Сюзанна Шаттенберг - Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы
Автор данной работы также стремится осветить причины, побуждавшие инженеров к активной и пассивной поддержке государства. При этом ни один стереотип объяснения не исключается и не пользуется однозначным предпочтением заранее. Материальные преимущества принимаются во внимание в той же мере, что и менталитет и основные ценностные ориентации отдельных лиц, а также влияние языка и образов пропаганды. Исследование не ограничивается исключительно анализом дискурса, который уже не ставит вопрос об убеждениях людей, поскольку исходит из того, что означающему нельзя подчинять означаемое. Мы больше намерены оперировать такими категориями, как личная позиция и опыт{32}. Но при рассмотрении этого вопроса речь идет отнюдь не только о сознательных действиях, а, скорее, о структурах и механизмах, помогавших привлечь инженеров на сторону нового государства. Кого из инженеров притягивали не столько идеология или материальные привилегии, сколько, например, авантюрный дух комсомола, приключения, которые тот обещал? Кто позволял интегрировать себя в партийную организацию, потому что ему нравилось пользоваться уважением и быть востребованным? Сколь многие, не в силах сопротивляться любви к технике, искали свой инженерный рай на великих стройках?
3). После формирования общего мировоззрения на передний план выходит развитие специфического советского инженерного этоса. Какое представление о себе вырабатывалось у этих техников, какие претензии предъявляли они к себе и качеству собственного труда, какое значение имела профессия в их жизни? Мы исследуем, как инженеры переживали свои рабочие будни, с какими проблемами сталкивались и как с ними справлялись. При этом нас прежде всего интересует новая культура техники, которую создавали эти мужчины и женщины, атрибуты, которыми они технику наделяли. Мы намерены хотя бы отчасти дать ответ на вопрос, не так давно поставленный Лореном Грэхемом: «Чему научил нас русский опыт в области науки и техники?»{33} Он обрисовал, что происходит, когда технике и естественным наукам не предоставляют следовать собственным законам, а подчиняют их политическим идеям и привязывают к идеологии. Подобный опыт, частью героический, частью мучительный, описывается здесь с точки зрения инженеров.
Желая обнаружить специфически советское представление о технике, мы автоматически приходим к вопросу о старой инженерной культуре, погибшей вместе с интеллигенцией царского времени. Автор данной работы стремится найти ответы на вопросы о том, какие экономические концепции, отношение к труду и инженерный этос были характерны для инженеров, получивших образование до 1917 г., и считались опасными в глазах членов Политбюро, прежде всего Сталина, Кагановича и Молотова.
Наряду с отношением новых инженеров к искусству их предшественников необходимо рассмотреть их отношение к зарубежным образцам и консультантам: служили они примером для подражания или объектом презрения, вызывала иностранная техника восхищение или пробуждала зависть и высокомерие, стали ли иностранные стандарты надолго эталоном и точкой отсчета для советских инженеров?
4). Наконец, эта работа посвящена не только «новым красным инженерам», но и отпрыскам старой технической интеллигенции, которые, тем не менее, стали частью новой советской технической элиты. Параллельно с изображением пути, пройденного детьми рабочих, обрисовываются и этапы биографии тех, кто не обладал типичными, желательными для партии пролетарскими корнями, но все же находил свое место в новом обществе. Мы расскажем, кто из этих выходцев из мелкобуржуазной среды или детей корифеев инженерного дела, невзирая на «буржуазное» происхождение, вступил в коммунистическую партию, какие возможности для самоидентификации предлагало им государство и под действием каких сил инерции они, вопреки всем неприятностям, мирились с жизнью в Советском Союзе. В каких существенных пунктах отличалась их история от истории «красных инженеров», оказались ли они невосприимчивы к новым лозунгам и идеалам или тоже отчасти усвоили советский образ мыслей? Каким стратегиям интеграции и ассимиляции либо отмежевания и отказа они следовали?
Данное исследование главным образом посвящено поколению, родившемуся около 1905 г., учившемуся приблизительно во время первой пятилетки, а затем в 1930-е гг. принявшему участие в восстановлении и строительстве хозяйства страны. Основное внимание сосредоточено на интервале с 1928 по 1938 г., от начала культурной революции до окончания Большого террора. Кроме того, читатель познакомится с детством и юностью представленных здесь инженеров, начиная с 1900 г. Речь пойдет в равной мере об инженерах обоего пола, тем более что образовательные возможности безусловно предлагались и женщинам и активно использовались ими. Почти все инженеры, о которых здесь говорится, русские, поэтому этническая проблематика не затрагивается. Каких-либо территориальных ограничений мы не придерживаемся, поскольку «странствия» специалистов из провинции в центр и обратно, на окраины великой империи, имели существенное значение для их развития и карьеры. Слова «инженер», «специалист» или «техник» употребляются как синонимы. В качестве эквивалента используется и советская аббревиатура ИТР (инженерно-технический работник), означающая в нашем случае только инженеров, хотя исторически она относилась к представителям более чем 31 профессии, включая десятников, лаборантов и бухгалтеров, агрономов, архитекторов и картографов{34}.
