Сат-Ок - Тайна старого Сагамора
В те дни и зародилось в нем теплое чувство к индейцам. Старый вождь видит в нем друга. Верит ему.
А он и в самом деле не раз отводил опасность от лагеря чироков. Но вот сын вождя, что у него на душе? Иной раз так и читается во взгляде - пришло, мол, время помериться силами. Ох и лют он к белым! Зато, к чести его надо сказать, он, как и каждый индеец, как на зверя не нападает со спины, не предупредив того об опасности, так и на человека не поднимет руку из-за угла. Только на равных, только лицом к лицу.
- И вот снова мы неравны, - шепчет лейтенант. - Ты еще молод, а я уже стар. Значит, снова не унизишь ты, сын вождя, своего достоинства, вступив в схватку с неравным.
К тому же, лейтенант это хорошо знает, ни один индеец не тронет белого, какие бы чувства ни питал к нему, если тот в лагере по доброй воле или даже пленный. Судьбой его может распорядиться только Совет Старейшин. Таков закон племени.
Весь день, с самого того часа, когда солнце, выглянув из-за горы, простерло свой ласковый лик над миром, лейтенант не переставал думать: нужно ли было ему приходить сюда с этой миссией, а если нет, то на чьей стороне была бы его совесть? И весь день ему не удавалось увидеть Сагамора, а когда последний солнечный луч, скользнув по земле золотом, стал уже блекнуть, он с тревогой в сердце посмотрел на опушку леса, где при свете костра должен будет встретиться с глазами, умеющими измерять глубину человеческой души.
В этот вечер месяц долго не выходил из-за гор. Первым приветствовал его появление старый, со сбившейся шерстью волк. Присев к земле и задрав морду прямо к светлому диску, он завыл сначала неуверенно, дрожаще, одиноко, а когда услышал, как к его призыву стали присоединяться голоса серых братьев, осмелел. И вот уже ненавистью, угрозой, настоящей песней смерти заполнился воздух:
- А-му-им... а-му-им...
Льдом сковывает сердца жителей чащ этот призыв к охоте, проникает в молчаливый, заполненный духами лес. Они тоже сначала несмело, почти неслышно, но с каждой минутой все настойчивее дают о себе знать. Вот раздался какой-то хохот, зашепталось что-то, застрекотало, резко треснуло, и опять пронеслось волчье:
- А-му-им... а-му-им...
И хоть нет ни малейшего ветерка, деревья медленно колышутся, скрещиваясь ветвями, да вершины пихт выгибаются дугой.
Леса живут ночью.
Жизнью готовящихся ко сну людей после заполненного трудами дня живет и индейская деревушка, расположившаяся широким веером типи по берегу реки, в которой каждую ночь любуется месяц своим отражением. Высоко над деревушкой поднялся и рассеялся среди деревьев дымок, уносящий с собою тепло незатейливых жилищ и запахи пищи, приготовляемой индейскими женщинами.
В кругу света, как и вчера, в том же порядке расположились вождь с сыном и их гость - белый воин.
- Скоро уже, очень скоро, - говорит старик, продолжая, как видно, давно начатую беседу, - меня уже не будет с вами - я исполню Танец Умерших на Полночном Небе. Пусть мой сын, который по обычаям наших отцов займет место вождя, и мой белый брат широко откроют уши на мои слова, наполненные делами моей жизни, историей побед и поражений племени чироков.
Взор старого вождя медленно скользнул по темным стволам деревьев, задержался на укрытых мраком типи и остановился на белом воине.
- Местность эта никогда не знала войн, - продолжал он, укрывшись поплотнее оленье" шкурой, - правда, легенда рассказывает, что когда-то очень давно над водами этой реки жили два враждующих между собой племени. Дух смерти постоянно собирал здесь щедрые урожаи. Дорога усопших была переполнена. Наконец Доброму Духу Ма-ун-Ля надоели раздоры, и он, запылав гневом, послал на территорию враждующих племен огромную птицу, которая ударами крыльев привлекла черные, как вороново крыло, тучи.
День стал ночью. Прилетевшие птицы-громы начали метать огненные копья на землю, пропитанную человеческой кровью. Запылала старая чаща. Огромные смоляные слезы скатывались по раскаленным стволам деревьев, как будто, умирая, они оплакивали свою и людей судьбу.
Но Дух Ма-ун-Ля не хотел полного уничтожения жизни. Он разогнал тучи. Потоки воды упали на пылающий лес. От жара огня и потоков воды со страшным грохотом стали раскалываться скалы и огромными глыбами разлетаться в стороны. Испугались вожди враждующих племен: "Это наша ненависть друг к другу - причина гнева Доброго Духа. Мы вызвали его гнев. Мы должны и умиротворить его". Сквозь огненные громы, которые ослепляли им глаза, и ливень, заливавший лицо, помчались вожди через развороченные скалы и выкорчеванные бурей стволы деревьев навстречу друг другу, добрались до реки, бросились в ее волны. Смыла река с их тел пестрые воинственные краски и увидела, как, обменявшись в знак дружбы поясами, протянули они друг другу руки.
