Сергей Борисов - Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
— Корабли готовы, — сказал вбежавший на террасу легионер.
Вскоре несколько галер, которые еще с утра по распоряжению командующего флотом начали готовить к отплытию, вышли в море. Надсмотрщики били в барабаны, все убыстряя темп; гребцы, обливаясь потом, изо всех сил налегали на весла.
Дышать было тяжело. Пепел валил все гуще, окрашивая море в серый цвет. Потом на палубы квадрирем стали сыпаться куски пемзы и черные каменные шарики — лапилли. Они были легкими, но настолько раскаленными, что, если падали на открытую кожу, на этом месте тут же вздувался пузырь от ожога. Люди кричали от нестерпимой боли и сметали лапилли за борт, опасаясь, что просушенные до звона корабельные доски вспыхнут, и тогда их уже ничто не спасет.
Прикрывшись щитом, Плиний Старший отдавал приказания, являя собой пример настоящего воина.
Кормчие на рулевых веслах с трудом справлялись с управлением. Волнение усиливалось, причем волны, высота которых становилась все больше, катились в разные стороны. Сталкиваясь, они взметали к небу грязные брызги.
Внезапно каменный град прекратился, сильный порыв ветра разогнал тучи пепла, и открылся берег. Но он изменился: появились новые мели, береговая линия поднялась, словно вздыбилась. От удобных бухточек не осталось и следа, повсюду из воды, а вернее — из толстого слоя плавающей пемзы, торчали острые зубцы скал. Пристать было негде.
«Вот откуда взялись эти волны-убийцы, — понял Плиний. — Землетрясение!»
Потребовалось более часа блужданий в кромешной тьме, прежде чем квадриремы смогли стать борт о борт с куда меньшими по размеру галерами Помпониана. Они были доверху нагружены пожитками, тогда как их хозяева, жители Стабий, и вооруженные центурионы толпились на берегу.
Не требовалось обладать умом историка или стратега, чтобы разгадать эту загадку. Сильный порывистый ветер, бывший для Плиния попутным, не позволял галерам отойти от берега. Это была ловушка, в которую угодили и квадриремы. Даже если надсмотрщики будут бить в барабаны еще чаще, еще яростнее, рабам на веслах все равно не удастся вывести корабли в море.
Требовалось принять какое-то решение, и Плиний скомандовал:
— На берег!
Извержение Везувия в 1822 году. Рисунок современника
Спокойный и улыбающийся, он обнял трепещущего Помпониана.
— Почему ты дрожишь? Ведь земля больше не трясется. Или ты замерз? Тогда самое время отправиться в баню.
— В баню? — Помпониан отшатнулся. — Но разве ты не видишь, Плиний, что мгла уже не так непроглядна, как прежде. Смотри!
Плиний посмотрел, куда указывал Помпониан. На склонах Везувия загорались огни, тысячи огней.
— Это извержение! Мы все погибнем! А ты предлагаешь понежиться в термах…
— Ты ошибаешься, мой друг, — сказал Плиний. — Это совсем не то, что ты думаешь. Это не огненные реки, которые порой выплескиваются из недр земли. Просто от раскаленных камней, упавших с неба, загорелись дома и усадьбы. Вот и все. Стряхни с себя пепел, Помпониан, он тебе не к лицу. Как и мне, впрочем. Где носильщики? Гай Плиний Секунд Старший направляется в бани!
Спокойствие знаменитого флотоводца передалось Помпониану. К тому же земля и вправду перестала трястись…
Вместе с Плинием он отправился в термы. Там они погрузились в бассейн и смыли с себя грязь, мимоходом даря улыбки прислуживавшим им темнокожим рабыням.
— К утру ветер переменится, — рассуждал Плиний. — Улягутся и волны. Корабли спокойно выйдут в море.
— Я верю тебе, — почтительно молвил Помпонион.
— Тебе ничего другого не остается, — расхохотался флотоводец.
Он играл, ибо обладал и талантом актера. На самом деле ему было совсем не весело. Ведь то, что пепел валил уже не так сильно, говорило лишь о том, что, отнесенный ветром, он весь опадает в другом месте, засыпает других людей…
ВозмездиеЭтим местом были Помпеи.
Когда в полдень земля впервые едва заметно содрогнулась, на это мало кто обратил внимание. Такое случалось не первый раз.
Жизнь в городе продолжала идти своим чередом даже тогда, когда толчки стали повторяться, с каждым разом набирая силу. Это тоже никого не устрашило. Многие еще помнили землетрясение 16-летней давности, вот тогда было действительно страшно, а сейчас… Пустяки!
