Л. Доброхотов - Горбачев - Ельцин: 1500 дней политического противостояния
I. Первый раунд: политические качели набирают ход
Исход жаркого перестроенного лета 1987 года. Вверх устремляется политический градус, хотя, быть может, в обществе это пока не очень заметно. Но в высших эшелонах власти завязываются крепкие узелки противоречий. Перестройку поддерживают все, но не все одинаково понимают ее цели, по-разному оценивают выбор путей и средств обновления общества. В основе конфликта «Горбачев — Ельцин», на этой, начальной его стадии, расхождения тактического порядка: в методах, приемлемых темпах и глубине преобразований, их радикальности. Цель остается единой: модернизация на подлинно социалистических началах, восстановление ленинской теории и практики социализма.
Диалог, неравноправный по официальному статусу оппонентов, ведется по таким проблемам, как концепция перестройки и ее результативность; понимание сущности социализма и его различных моделей, темпы обновления в партии, стиль и методы работы партийных органов, включая самые высшие; вопросы социальной справедливости, необоснованных привилегий; первые подходы к реформированию политической системы.
Немалое место занимают некоторые аспекты личных взаимоотношений политических лидеров, что налагает свою печать на характер диалога, усиливая субъективные моменты.
Б.Н. Ельцин. Письмо М.С. Горбачеву в Пицунду[6]
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Долго и непросто приходило решение написать это письмо. Прошел год и 9 месяцев после того, как Вы и Политбюро предложили, а я согласился возглавить Московскую партийную организацию[7]. Мотивы согласия или отказа не имели, конечно, значения. Понимал, что будет невероятно трудно, что к имеющемуся опыту надо добавить многое, в том числе время в работе.
Все это меня не смущало. Я чувствовал Вашу поддержку, как-то для себя даже неожиданно уверенно вошел в работу. Самоотверженно, принципиально, коллегиально и по-товарищески стал работать с новым составом бюро.
Прошли первые вехи. Сделано, конечно, очень мало. Но думаю, главное (не перечисляя другое) — изменился дух, настроение большинства москвичей. Конечно, это влияние и в целом обстановки в стране. Но, как ни странно, неудовлетворенности у меня лично все больше и больше.
Стал замечать в действиях, словах некоторых руководителей высокого уровня то, чего не замечал раньше. От человеческого отношения, поддержки, особенно от некоторых из числа состава Политбюро и секретарей ЦК, наметился переход к равнодушию к московским делам и холодному отношению ко мне.
В общем, я всегда старался высказывать свою точку зрения, если даже она не совпадала с мнением других. В результате возникало все больше нежелательных ситуаций. А если сказать точнее — я оказался неподготовленным, со всем своим стилем, прямотой, своей биографией, работать в составе Политбюро.
Не могу не сказать и о некоторых достаточно принципиальных вопросах.
О части из них, в том числе о кадрах, я говорил или писал Вам. В дополнение.
О стиле работы т. Лигачева Е. К. Мое мнение (да и других) — он (стиль), особенно сейчас, негоден (не хочу умалить его положительные качества). А стиль его работы переходит на стиль работы Секретариата ЦК. Не разобравшись, копируют его и некоторые секретари „периферийных“ комитетов. Но главное — проигрывает партия в целом. „Расшифровать“ все это — партии будет нанесен вред (если высказать публично). Изменить что-то можете только Вы лично для интересов партии.
Партийные организации оказались в хвосте всех грандиозных событий. Здесь перестройки (кроме глобальной политики) практически нет. Отсюда целая цепочка. А результат — удивляемся, почему застревает она в первичных организациях.
Задумано и сформулировано по-революционному. А реализация, именно в партии, — тот же прежний конъюнктурно-местнический, мелкий, бюрократический, внешне громкий подход. Вот где начало разрыва между словом революционным, а делом в партии далеким от политического подхода.
Обилие бумаг (считай каждый день помидоры, чай, вагоны… — а сдвига существенного не будет), совещаний по мелким вопросам, придирок, выискивание негатива для материала. Вопросы для своего „авторитета“.