Работа построена по хронологическому принципу и намечает типичный жизненный путь инженера. За введением следует вступительная глава о возникновении и развитии технической интеллигенции в XIX в. Здесь в первую очередь показано, какую репутацию имел инженер в дореволюционном обществе, какие представления и ассоциации были связаны с фигурой технического специалиста еще с царских времен. Обрисовываются также отношения между старыми инженерами и новым правительством, их сотрудничество и конфронтация вплоть до кампании травли в 1928-1931 гг. После изложения основных сведений об истории русских инженеров, а также политике советских властей в отношении специалистов третий блок текста всецело посвящен рождению советского инженера: здесь рассматриваются социальное происхождение будущих инженеров, их детские годы, реакция на революцию, этапы жизни в 1920-е гг.: участие в Гражданской войне, партийная работа, членство в комсомоле, учеба в школе, на рабфаке и, наконец, в вузе. Четвертая глава рисует нового, советского инженера и специфику его трудовых будней: стремление работать на стройке, конфликт со старшим поколением, необходимость справляться с дефицитом и авариями, отношение к природе и к иностранным коллегам. Тема пятой главы — кампания за «культурность» и «золотые годы» в середине десятилетия. Здесь также ставится вопрос об условиях быта и частной жизни инженеров. Последняя глава посвящена террору и рассказывает о том, как стахановское движение подготовило почву для преследования инженеров, почему инженерам пришлось стать козлами отпущения и как они сами относились к нависшей над ними угрозе.
2. Источники
а) Мемуары: конъюнктура и проблематика
Главным источником для написания данной работы послужили мемуары[2], так как личные свидетельства представляются подходящей основой для реконструкции коллективных и индивидуальных картин мира. В процессе развития новой культурной истории все больше историков обращают внимание на записи личного характера, дневники и мемуары, что выразилось в первую очередь в росте числа их публикаций. За изданными Стивеном Коткином в 1989 г. и Майклом Гелбом в 1991 г. воспоминаниями рабочего Джона Скотта и инженера Зары Уиткина, американцев, работавших в Советском Союзе в 1930-е гг.{35}, последовала в 1993 г. реконструированная Лореном Грэхемом биография русского инженера Петра Иоакимовича Пальчинского (1875-1930){36}. В 1995 г. вышел первый сборник советских дневников 1930-х гг., составленный Вероникой Гарро, Натальей Кореневской и Томасом Лахузеном{37}. Большое внимание привлек опубликованный в 1996 г. Йохеном Хелльбеком дневник московского рабочего Степана Подлубного{38}. Тома автобиографий советских женщин составили Барбара Кернек, а также Шейла Фицпатрик и Юрий Слезкин{39}. Наряду с этими изданиями появляется все больше исследований о том, как изображали себя и конструировали свою идентичность советские граждане{40}.
На Западе советские мемуары оказались в поле зрения историков только в 1990-е гг., однако в России и Советском Союзе биографическая литература имеет давнюю традицию{41}. Это в значительной степени объясняется исторической концепцией большевистской партии, которая выдвинула идею, что наиболее подходящими историками для страны победившего пролетариата являются именно рабочие. В начале 1930-х гг., когда историческая наука по большей части еще подвергалась опале как реакционная дисциплина, трудящихся призвали записывать их личную историю индустриализации, дабы создать аутентичную картину великого советского строительства. Такой подход имел два преимущества: с одной стороны, утвердилась новая историография, фокусирующая внимание на промышленном строительстве, с другой — слияние личной истории с историей советского государства помогало пишущим идентифицировать себя со своим государством и почувствовать себя новыми, советскими людьми. Максим Горький (1868-1936) был инициатором этой исторической кампании и добился основания издательства «История фабрик и заводов», единственная задача которого заключалась в издании повествований рабочих и инженеров{42}. Собранные интервью и записи тщательно редактировались, часто заново переписывались профессиональными авторами и публиковались в сборниках, посвященных истории различных промышленных предприятий{43}. Содержащиеся в этих сборниках краткие биографии претендовали на то, чтобы служить примером и в одном фрагменте отражать всю историю Советского Союза и советских граждан. В это же время появились первые, также подвергнутые сильному редактированию или написанные авторами-«призраками» автобиографии выдающихся инженеров, например Глеба Максимилиановича Кржижановского (1872-1959) и Александра Васильевича Винтера (1878-1958), отцов плана электрификации ГОЭЛРО, или Ивана Павловича Бардина (1883-1964) и Сергея Мироновича Франкфурта (1888-1937), руководителей строительства Кузнецкого металлургического комбината (Кузнецкстроя){44}.
