Алексей Полянский - Ежов (История железного сталинского наркома)
"Без тридцать седьмого года, - писал Маршал Советского Союза А.М. Василевский, - возможно, и не было бы вообще войны, войны в 1941 году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль оказала оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел..."
Пострадала и оборонная промышленность: под расстрел были подведены директоры многих военных заводов, конструкторы авиационной, артиллерийской, танковой, радиотехники.
Был выбит цвет военной науки - расстреляны почти все ведущие профессоры военных академий, в том числе и академии генерального штаба, лишь на том основании, что многие из них были генералами и старшими офицерами еще в русской дореволюционной армии, хотя с самого начала Гражданской войны служили в армии Красной. Это не могло не сказаться на подготовке новых кадров командиров Красной Армии и Флота.
В 1941 году лишь 7 процентов командиров Красной Армии имело высшее военное образование, 37 процентов не прошло полного курса средних военных училищ.
Вторым процессом, подготовленным уже под прямым руководством Ежова, стал процесс по делу "Антисоветского правотроцкистского блока" в марте 1938 года.
Военная коллегия Верховного суда под председательством справедливо прозванного "кровавым упырем" Василия Ульриха (это его подпись узаконила тысячи казней) приговорила к смертной казни по насквозь сфальсифицированным обвинениям крупнейших партийных и государственных деятелей: Николая Бухарина, Алексея Рыкова, бывшего наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца, бывшего наркома земледелия Михаила Чернова, бывшего наркома НКВД Генриха Ягоду, а также бывшего ответственного сотрудника НКВД Павла Буланова, консультанта Лечсанупра Кремля доктора Льва Левина, научного руководителя Государственного НИИ обмена веществ и эндокринных расстройств Игнатия Казакова, Вениамина Максимова-Диковского - бывшего секретаря В. В. Куйбышева, бывшего секретаря А.М. Горького, ныне директора музея писателя Петра Крючкова.
По этому же процессу был приговорены к длительным срокам тюрьмы видный деятель партии Христиан Раковский, бывший председатель Центролеса Исаак Зеленский, нарком Наркомлеса Владимир Иванов, замнаркома земледелия Прокопий Зубарев, нарком финансов СССР Григорий Гринько, предсовнаркома Узбекской ССР Файзула Ходжаев, советник полпредства СССР в Германии Сергей Бессонов, профессор-медик Дмитрий Плетнев, первый замнаркома НКИД СССР Николай Крестинский, первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана Акмаль Икрамов, первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Василий Шарангович. Никто из них на свободу так никогда и не вышел. Все были уничтожены в заключении уже и вовсе без судебного фарса.
Ко всем подсудимым всех процессов применялись меры "физического и психологического воздействия". В переводе на нормальный русский язык это означает, что во время следствия и даже (такие случаи известны) по ночам между судебными заседаниями их зверски избивали, сутками держали на так называемой стойке (подследственный не имел право присесть, следователи же, сменяя друг друга, вели допросы круглосуточно), лишали подолгу сна, шантажировали, угрожали репрессиями против членов семьи, обманывали. Обещали, к примеру, в случае самооговора и "хорошего поведения" на суде сохранить жизнь, даже цинично... призывали к чувству партийного долга! Да-да, это не ошибка. Иногда подследственных уговаривали признать свою вину, поскольку это нужно партии! Удивительно, но порой этот метод срабатывал! Меры физического воздействия применялись в ОГПУ и НКВД и раньше, особенно часто - в провинции, но как бы стыдливо, не явно. Следователь мог ударить арестованного, но делал это на свой страх и риск, порой нес за это наказание. В любом случае от него требовалось представление суду более серьезных доказательств, нежели простого признания обвиняемого.
Если же контрразведчики имели дело с подлинными, а не липовыми шпионами, то они проводили серьезную глубокую работу, исключающую избиения в принципе, которая вовсе не обязательно завершалась вынесением обвинительного приговора. Иногда вообще дело до суда не доводилось. В ряде случаев выгоднее перевербовать вражеского агента иностранной разведки, нежели попросту расстрелять. (Разумеется, такое прагматичное мягкосердечие не применялось к диверсантам и террористам.)
На основании прямого секретного постановления ЦК ВКП(б), вынесенного в 1937 году с ведома Сталина, Ежов узаконил применение мер физического воздействия повсеместно и во всех случаях, исключения не делалось даже для женщин и престарелых.
По распоряжению Ежова секретная Сухановская тюрьма в Подмосковье (в которой завершится и его собственная жизнь) была оборудована закупленным за границей через третьи лица инвентарем для изощренных пыток. Во Внутренней, Лефортовской, Бутырской, "Крестах", бесчисленных тюрьмах на необъятных советских просторах следователи обходились, помимо собственных кулаков, примитивными резиновыми дубинками. Тоже, кстати, иностранного производства.
