Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
Левые, напуганные этим массовым выступлением, угрожающим раздавить их, клеймят его организаторов как головорезов или полицейских агентов. Те, однако, не упускают инициативы, разоблачая левых, вызывая их на открытые дебаты, продолжая в то же время разжигать пламя борьбы против Империи. Они идут в авангарде движения против плебисцита. В связи со слухами о войне они первыми занимают определенную позицию. Старые ошметки шовинизма, подстрекаемые бонапартистами, обрушивают потоки грязи на рабочих. Либералы остаются безучастными либо аплодируют им. Рабочие останавливают их. 15 июля, в то самое время, когда Оливье с легким сердцем призывает к войне, революционные социалисты толпятся на бульварах с лозунгами — Да здравствует мир! — и пением миролюбивого припева:
Люди — наши братья,А тираны — наши враги.
Им аплодируют горожане от Шато д’О до бульвара Сен‑Дени, но освистывают на бульварах Бон Нувель и Монмартр, подвергают побоям определенные банды сторонников войны.
На следующий день они снова собираются у Бастилии и шествуют по улицам. Ранвье, художник, расписывающий фарфор, хорошо известный в Бельвиле, идет впереди со знаменем в руках. В предместье Монмартр муниципальная полиция атакует их с саблями наголо.
Не имея возможности повлиять на буржуазию, они обращаются к рабочим Германии, как это было в 1869 году: — Братья, мы протестуем против войны, мы, которые хотим мира, труда и свободы. Братья, не слушайте наемников, ищущих способы обмануть вас в отношении подлинных устремлений Франции. — Этот благородный призыв находит отклик. В 1869 году студенты Берлина ответили на мирное обращение французских студентов оскорблениями. Рабочие Берлина в 1870 году говорили с рабочими Франции таким языком: — Мы тоже хотим мира, труда и свободы. Мы знаем, что по обеим сторонам Рейна живут братья, с которыми мы готовы умереть за Всемирную Республику. — Великие, пророческие слова! Пусть их напишут на первой странице Золотой Книги, только что открытой рабочими.
Таким образом, к концу существования Империи нигде не наблюдалось живости и активности, кроме как в рядах пролетариата и присоединившейся к нему молодежи из среднего класса. Только они проявляли определенное политическое мужество среди общего паралича в июле–месяце 1870 года, только они обнаружили энергию, хотя бы для попытки спасти Францию.
Им не доставало влиятельности. Им не удалось повести за собой нижние слои среднего класса, за интересы которого они тоже сражались, из–за чрезвычайной нехватки политического опыта. Как они могли приобрести его за 80 лет, когда правящий класс не только лишал их возможности вести борьбу, но даже права на самообразование? С внутренне присущим им макиавеллизмом правящие круги вынуждали рабочих блуждать во тьме так, чтобы тем легче можно было передать их под влияние мечтателей и сектантов. В условиях имперского правления, когда возобновились общественные собрания и печать, политическое образование рабочих еще только начиналось. Многие из них, верой которых в освобождение с посторонней помощью, злоупотребляли сомнительные личности, отдавались под руководство всякого, кто говорил о необходимости свержения Империи. Другие, убежденные в том, что даже наиболее радикальные буржуа были враждебны социализму, и лишь заигрывали с народом в целях реализации своих амбициозных планов, стремились к обособлению в группах, свободных от всякой опеки. Эти различные рабочие потоки пересекались друг с другом. Хаотическое состояние партии действия обнажалось в ее газете «Марсельеза», редакция которой представляла собой разогретую смесь доктринеров и отчаявшихся писателей, объединенных ненавистью к Империи, но без определенных взглядов и, к тому же, без дисциплины. Потребовалось много времени, чтобы остудить первое возбуждение и избавиться от романтического вздора, который сделали модным двадцать лет угнетения и дефицита образования. Однако влияние социалистов в рабочей среде стало превалировать, и, несомненно, что с течением времени они бы классифицировали свои идеи, разработали программы, избавились от пустопорожних ораторов, предприняли серьезные акции. Уже в 1869 году рабочие общества, основанные на принципах взаимного доверия, сопротивления и обучения, объединились в Федерацию со штаб–квартирой на площади Кордери дю Темпль. Интернационал, выдвинувший наиболее отвечающую требованиям времени идею революционного движения нашего века, под руководством Варлена, редкого ума переплетчика, Дюваля, Тейша, Франкеля и некоторых других преданных деятелей, стал набирать силу во Франции. Его сторонники тоже встречались на Кордери и призывали рабочие общества к большей основательности и серьезности. Общественные митинги 1870 года больше не напоминали прежние мероприятия. Народ хотел полезных дискуссий. Такие деятели как Милье, Лефрансе, Верморель, Лонге и т. д. составили серьезную альтернативу пустым декламаторам. Но понадобилось много лет для развития партии труда. Ей мешали молодые буржуазные авантюристы, добивавшиеся известности. Ее обременяли конспираторы и романтики, все еще не отдававшие себе отчета в мощи административного и политического механизма буржуазного режима, который они собирались атаковать.
