Даниэль Елисеев - История Японии. Между Китаем и Тихим океаном

Основу питания составляли каштаны, клубни и листья. Зимой в повседневной жизни надо было довольствоваться сухими продуктами или законсервированными в глиняных кувшинах; свежими продуктами могли быть только охотничьи трофеи, причем охотились в основном на кабанов и оленьих.

Весной возрождение природы добавляло к повседневному столу кое-какие корни и свежие побеги, к которым осенью присоединяли грецкие и лесные орехи, каштаны и виноград (на архипелаге он рос, хотя в Китае до нашей эры был неизвестен). Большое изобилие, как положено, наступало летом, когда рыбаки могли при помощи своих гарпунов с подвижным наконечником ловить морских млекопитающих, а также крупных рыб вроде тунца, в то время как сельские жители собирали раковины и моллюсков. Однако не надо обольщаться картинами благополучия, возникающими при чтении таких перечней. Речь идет только о возможностях, зафиксированных, конечно, в том или ином месте, но которые не обязательно предоставлялись каждый год и притом не сочетались в одном месте. Именно из-за того, что собирательство не обеспечивало регулярного поступления продуктов питания, люди мало-помалу перешли к обработке земли. Но совершенствование различных технологий (особенно керамики) в эпоху Дзёмон показывает, вопреки тому, что думали археологи еще лет двадцать назад, что бесспорное развитие культуры в эту эпоху могло происходить без опоры на земледелие — такую возможность давало богатство флоры и фауны архипелага. И хотя существование земледелия в период Дзёмон — в первом тысячелетии до нашей эры и в примитивной огневой форме — сегодня никто под сомнение не ставит, оно давало лишь сравнительно ограниченную долю ресурсов.

Эти собиратели — не разводившие животных, кроме собак в конце периода, — с опозданием в свое время ставшие земледельцами, большую часть времени жили в своих поселениях; значит, они гораздо в большей мере были оседлыми, чем полукочевниками, как можно было бы подумать; кстати, они успешно применяли сложные виды технологии, например, разведение лаковых деревьев и использование лака, а также сравнительно простую гончарную технику. Как почти во всех древних культурах, керамика встречается в раскопках чаще всего и, тоже как всегда, в очень разных формах в зависимости от того, использовалась ли она для повседневного или для сакрального употребления. Те и другие сосуды, сделанные налепом и сформованные вручную, обжигали при низких температурах (450–500 °C) в простых открытых очагах.

Поселения имели радиально-кольцевую планировку, как, например, Нисида (префектура Иватэ). Живые и мертвые встречались в центре деревни, служившем одновременно площадью и кладбищем. Вокруг последовательно располагались концентрическими кругами квадратные в плане постройки на уровне земли, потом — круглые в плане, наполовину углубленные в землю, и ямы для хранения продуктов. Ни одна серьезная теория пока не позволяет объяснить, чем объясняется это пристрастие людей эпохи Дзёмон к радиально-кольцевой планировке, но ее существование — похоже, признанный факт.

По поводу этого столь древнего периода, известного сегодня по причудливой керамике и загадочным статуэткам (догу), изображающим людей, по-прежнему проливается немало чернил. Например, если хочешь угодить историкам с архипелага, не стоит упоминать некоторые вероятные связи Японии с континентальными культурами бронзового века (в Китае, Корее, Сибири), — связи, которые кажутся очевидными по крайней мере китайским археологам, но ставят под большой вопрос долгую хронологию, на которой упорно настаивают японские археологи.

Все время, пока длилась эпоха Дзёмон, между восточной и западной частями архипелага существовала линия раздела — ощутимая и по сей день, потому что это географическая и климатическая реальность, — проходившая приблизительно рядом с Нагоей, если в грубом приближении, то по оси север-юг. Наличие этих двух климатических зон (западную из которых называют Кансай, а восточную — Канто) для археологов воплотилось в существенных различиях между двумя типами керамики: вазы самых причудливых форм, с большими криволинейными ручками, поднимающимися как завитки дыма, на востоке не встречаются.

