Николай Евдокимов - Грешница
Но вот случилось несчастье, Ксения была в четвертом классе, когда тяжело заболела ее мать. Четыре месяца пролежала она в постели, высохла, перестала узнавать близких, и наконец ей стало так плохо, что ни у кого уже не было сомнения, что сегодня-завтра она умрет.
Уже готовились к похоронам, уже Афанасий Сергеевич строгал, обливаясь слезами, доски для гроба. Василий Тимофеевич подозвал Ксению, сидевшую в сенях, и сказал:
- Помолись, деточка, своим чистым сердечком, может, господь услышит твою молитву и возвратит здоровье матери.
Весь день молилась Ксения, и чудо свершилось - мать не умерла, стала поправляться.
Как ни убеждали потом Ксению в школе, что бог здесь ни при чем, что наступил кризис в болезни, - ничто уже не могло поколебать веру Ксении в то, что это бог спас ее мать, что он добрый, что он все может.
В шестом классе Ксения ушла из школы: брат Василий сказал, что учителя-антихристы не могут ничему научить.
С годами все молчаливее становилась Ксения. Страх перед богом, который все видит, все знает, который может в любую минуту наказать за грехи, за непочтение к нему, сильнее и сильнее охватывал ее. Каким ничтожным, ненужным казалось Ксении все вокруг, когда с заплаканными глазами она выходила на улицы города после собрания общины! Как жалела она людей: сколько их бродит во тьме, не понимая, что сами себя обрекают на муки после смерти. Но больше всех ей было жаль Зину.
Вот и сейчас она умоляюще сложила на груди руки, сказала чуть не плача:
- Мне так хочется, чтобы ты вспомнила бога. Мы бы вместе ходили на моления, вместе читали бы святую книгу.
Зина вздохнула, обняла Ксению:
- Какая же ты слепая!..
- Ну вот, завела! - Ксения махнула рукой и ушла.
В свинарнике за барьером на свежей соломе грузно лежала выхоленная матка. Она лениво повела щетинистым ухом, приоткрыла глазки и требовательно хрюкнула.
- Потерпи минутку, - сказала Ксения.
Она нагнулась, вытащила из корзины за задние ножки поросенка, похлопала его по гладкой спинке и поднесла к соску матки. Матка откинула голову, заурчала. Одного поросенка за другим вынимала Ксения из корзины; они визжали, дергались, но сразу же успокаивались, как только тыкались носами в живот матери. Чистые, упитанные, с блестящими, молочно-розовыми спинками, они копошились так умилительно, что Ксения невольно улыбалась, ласково приговаривала:
- Маленькие вы мои, глупенькие!
К раскрытым воротам свинарника подъехал грузовик, из кузова его свисали длинные трубы для автопоилки. Открылась дверца кабины, и оттуда выпрыгнул шофер. Ксения сразу узнала в нем Алексея из Сосенок, который вчера заходил к ним во двор.
- Привет, девчата, - весело крикнул он, - принимайте груз!
Мимо Ксении стрелой пронеслась к воротам Валька, поправляя на голове платок.
- Ой, батюшки! - кричала она. - Лешка Ченцов вернулся. А я сегодня незавитая.
Ксении совсем не нужно было выходить во двор, но она вышла, прихватив ведро, и стала чистить его песком. Она слышала, как Алексей, окруженный девушками, спрашивал Зину:
- Нет, в самом деле, чего ты похудела?
- Это она от любви, - засмеялась Валька, а Зина смутилась.
- Ну тебя... Это от экзаменов, Леша. Я ж за десятилетку сдаю, измучилась. Вот английский готовлю...
- Смотри ты! - удивился Алексей. - Ну скажи, сколько будет по-английски дважды два?
- Дважды два? Ой, как сказать?! - Зина даже покраснела от напряжения. - Не знаю, - наконец смущенно сказала она.
- Ученая! Четыре будет! - под общий смех проговорил Алексей. Он обернулся, увидел Ксению и в какое-то мгновение растерялся от неожиданности.
- Ну, здравствуй, - сказал он и подошел к ней, - вкусной ты меня водой напоила вчера, до сих пор помню.
- Обыкновенная вода. - Ксения покраснела, ушла в свинарник, так и не дочистив ведро.
Он смотрел ей вслед, она чувствовала это и не хотела оборачиваться, но обернулась.
Нет, он не был похож на того человека, который приснился ей. И волосы у него не русые, и не так высок он, и голос другой. Но когда он уехал, Ксении показалось, что на ферме стало непривычно тихо.
Ченцов приезжал почти каждый день. Он бродил по двору, шутил с девчатами и все будто искал кого-то глазами. Иногда Ксения встречалась с ним и торопливо отворачивалась.
- И как это я тебя раньше не приметил? - преградив ей дорогу, однажды спросил он. - Удивительное дело!
- Не мешай, - сказала она, - дай пройти.
Но он не двигался с места.
- Нет, вправду, где мои глаза раньше были?