Как раз перед войной были предприняты попытки наладить определенную дисциплину. Некоторые пытались активизировать левых депутатов и встретиться с ними у Кремье. Депутатов обнаружили оцепеневшими, более обеспокоенными государственным переворотом, чем победами пруссаков. Кремье, в ответ на призывы к действию, наивно отвечал: — Подождем новой катастрофы, например, такой, как падение Страсбурга.
Действительно, необходимо было ждать, потому что без этого ничего нельзя было сделать. Низший слой парижского среднего класса верил левым радикалам, так же как верил в боеспособность наших армий. Те, которые хотели обойтись без учета этих факторов, потерпели провал. 14 августа сторонники Бланки попытались поднять восстание обитателей окраин. Они атаковали расположение пожарной части в Ла Вийетта и ввязались в бои с полицией. Овладев пожарной частью, они пересекли бульвар в направлении Бельвиля с криками: — Да здравствует Республика! Смерть пруссакам! — Никто к ним не присоединился. Толпа, изумленная, неподвижная, наблюдала за бланкистами издали и с подозрением, которое внушили ей полицейские агенты в стремлении отвлечь горожан от подлинного врага — Империи. Левые сделали вид, что верят в версию о стремлении прусских агентов ободрить буржуазию, и Гамбетта потребовал немедленного суда над арестантами в Ла Вийетте. Министр Поликао был вынужден напомнить ему, что даже военной юстиции следует соблюдать определенные нормы. Трибунал приговорил десятерых мятежников к смерти, хотя почти все обвиняемые были непричастны к инциденту. Некоторые сердобольные люди, желая предотвратить казни, отправились к Мишеле, который написал от их имени трогательное письмо. У империи не хватило времени привести смертные приговоры в исполнение.
С 25 августа Мак‑Магон вел свою армию в западню, устроенную Мольтке. 29‑го августа, застигнутый врасплох, и разбитый при Бомон–ан–Аргон, он понял, что зарвался, но все–таки продолжал движение вперед. 27‑го августа Паликао писал ему: «Если вы бросите Базена, у нас в Париже будет революция». И для предотвращения революции маршал поставил Францию под удар. 30 сентября он привел свои войска в ловушку у Седана. 1‑го сентября их окружила 200-тысячная армия противника с 700 орудиями, установленными на высотах. На следующий день Наполеон IIIпередал свой клинок королю Пруссии. Телеграф передал это. Вся Европа узнала об этом в ту же ночь. Депутаты, однако, хранили молчание. Они вели себя так до 3‑го сентября. 4‑го сентября, в полночь, после того как Париж пережил лихорадочное возбуждение, депутаты решили подать голос. Жюль Фавр потребовал упразднения Империи, некую комиссию, наделили ответственностью за оборону, но постарались не обременять Палату. В течение этого дня некоторые энергичные люди попытались мобилизовать народ на бульварах, и вечером встревоженная толпа уперлась в перила у Законодательного собрания с криками: — Да здравствует Республика! — Гамбетта встретил их со словами: — Вы неправы. Нужно сохранять единство. Не надо никаких революций». Жюль Фавр, окруженный людьми при выходе из Палаты, старался успокоить их.
Если бы в Париже руководили левые, Франция капитулировала бы немедленно и с большим позором, чем Наполеон III. Но утром 4‑го сентября собираются люди, и среди них национальные гвардейцы, вооруженные мушкетами. Растерянные жандармы уступают им дорогу. Постепенно здание Законодательного собрания заполняется народом. В 10 утра, несмотря на отчаянные усилия левых, толпа занимает галереи. И во- время. Палата под предлогом формирования министерства пытается захватить власть в свои руки. Левые поддерживают такую комбинацию изо всех сил, негодуя при простом упоминании Республики. Когда крики с галерей усиливаются, Гамбетта предпринимает неслыханный маневр и умоляет людей дождаться результатов обсуждения в Палате — результатов, известных заранее. Вот проект месье Тьера: Ассамблее сформировать правительственную комиссию; потребовать мира и принять его любой ценой; после этого унижения сохранить парламентскую монархию. К счастью, новая толпа с улицы проходит через двери здания, в то время как с галерей спускаются в зал прежние визитеры. Люди вытесняют депутатов. Гамбетта, побуждаемый выступить с трибуны, вынужден объявить об упразднении Империи. Толпа хочет большего, требует Республику и увлекает депутатов в ратуше провозгласить ее.