Когда образ жизни постепенно изменился, а вскоре стал совсем иным в результате развития земледелия, началась так называемая эпоха Яёи (ок. 300 г. до н. э. — 300 г. н. э.). Организация людских общин, что совершенно естественно, по-прежнему зависела от того же раздела, о чем на сей раз свидетельствует утварь: Запад широко использовал деревянные орудия, пригодные для обработки заливных рисовых полей, а на Востоке, где злаковые выращивали в сухой почве, применялись каменные, а также металлические орудия.

Источник этих уверенных утверждений? Опять-таки археология. Конечно, на первый взгляд кажется невероятным, чтобы в пространстве, которое веками столь интенсивно эксплуатировали, можно было найти следы древних ландшафтов, которые обрабатывались рукой человека. И однако яростная природа архипелага как раз дает возможность таких находок: в слоях вулканического пепла из больших кратеров Канто, а также речных отложений в Кансае, где реки периодически выходят из берегов из-за проливных летних дождей, древние системы обработки земли оставили немало следов.

Великий хронологический перелом произошел около 200 г. до н. э.: к тому моменту гончары стали достаточно искусны, чтобы делать керамику с тонкими и гладкими стенками, а систематические занятия земледелием очень быстро распространились по всей Западной Японии. Довольно заманчиво видеть в этом результат крупных миграций, но эта концепция, единственный аргумент в пользу которой — некий «исторический здравый смысл», не имеет никаких прочных оснований, пусть даже археологи неустанно стараются найти для нее доказательства, обращаясь к более ранним периодам в попытках выявить зачатки этого феномена. Ведь даже если установлено, что долихоцефалы, несомненно пришедшие с континента, понемногу смешались с брахицефалами эпохи Дзёмон, то уточнить масштаб этих миграций, существование которых не вызывает сомнений, сегодня невозможно — сохранилось мало останков, во всяком случае, недостаточно для падежных оценок.

Однако, если раздвинуть рамки, проблема становится увлекательной: важное значение макрорегиона — феномен не только сегодняшний! В самом деле, чтобы истолковать происходившее в Японии в то время, приблизительно с 500 г. до н. э. до 500 г. н. э., надо обратить внимание на все побережья Желтого моря. Тогда можно заметить, что в его северо-западной части, в районе современного Пекина, за несколько веков до нашей эры образовалось значительное китайское государство — княжество Янь, чьи монеты археологи в наше время находят на всех берегах залива Бохай и даже Окинавы — что говорит о воздействии Янь на экономику разных регионов! Эта торговая гегемония привела во II в. до н. э. (около 108 г.) — когда Китай уже более ста лет был централизованной империей — к открытому конфликту между китайским правительством династии Хань и одной из корейских стран, Чосоном, находившимся в районе современного Пхеньяна. Потерпев поражение, жители Чосона были вынуждены смириться с организацией у себя четырех китайских округов: Чэньфань (кор. Чинбон), Лолан (кор. Аннан), Сюаньту (кор. Хёнтхо) и Линтунь (кор. Имдун); независимо от всех плюсов и минусов этих ханьских имперских нововведений и несмотря на их сравнительную недолговечность, они необратимо изменили политическое равновесие в регионе и косвенно способствовали включению Японии в сферу китайского влияния. Один конфликт сменялся другим, и все эти несчастные, которых бросали под ноги военачальникам, превратившимся в управителей, в конечном счете стали по крайней мере использовать общее письмо, китайское, и всю совокупность явлений культуры, которую оно повлекло за собой.

В Японии феномен циркуляции людей и предметов наиболее чувствительно задел северную часть Кюсю, где местное население и новые пришельцы были вынуждены привыкать к сосуществованию. Археологи это поняли несколько десятков лет назад, просто заметив изменения в керамике. Но сегодня их работы, использующие самые разные данные, придают реальности очертания столь же непростые, сколь и изменчивые.

Скромным земледельцам японского Запада хватило двух-трех поколений, чтобы под влиянием крестьян, пришедших с континента, преобразовать рисовые поля в заливные территории. А поскольку технические новшества оказали прямое и благотворное влияние на питание жителей, демографический подъем даже ускорил переход к новому образу жизни.

Зато обитатели Северо-Востока, жившие на разных почвах с разным рельефом, по преимуществу вдоль побережий, и питавшиеся в основном за счет моря, оказали упорное сопротивление, причем растянувшееся на века (до VIII в.!), внедрению земледелия и технологий Яёи в целом.