- Ну, пропусти, - сказала Ксения. - Делать тебе нечего, что ли?
- Ага, нечего, - весело согласился он, - лентяй я здоровый.
Ксения с упреком смотрела на него, и Алексей смутился, отошел в сторону.
Всякий раз, как он появлялся на ферме, Ксения цепенела: она боялась, что люди увидят, как он глядит на нее. И ей не нужно было смотреть на него, но Ксения не выдерживала, поднимала голову и всегда встречалась с его взглядом.
"И откуда ж ты взялся, такой глазастый?" - думала она.
С нетерпением ждала Ксения в эти дни того человека, который должен приехать из Сибири. Она даже по ночам просыпалась от шума ветра: ей все казалось, что скрипит калитка, что слышит она шаги во дворе.
Однажды в городе после собрания общины брат Василий познакомил Ксению с худым, болезненным юношей, шепнув ей на ухо, что это и есть долгожданный гость, что зовут его Михаилом. Бледный, с ввалившимися серыми глазами, с большим кадыком и впалой, узкой грудью, он вызвал у нее только жалость.
- Ты не смотри, что он такой, - утешил ее брат Василий, - пришлось ему приболеть продолжительно, а так парень что надо.
Брат Михаил глядел на Ксению преданно, просяще. Потупившись, она покраснела и пригласила его в гости.
Брат Михаил не заставил себя долго ждать. Он приехал на следующий же день. Ксения сидела с ним во дворе под черемухой. Из окна на лицо Михаила падал свет электрической лампочки, ночные бабочки бились о стекло, над ухом нудно ныл комар. Ксении было зябко и неуютно. Она молчала. Молчал и Михаил. Он тыкал носком ботинка в землю, вскидывал на Ксению глаза и улыбался. Наконец сказал:
- Вот, сестра, отгадай, что это будет такое: у человека взяли и ему же отдали?
- Не знаю.
- А ты отгадай.
- Не могу.
- Ну ладно, скажу, - великодушно проговорил Михаил. - Это ребро, сестра. Бог ведь взял его у Адама, а потом ему же и возвратил в образе Евы.
- Ишь ты, - сказала Ксения, - и много ты таких загадок знаешь?
- Знаю. Я вообще много чего знаю. А особенно я люблю кушанья разные готовить...
- Зачем тебе? - удивилась Ксения. - Это наше, бабье дело.
- Вот уж не думал, что ты такая отсталая. Другая женщина так не сготовит, как я. - Михаил обиделся, но сейчас же заговорил увлеченно: Это, сестра, целая наука - еду готовить. У всякой нации свои кушанья. Вот китайцы с древности воспрещают смешивать мед и лук.
Ксения с недоверием покосилась на него.
- Отчего же?
- Нельзя, вредное будет соединение в желудке...
- Что ж ты поваром не работаешь?
- Я ведь все постиг самоучкой, образования специального нет.
Ксения помолчала, сорвала с черемухи лист и, разглаживая его на ладони, спросила:
- А вот ты знаешь, брат, сколько по-английски дважды два?
Михаил засмеялся, погрозил ей пальцем:
- Хитрая. На всех языках будет четыре. Математика!
Ксения бросила лист на землю.
- Ты и впрямь умный.
Они снова молчали. И снова Михаил мучительно подыскивал тему для разговора.
- Вечер вроде холодный, а жарко чего-то, - наконец выдавил он, но Ксения ничего не ответила, и Михаил приуныл. Скосив глаза, Ксения разглядывала его. Он был не то что некрасив, нет, в лице его была даже некая "приятность", как сказала Прасковья Григорьевна, но Ксении он почему-то напоминал Дармоеда: такой же костлявый и так же смотрит жалко, заискивающе, будто выпрашивает кусок хлеба.
Неожиданно Михаил хлопнул себя по щеке - это он комара убил - и обрадованно сказал:
- Ишь комар какой, крови-то насосался.
Ксения хихикнула.
- Чего ты? - спросил Михаил.
- Да так...
- Нет, причина была, скажи.
- Ты ж обидишься.
- Не обижусь, скажи.
- Худой ты очень, брат. Вот я и подумала, какая ты добыча для комара.
Михаил не обиделся, засмеялся.
- Это правда. А раньше я знаешь какой был? Во, - Михаил надул щеки, не то чтобы толстый, а упитанный.
- Как поросенок, да?
- Ты не смейся, - с упреком сказал он, - это я ради веры таким стал. Бог меня от страшного греха спас. Я ведь сирота - ни отца у меня, ни матери. Один. Вот бог меня и жалеет, приглядывает за мной. Как что мне захочется, - помолюсь, и господь обязательно исполнит мою просьбу. Это уж точно. Вся наша община знает, вот мне и уважение. Вчера я об одном деле молился, - Михаил многозначительно посмотрел на Ксению, - чтоб мне счастье было с одним человеком, и не сомневаюсь, бог все сделает, как прошу.
Ксения поняла его намек, и сердце ее сжалось.