вас прошу помогать ему в этом благородном занятии.
Строганов согласился, но предупредил:
- Как занимающий посольское место, вы лишены права принимать вызов на дуэль. Или вы уже получили отставку?
- Курьер скачет и будет скакать еще долго... Дуэль была назначена на 5 января в 7 часов утра.
- Где? На берегу Аньяно?
- Нет. Внутри храма Сераписа в Пуццоли.
- Нашли местечко! - буркнул Строганов... Перед поединком Долгорукий сказал Дюрану:
- Еще раз выражаю вам свое личное уважение, напоминая о том, что никакой личной вражды и неприязни к вам не имею.
- Благодарю, князь. Лучше приступим к делу... Долгорукий обнажил клинок, украшенный славянской вязью по стали: "Умри, злодей..." Первый же выпад пришелся в грудь Дюрану. Долгорукий, явно щадя противника, быстро выдернул острие из его тела, а Строганов сразу вмешался:
- Кровь была. Не хватит ли этого?
- Нет. Продолжим, - отказался Дюран... Шпаги снова скрестились очень рискованно для Дюрана, и он, отбросив оружие, кинулся в объятия Долгорукому:
- Благодарю за честь! Я удовлетворен. Мы останемся друзьями.... Не так ли, князь?
Тут вовсю разорался секундант Форбен:
- Скорее! Там убивают... Помогите же, вмешайтесь! Оказывается, Бенкендорф с Эксельманом уже яростно бились на церковной паперти. Вот здесь была настоящая бойня...
Раненный в плечо, Бенкендорф искусно пластал воздух клинком, стремясь пронзить Эксельмана. Их пытались разнять, но Бенкендорф нанес еще два удара подряд - в шею и подле уха. Эксельман обливался кровью... Работая шпагой, Бенкендорф сначала вытеснил его с церковной паперти, а потом заставил отступить и далее - прямо на церковные ступени.
- Это было изгнание из храма торгующих и нечестивых, - сказал он друзьям, батистовым платком обтирая лезвие шпаги...
Только сейчас, когда все кончилось, прискакал генерал Караскоза и заявил от имени Мюрата, что он "не допустит дуэлей в пределах его королевства". Долгорукий захохотал:
- Какая дуэль? Здесь собрались добрые друзья... К нему, шатаясь, подошел Реми Эксельман:
- Князь! Отправляя вам вызов, я совсем упустил из виду, что вы, как официальное лицо, не могли принять его, пока не получите обратно верительные грамоты... Прошу извинить меня за оплошность и забыть о сделанном вызове.
Долгорукий пожал ему руку, промокшую от крови.
- Впрочем, - сказал он, - я всегда к вашим услугам и готов скрестить оружие, когда вам будет угодно...
Но скрестить оружие с генералом Наполеона ему пришлось уже на заснеженных полях России!
***
По чину генерал-лейтенант. Каламбур Николаевич в войне с Наполеоном командовал пехотным корпусом, имя его не раз встречается в переписке фельдмаршала Голенищева-Кутузова Смоленского. Патриотизм Долгорукого был настолько высок, что от него долго скрывали известие о пожаре Москвы: думали, он не переживет этого... Но даже на полях сражений князь оставался верен чувству природного юмора, и до нас от тех лет дошли два его каламбура.
Когда сдался в плен генерал Пеллетье, князь сказал, что теперь все французы скорчатся от холода (pelletier по-французски - скорняк, меховщик). Второй каламбур касался Тарутинского лагеря. Долгорукий вложил его в уста Наполеона, якобы сказавшего: "Koutousoff, ta rautinem'a deroute". - "Кутузов, твоя рутина (Тарутино) сбила меня с пути..."
Со своей матушкой-пехотой князь Долгорукий прошагал весь путь изгнания захватчиков с родимой земли, потом участвовал в освобождении народов Европы от наполеоновской тирании, попутно исполняя дипломатические поручения в союзных странах.
Сергей Николаевич был женат на дочери известного финансиста Васильева, но семейная жизнь его бурной натуре не удалась, супруги давно жили врозь, а их дети, сын и дочь, принадлежали уже иному поколению - их можно было встретить в окружении поэта Пушкина...
Каламбур Николаевич не мог служить во времена аракчеевских порядков и после войны удалился в отставку, угаснув на чужбине - одиноким и, наверное, несчастным. О нем редко упоминают и ныне, чаще говорят искусствоведы о его портрете волшебной кисти Д. Г. Левицкого. Увы, мы видим этот портрет далеко от прославленной военной галереи - он незаметно стареет в краеведческом музее тихой подмосковной провинции, почти совсем не публикуется.
После Долгорукого остался написанный им еще в молодости исторический труд "Хроника Российской Императорской армии", изданный в 1799 году. По мнению историков, это драгоценнейший свод сведений о всех полках России, об их мундирах, штандартах и местах расквартирования. Труд тем более ценный для нас, что те материалы, которые автор использовал при его написании, погибли в пламени московского пожара, и нам их уже никогда не вернуть. Честно сознаюсь, я этой книги даже в руках не держал, хотя немало копался в заманчивых дебрях букинистических лавок...
