Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность
2. Когда началось русское летописание?
Если мы обратимся к мнению специалистов, занимавшихся исследованием русских летописей (А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, Д. С. Лихачева и др.), мы увидим, что самую древнюю летопись они усматривают в гипотетическом «Начальном своде» 1037–1039 годов.
Имеются, однако данные, позволяющие думать, что русское летописание началось гораздо раньше. Имелся период в летописании, который мы условно назовем «аскольдовским», — это был период перволетописи, когда уже существовала погодная запись событий, но не было еще цельной истории Руси на фоне мировой истории. Была запись событий, но не было идеологического стержня для создания истории Руси.
Затем был большой перерыв и наступил второй период, который мы условно назовем «рюриковским», — это был период общеизвестной нашей летописи, «Повести временных лет», которая базировалась на двух принципах: 1) христианстве и 2) рюриковской династии, как созидательнице Руси. Оба эти периода не были, однако, совершенно изолированными. Второй период, «рюриковский» или «Повести временных лет», безусловно в значительной части фактического материала опирался на первый, «аскольдовский», но не представлял собой совершенно самостоятельного пути развития русской летописи.
Однако второй период летописания наступил тогда, когда летопись была не столько записью исторических фактов, сколько политикой, подчиненной интересам рюриковской династии. Факты истории не имели самодовлеющей роли, они были орудием для создания известных политических взглядов и настроений.
Это обстоятельство было причиной того, что летописец второго периода, «рюрикист» по убеждению, совершенно оставил в тени существование перволетописи, почти вовсе игнорировал период «аскольдовского» развития Руси и воспользовался из перволетописи весьма немногочисленными сведениями.
Он заимствовал, надо полагать, в технической части форму летописи, но самое повествование он построил на ином принципе: его интересуют не столь самые факты истории, сколько освещение их. Его летопись — не история, а политика современности, оперирующая специально подобранными фактами истории. Его история — селекционированная и в значительной степени выхолощенная история. Отсюда и крайняя бедность летописи фактами о культурном, экономическом, производственном и т. д. росте народных масс.
Однако летопись или даже летописи аскольдовского периода не были вовсе уничтожены, они были отодвинуты в архивы, подальше от любопытных глаз. Время от времени настоящие летописцы, а не редакторы или копиисты, все же заглядывали в летопись аскольдовского времени и, подчас заинтересовавшись теми или иными деталями, вносили их в свиток официальной рюриковской истории.
Особенно богатой включениями из перволетописи оказалась Никоновская летопись. Ее содержание является главным доказательством существования перволетописи во времена Аскольда.
Хотя эта летопись, принадлежавшая патриарху Никону, и относится к XVI столетию, однако в своей части, охватывающей начало Руси, она гораздо богаче сведениями, чем, например, Лаврентьевская или Ипатьевская.
Можно было бы предположить, что эти сведения являются позднейшими добавлениями, иначе говоря, продуктами фантазии, однако часть их встречается и в других летописях, например в Воскресенской, Тверской, Софиевской 1-й и т. д. Но самым главным доказательством подлинности их является их содержание. Это всегда сведения второстепенного или третьестепенного характера, так что можно предположить, что летописцы «рюриковцы» пропускали их просто по их малозначимости. Какое значение имело, например, сообщение, что в Киеве в 875 году(!) «бысть глад велий»? Такое сведение легко могло быть опущено позднейшими летописцами ради экономии места, труда и времени.
Характерна также для этих сведений чрезвычайная их краткость, конкретность и локальность: всё это мелкие, местные, второстепенные детали.
Однако, как мы увидим ниже, эти мелкие детали позволяют иногда прочитать между строк весьма важные вещи.
Подлинность, аутентичность этих сведений не подлежит ни малейшему сомнению, и не лишено значения то, что Татищев, пользовавшийся многими не дошедшими до нас источниками, включил в свою «историю» не только многое, что есть в Никоновской летописи, но даже более этого. Это доказывает, что были источники еще более полные, чем те, что легли в основу Никоновской летописи.
Для обычных, утилитарного характера летописей, в особенности мелких центров, такие сведения были слишком громоздки и неинтересны, их во множестве выпускали, см. например, для сравнения Устюжскую летопись, но в солидных списках, как для патриарха Никона, они нашли себе место.