Прояснилось небо. Улетели птицы-громы, и солнце вновь осветило землю своими животворными лучами. С тех пор и называется эта река Рекой Покоя. Долгое время не проливалось на ее берегах человеческой крови, а окрестные леса не слышали военных кличей. Много лет назад поселилось здесь мое племя и жило спокойно. Но Дух Скорби всегда кружится около людей. Пришли сюда бледнолицые. Построили свои жилища, обнесли их высокими заборами и открыли дорогу смерти.
Сагамор задумался, прислушиваясь к чему-то или всматриваясь во что-то, видимое только ему. Набежавший издалека ветерок пробудил ото сна деревья. Заколыхались они, зашептались о чем-то, словно хотели подсказать старику, что стерлось в его памяти годами.
- Слова мои воскрешают далекие времена, - продолжал старик, выходя из задумчивости, - ты, наверное, знаешь, мой белый брат, что река Теннесси принадлежала индейцам племени чироков. Они переселились сюда из Края Зеленого Камыша (Кентукки) после великой битвы с кавалерией генерала Балди Аллитера. Знакома тебе, конечно, и горная цепь Аппалачей, ощетинившихся своими вершинами и стремящихся, словно встревоженное стадо оленей, умчаться далеко на север. Вершины их и по сей день господствуют над почти пустынной местностью, наполняя страхом сердца смельчаков, которых странствия завели в эти места. Названия свои эти вершины берут либо от формы своей, либо рождаются легендами. Есть "Красные Галки", есть "Змеиная Вершина", "Скала Орел", "Вершина Смелого Сокола", "Поющая Скала", но наивысшая из всех "Гора Грома".
Прижавшись к подножию этих горных великанов, извивается река Теннесси. Пронеся свои воды сквозь озеро Викидикивик в северо-западном его краю, она минует зеленые поля Алабамы, пересекает штат Теннесси и в Краю Зеленого Камыша, слившись с рекой Огайо, впадает в Миссисипи.
Во времена, которые белые обозначили 1820 годом, и пришли к берегам озера Викидикивик индейцы племени чироков, чтобы разбить здесь свои мирные типи. Широким полукругом раскинулись они, обратясь своей лицевой стороной к озеру, над водами которого, словно лепестки цветов, белели легкие каноэ из березовой коры. Именно на них проделали люди племени свой самый трудный участок пути к этой мирной долине, свободной от войн и обещающей богатую охоту.
Кроме зверья, тропы которого тесно переплетались между собой, встречались здесь также и гризли-левши, с носом, постоянно погруженным в горные цветы, запахи которых, сливаясь с запахом отдыхающего зверя, образуют постоянно парящий над землей Ванипол.
Появлялись также на мягких склонах гор не убегающие от человека старые, облезлые и полуслепые медведи. Индейцы-охотники ласково называют их Куяс Лапуск - Умирающий от старости и, чтобы не нарушить их покоя, обходят далеко стороной. Присутствие Куяс Лапуска было верным признаком, что на эти земли не ступала нога бледнолицых. Только они, охотясь, убивают старого зверя. Индейцы уважают старость. Даже во время самого жестокого голода они не тронут его Сами медведи, что поздоровей и помоложе, относясь снисходительно к старику, разрешают ему питаться убитым ими зверьем.
Вечерами, когда солнце, окровавив своими последними лучами вершины гор, скрывалось за потемневшим лесом и над землей повисала звездная сеть, казалось, что раскинули ее сами духи, спустившиеся с туч, чтобы она охраняла мир. Все отдавало себя во власть покоя - и земля и небо. Только волны озера, находящиеся в вечном движении, продолжали чуть слышно переговариваться в тенистых берегах. Но даже и они там, где тростник был гибок, а прибрежные камни окутывались мягкими мхами, были едва слышны.
И верилось тогда чирокам, что в этом царстве тишины нашли они наконец свою мирную жизнь, что навсегда затерялись на трудных дорогах их печали и тревоги. Когда же собирались после трудового дня возле своих костров, вспоминали прошлое отцов. Оно было в струях дыма, в треске поленьев, в памяти, неотступно идущей вместе с человеком. То проходили перед ними видения мирных охот, то дороги, вытоптанные зверьем, то боевые походы. Вспоминались и рассказы о "наибольшем индейце истории", как называли в племенах вождя народов шауни - Текумзе.