В следствиях по вышеназванным процессам, а также многим тысячам "обычных", каждодневных дел принимали участие заместители Ежова Фриновский и Агранов, ответственные сотрудники наркомата Николаев-Журид, Дмитриев, Церпенто, Ушаков-Ушимирский, Леплевский, Авсеевич, Дагин, Листенгурт, Радзивиловский, Агас, Коган, Глебов, Лулов и другие. Когда очередь дошла до ареста их самих, они признались, что на следствии применяли пытки и другие противозаконные средства. Сломать волю к сопротивлению арестованных бывало порой нелегко даже этим костоломам. Можно только представить, какие муки перенес Николай Муралов, который стал давать "признательные показания" лишь через семь месяцев и семнадцать дней почти непрерывных допросов и избиений. Маршал Блюхер, по показаниям бывшего врача тюремной больницы, был за две недели после ареста избит до такого состояния, что лицо его было неузнаваемым, а разум заметно помутился. Его не пришлось расстреливать, он умер от пыток во время следствия.
Предшественник Ежова на посту наркома НКВД Генрих Ягода был не самой светлой личностью, отличался грубостью по отношению к подчиненным. Однако не известно ни одного случая, чтобы он лично хоть пальцем тронул арестованного. Между тем известно доподлинно, что Ежов не только присутствовал часто на ночных допросах и очных ставках, но и бил подследственных. При его карликовом росте - 150 сантиметров - и субтильном телосложении вряд ли он причинял избиваемому боль (это не его шестипудовый заместитель Фриновский с кулаками с детскую голову), но, должно быть, это было и оскорбительно, и обидно...
Одно из новшеств Ежова - представление на рассмотрение Сталину (в этом принимали участие обычно также Молотов, Каганович, Ворошилов) даже не справок на отдельных арестованных лиц с предложением об осуждении "по первой категории" (расстрел) или "второй" (десять лет лишения свободы), а целых списков.
Некоторые из этих списков с соответствующими резолюциями Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича сохранились. Изредка, очень редко, Сталин вычеркивал из списка одну-две фамилии по каким-то известным только ему соображениям, иногда переводил из одной категории в другую.
Несколько примеров...
"Товарищу Сталину.
Посылаю списки арестованных, подлежащих суду военной коллегии по первой категории.
Ежов".
Резолюция: "За расстрел всех 138 человек.
И.Ст.В.Молотов".
"Товарищу Сталину.
Посылаю на утверждение 4 списка лиц, подлежащих суду: на 313, на 208, на 15 жен врагов народа, на военных работников - 200 человек. Прошу санкции осудить всех к расстрелу.
20.VIII.38 г. Ежов".
Резолюция: "За. 20.VIII. И.Ст.В.Молотов".
Двенадцатого декабря 1938 года Сталин и Молотов поставили, по-видимому, чудовищный рекорд: санкционировали расстрел 3167 человек! Наркомом НКВД с ноября был уже Берия, но списки эти страшные были составлены еще при наркоме Ежове, что, разумеется, нисколько не снимает ответственности с его преемника.
Липовых дел было настолько много, что Военная коллегия Верховного суда СССР и различные трибуналы уже не в состоянии были справиться с этим потоком. Тогда, по предложению Ежова, право выносить смертные приговоры было предоставлено так называемым "тройкам", а затем и "двойкам". Восемнадцатого октября 1937 года двойка в составе наркома Ежова и Прокурора СССР Вышинского подписала постановление о расстреле 551 человека! В состав тройки входили нарком НКВД союзной или автономной республики, начальник управления НКВД области, секретарь ЦК компартии республики или обкома партии, прокурор данной территориальной единицы. Как правило, приговоры выносились заочно, по так называемым "альбомам" (те же списки, только составленные соответствующими управлениями НКВД).
Особо следует упомянуть о приговорах к расстрелу, выносимых в так называемом "особом порядке". Прокурор СССР Андрей Вышинский санкционировал эту практику с подачи, разумеется наркома НКВД Николая Вышинского. Это было беззаконием даже по меркам тогдашнего общего беззакония. Можно сказать, беззаконие в квадрате. Применялось такое, по словам Вышинского, в тех случаях, если "характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании". Это был уже полный произвол. Кто решал "целесообразность" или "нецелесообразность" передачи дела в суд? На каком основании? Мне пришлось иметь дело с конкретным случаем расстрела "в особом порядке" при работе над книгой о выдающемся организаторе советской разведки и контрразведки, корпусном комиссаре Артуре Христиановиче Артузове*. И что же выяснилось? Оказывается, в архивах ФСБ РФ нет и намека на какой-либо документ, на основании которого была введена эта практика. И разумеется, не случайно. Никто даже в тогдашнем СССР, даже сам Сталин не решился бы оставить письменное свидетельство подобного произвола. Выходит, что "в особом порядке" было введено всего-навсего по обычному УСТНОМУ распоряжению Хозяина.