Я уж не говорю о каких-либо попытках критики снизу. Очень беспокоит, что так думают, но боятся сказать. Для партии, мне кажется, это самое опасное. В целом у Егора Кузьмича, по-моему, нет системы и культуры в работе. Постоянные его ссылки на „томский опыт“ уже неудобно слушать[8].
В отношении меня после июньского Пленума ЦК и с учетом Политбюро 10/IX[9], нападки с его стороны я не могу назвать иначе, как скоординированная травля. Решение исполкома по демонстрациям — это городской вопрос, и решался он правильно. Мне непонятна роль созданной комиссии, и прошу Вас поправить создавшуюся ситуацию[10]. Получается, что он в партии не настраивает, а расстраивает партийный механизм. Мне не хочется говорить о его отношении к московским делам. Поражает: как можно за два года просто хоть раз не поинтересоваться, как идут дела у 1150-тысячной парторганизации. Партийные комитеты теряют самостоятельность (а уже дали ее колхозам и предприятиям).
Я всегда был за требовательность, строгий спрос, но не за страх, с которым работают сейчас многие партийные комитеты и их первые секретари. Между аппаратом ЦК и партийными комитетами (считаю, по вине т. Лигаче-ва Е. К.) нет одновременно принципиальности и по-партийному товарищеской обстановки, в которой рождаются творчество и уверенность, да и самоотверженность в работе. Вот где, по-моему, проявляется партийный „механизм торможения“. Надо значительно сокращать аппарат (тоже до 50 %) и решительно менять структуру аппарата. Небольшой пусть опыт, но доказывает это в московских райкомах.
Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и „перестроились“. Но неужели им можно до конца верить? Они удобны, и прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобны и Вам. Чувствую, что нередко появляется желание отмолчаться тогда, когда с чем-то не согласен, так как некоторые начинают „играть“ в согласие.
Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто решить со мной вопрос. Но лучше сейчас признаться в ошибке. Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации, число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.
Не хотел бы и потому, что, несмотря на Ваши невероятные усилия, борьба за стабильность приведет к застою, к той обстановке (скорее, подобной), которая уже была. А это недопустимо. Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.
Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.
Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС.
12 сентября 1987 г.».
С уважением Б. Ельцин
Октябрьский (1987 г.) Пленум ЦК КПСС стал для общественности «точкой отсчета» последующего длительного противостояния «Горбачев — Ельцин». Завеса тайны (стенограмма Пленума была опубликована лишь в 1989 г.) подогревала общественный интерес. Однако было ясно: Ельцин бросил вызов системе партократии. И пострадал. И вызвал к себе тем самым сочувствие народа. Отсюда возникновение «феномена Ельцина», что определило многие последующие события.
Выступив на Пленуме с критикой хода перестройки, стиля работы партийных организаций, и прежде всего высших эшелонов партийного руководства, включая Генерального секретаря ЦК КПСС, Ельцин нарушил сложившиеся десятилетиями «правила игры» в цитадели власти, вызвав тем самым незамедлительную жесткую реакцию. Участники Пленума единодушно осудили позицию Б.Н. Ельцина. Она была оценена как политически ошибочная и нравственно несостоятельная. Отвергнуто как бездоказательное заявление о замедлении темпов перестройки и падении ее авторитета в глазах трудящихся, критика стиля и методов работы Секретариата ЦК, Политбюро, обвинение в нарушении коллективности в их работе. Все это признано безответственной попыткой раскола единства партии, ее высших руководящих органов в ответственный момент обновления общества. Сам факт выступления Б.Н. Ельцина и прозвучавшие в нем оценки связывались не с озабоченностью состоянием дел, а с такими личными чертами его характера, как амбициозность, склонность к левацкой фразе, недоброжелательность к товарищам, капитулянтство перед трудностями.
Б.Н. Ельцин. Начинать надо с Секретариата ЦК[11]
Доклады, и сегодняшний, и на 70-летие, проекты докладов обсуждались на Политбюро, и с учетом того, что я тоже вносил свои предложения, часть из них учтена, поэтому у меня нет сегодня замечаний по докладу, и я его полностью поддерживаю.