Есть основания подозревать, что имелись в перволетописи аскольдовского периода и важные подробности, изъятые летописцами-«рюрикистами» сознательно. Однако, увы, у нас имеются только подозрения.
Обратимся теперь к фактам и постараемся воспринять их в свете сказанного выше.
«В лето 6372. Убиен быстъ от болгар Осколдов сын. Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще, яко “быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его”. Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго, и иных многих изби новгородцев съветников его» (Никон. лет.).
Этого сообщения в Лаврентьевской летописи и т. д. нет.
Теперь спросим себя: можно ли допустить, что позднейший летописец выдумал известие о смерти сына Аскольда и внес его в летопись через 200–300 лет? Ведь этот сын Аскольда ни до, ни после не упоминается, и всё, что о нем мы узнаем, это то, что он был убит.
Выдумать для каких-то целей целый рассказ и внести его в летопись — это понятно, но насыщать летопись подробностями, подобными смерти сына Аскольда, — совершенно бессмысленно.
Однако такая мелкая деталь дает нам чрезвычайно много. Сколько можно судить, известие о смерти сына Аскольда является самым ранним, точно датированным известием русской летописи о русском событии. Оно является краеугольным пунктом нашей собственной хронологии. Только находка (совершенно невероятная) какого-то весьма древнего источника может изменить суть дела.
Год показан 6372-й, однако из позднейших записей той же летописи будет видно, что первые ее даты были даны в болгарском, а не византийском летоисчислении, иначе говоря, это был не 864-й, а 872 год нашей эры.
Таким образом, 872 год является первой достоверной датой истории Руси из русского источника.
Это сообщение: 1) касается чисто русского события и является не заимствованным, а оригинальным, все же предыдущие сообщения «Повести временных лет» основаны на чужеземных источниках, 2) хотя в записях предшествующих лет и имеются некоторые сведения о Руси, основанные на своих источниках, эти сведения либо не датированы, либо есть основания думать, что датированы наугад позднейшим летописцем, 3) из формулировки известия — «того же лета» явствует, что запись уже была сделана по известному шаблону и, вероятно, велась почти синхронно с событиями; это заметно и в последующих погодных записях — значит, настоящее погодное летописание существовало уже по крайней мере с 872 года, 4) летопись была южнорусской, киевской, «аскольдовской»: а) упомянуто событие (смерть сына Аскольда), важное для Киевской, а не Новгородской Руси; мы мало знаем об Аскольде вообще, а эта запись о его сыне является единственной; это деталь, могущая интересовать только киевлянина, в) приведены дословно слова новгородцев, оскорбленных Рюриком, а так как далее идет запись о бегстве новгородцев от Рюрика в Киев, то совершенно очевидно, что летописец просто записал слова новгородских беглецов; подобная запись вряд ли была возможна в Новгороде, как направленная безусловно против власти Рюрика (и недаром она была опущена в «Повести временных лет»).
Таким образом, заметим, кстати, первые политические беглецы, «невозвращенцы», были на Руси уже в 872 году.
Перейдем к рассмотрению сути записи. Оказывается, что у Аскольда был взрослый сын, ибо он мог быть убитым болгарами только во время войны, а не в младенческом возрасте. В каких отношениях были Аскольд и Дир, мы совершенно не знаем, но наличие у Аскольда взрослого сына, принимавшего участие в войне с болгарами, говорит за то, что династия Аскольда была по крайней мере в потенции.
Интересно также указание на болгар. Очевидно, это были волжские, а не дунайские болгары: за всё время писанной истории Русь воевала только с болгарами волжскими (Аскольд, Владимир, Всеволод Большое Гнездо), очевидно, были какие-то основания для недоразумений или соперничества. Что же касается болгар дунайских, то за всё время существования Русь с ними, как таковыми, не воевала. Более того (и это поразительный и необъяснимый факт), несмотря на единство веры, языка и несомненные культурные и торговые связи, политически Русь и Болгария были совершенно изолированны. Мы не знаем почему-то ни одного брака болгарского и русского княжеских домов, мы не знаем ни одного болгарина, игравшего видную роль в Киеве, и т. д.