Небо стало заволакивать тучами. Запахло гарью. В воздухе запорхал пепел. И тогда жители Помпей… Нет, они не кинулись вон из города, вопреки всему они устремились в цирк! Зрители рассаживались на трибунах, отряхивали с плеч пепел и недовольно вопрошали, когда же на арену выведут гладиаторов.
Ковчег. Гравюра Гюстава Доре
Тут-то и раздался чудовищный грохот. Тысячи людей обернулись к Везувию и увидели, как, будто пылинки, взлетают к небу громадные камни, а над горой начинает расти похожее на пинию дерево из пепла и дыма.
Вот тогда они опомнились и, толкаясь, бросились к своим жилищам, чтобы забрать домочадцев, дорогую утварь, иные ценности… Только после этого они покинут город!
Многие спаслись — те, чья поклажа была не слишком тяжелой и в ком жадность не возобладала над благоразумием. Они бежали без оглядки, призывая соседей следовать за ними. Но те продолжали вязать узлы, покрикивая на рабов и отводя глаза от трещин, раскалывающих стены. Они не могли вот так запросто расстаться с нажитым! Когда же и они наконец оказались на дорогах, ведущих из города, то поняли, что вот оно — возмездие за алчность.
На улицах бушевала обезумевшая толпа. Теряя человеческий облик, люди пихали, били, царапали друг друга. Идти было невозможно, и они ползли по телам упавших и раздавленных, не обращая внимания на стоны и мольбы о помощи. У кого кончались силы, те забивались в дома, стоявшие вдоль дорог, чтобы там встретить свою смерть.
Из двадцати тысяч жителей Помпей к вечеру в городе осталось не более двух тысяч. Участь их была предрешена и ужасна. Пепел валил все сильнее, и люди, рискнувшие покинуть свои укрытия, тут же вязли в нем, как в болоте. Если человек падал, сбитый с ног куском обжигающей пемзы или обломком камня от рушащихся зданий, его быстро засыпало с головой. Пепел забивал горло, выедал глаза, и, даже если человек поднимался, он мог лишь слепо шарить вокруг руками, брести, загребая ногами пепел, пока не натыкался на стену какого-нибудь дома и, обессилев, не сползал по ней, чтобы навсегда исчезнуть в серых горячих волнах…
Город горел. Полыхали дома. Как факелы, разбрасывали искры подожженные лапиллями деревья. Это был погребальный костер, потому что никому из еще живых не суждено было дожить до утра.
Люди задыхались в подвалах заваленных по самую крышу домов. Они вскрывали себе вены, приближая смерть, — так поступили два гладиатора, что сидели на цепях в каземате под трибунами цирка. Они сходили с ума и разбивали головы о стены, как жрецы культа Исиды, положившиеся на судьбу и обманутые ею.
А пепел все падал, и вот уже потух последний пожар. Все скрылось под черным покрывалом, ничего не осталось. И никого.
ПоучениеПосле бани Плиний Старший велел отнести его в опочивальню. Верный Исаак сопровождал его.
— Видел ли ты что-нибудь подобное? Слышал ли о чем-нибудь подобном? — спросил Плиний, устраиваясь на ложе и мановением руки позволяя рабу примоститься рядом.
— Не видел, господин, — ответствовал Исаак. — Слышать же доводилось о бедах куда более страшных.
— Ну-ну, рассказывай, — поощрил Плиний.
— Некогда люди настолько погрязли во грехе, что Бог решил уничтожить их. И хлынул ливень, и усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись ею все горы, какие есть под небом. На пятнадцать локтей поднялась над ними вода, и лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди. Все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло.
— Не все… — уточнил Плиний Старший. — Не все умерли.
— Не все, — подтвердил Исаак. — Вижу, господин, вам знакомы священные книги иудеев. В них говорится, что нашелся один праведник по имени Ной, и сказал Бог Ною: «Я истреблю всякую плоть, ибо земля полнится от них злодеяниями. А ты построй ковчег из дерева гофер, сделай в нем помещения и покрой смолой внутри и снаружи. И пусть будет ковчег длиной в триста локтей, шириной — в пятьдесят, высотой — в тридцать. И пусть будут на нем окно, дверь, и три настила: нижний, средний и верхний. И войдешь в ковчег ты и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих. И возьмешь ты с собой в ковчег ото всяких тварей самца и самку, чтобы остались они в живых». Ной построил ковчег и, когда начался потоп, взошел на него. Долго плыл ковчег по бескрайней глади и пристал к горе Араратской. Тогда выпустил Ной ворона, но тот вскоре вернулся. Потом выпустил Ной голубя, но и голубь вернулся ни с чем. Прошло еще несколько дней, и опять пустил Ной голубя. Долго не было птицы, а когда прилетела она назад, то в клюве держала оливковую ветвь. Это означало, что жизнь начала возвращаться на очищенную от скверны землю.
