Борис Тураев - Древний Египет

Придатком к Египту были многочисленные оазы (от египетского слова «уахет») Ливийской пустыни. Из них самый обширный и близкий к долине Нила, почти примыкающий к ней, — Фаюм, питаемый Бахр-Юсупом и заключающий в себе Меридово озеро, имел особое значение в эпоху Среднего царства и в поздние времена; у входа в него даже иногда были царские резиденции. На севере, у озёр, находящихся в подземном соединении с Нилом, лежит знаменитая Нитрия, производящая натр и сделавшаяся в христианское время местом монашеских подвигов; самый оаз назывался тогда Шиит (копты объясняли Шихит — «взвешивание сердца») — прототип греческого и нашего, ставшего нарицательным словом, «Скит». — Далее расположен ряд оазов — Кенем, или южный (ныне Эль-Харге), Джесджес, ныне Эль-Дахлэ, Амоюв (ныне Сивэ), Северный (ныне Эль-Бахарийэ) и др. Существование их объясняют большею частью огромным подземным резервуаром воды, питающим их озёра и источники. Историческое значение их заключалось, главным образом, в передаче египетской культуры ливийским племенам, в общении её с пунической и греческой (в Киренаике), особенно в религиозной сфере — достаточно вспомнить ту роль, какую имел оракул Амона в Сивэ и то влияние, каким он пользовался во всём древнем мире — это была до известной степени выдвинутая нейтральная почва египетской цивилизации, где встречались богомольцы и вопрошатели со всего тогдашнего мира, откуда и Карфаген получил своего Ваала-Хаммона с рогами овна, и Александр своё признание, как сына Амона и земного бога. Оазы были колонизованы египтянами и составили одно целое с их страной уже в Фиванский период их истории, что очевидно из характера их культурных остатков и их культа Амона.

Глава I

Религия

Начиная с Геродота, египтян называют самым «богочестивым» народом, и это верно, с точки зрения того значения, какое имела в их жизни религия и её предписания, перечисление которых «отец истории» и приводит в связи с этим наименованием. Но сама по себе египетская религия вызывала у современников не-египтян весьма различное отношение от благоговения и желания видеть в ней исходный пункт всех других религий до недоумения и иронии, особенно заметных у римлян, до отвращения, понятного в устах библейских пророков и законодателей. И в новой литературе эта отрасль египтоведения являлась долго пререкаемой: одни из учёных охотно признавали великие достижения египетской богословской мысли, другие видели в египетской религии лишь грубое африканское суеверие. В последнее время науке удалось встать на верный путь и разобраться в истории и характере египетской религии, но вопрос об её происхождении и первоначальных стадиях всё ещё остаётся неясным. Она — явление сложное, неоднородное и в пространстве, и во времени. Сложившись из местных культов, получив наслоения более высшего порядка, находясь в непрерывном историческом развитии и, в то же время, удерживая силу свойственного народу консерватизма свои пережитые стадии, особенно в массе населения, египетская религия должна быть рассматриваема и в географической, и в этнографической, и в исторической, и в бытовой перспективе, и при таких условиях будут объяснимы и те противоречия, какие в ней усматривались ещё древними наблюдателями. Промежуточное положение между Африкой и Азией, сложный состав населения, историческое развитие, влияние физических, государственных и бытовых условий — всё это создало те контрасты, которые, существуя во всех религиях, в египетской оказываются наиболее яркими. Действительно, фетишизм, анимизм, культ животных — явления общие в них; особенно в последнем, по определению Вейссенборна, проявляются проблески сознания первобытным человеком мировой души. «Тёмное» представление говорит человеку, что во всей природе, не исключая его самого, действует нечто, что он не в состоянии непосредственно чувствовать и воспринять, но может посредственно наблюдать и видеть в действии природы, и отрицательную сторону чего ежедневно осязательно являет ему смерть в самых разнообразных формах. Непреодолимое стремление побуждает его изнутри попытаться схватить и постигнуть это нечто, ибо он чувствует, что он должен к нему стать в известное отношение, это нечто и наполняет его и действует в нём. Относительно наиболее ясным и осязательным представляется ему оно, сверх других явлений природы, в мире животных, с которыми его связывает чувство общности жизненного начала, но которое, вместе с тем, вызывает удивление и ставит вопросы, обнаруживая поведение иное, чем у людей, и вызывая на внимательное наблюдение. Но первобытный не только египтянин, но и семит, не отличал строго животных от растений и неодушевлённых предметов; вся природа представлялась ему живой — и деревья, и камни, и даже обработанные предметы не только на заре его культуры, но и во время её расцвета считались носителями духа, получали имена и наделялись человеческими членами. Так, у них были фетиши в виде щита с перекрещивающимися стрелами или палицами, в виде столба с 4-мя перекладинами вверху, в виде меча или жезла, не говоря уже об обелисках, и священных предметах храмового или погребального употребления. Культ деревьев и животных, особенно распространённый в Африке, но далеко не чуждый и семитической Азии, в Египте не только удержался, но и рос во всё время их истории, и едва ли можно увидать какой-либо вид животного царства из встречавшихся в долине Нила, который не был бы предметом почитания в какой-либо её области. Не довольствуясь этим, народная фантазия и жреческое умозрение изобрели ещё фантастических животных, служивших впоследствии, в виде сложных фигур, для выражения различных идей высшего порядка. Так, птица с головой человека изображала воспарившую к небу разумную душу человека, сфинкс, представлявший соединение тела льва и головы человека, выражал соединение сил и мудрости в лице божества или царя и т. п. Но эти продукты умозрения резко отличаются от настоящих животных, для культа которых далеко не часто может быть подыскано удовлетворительное объяснение. Отдельные животные, деревья, фетиши были приурочены к тому или другому божеству, причём представления о последнем лишь в редких случаях могут быть приведены в связь со свойствами соответствующего животного и т. п. Если понятно, что высокопарящий могучий кобчик, сокол или фантастический феникс достаточно передают представление о боге солнца, что бык или овен выражают удовлетворительно идею плодородия хтонических божеств, что коровы уместны для сопоставления с богинями, то в целом ряде других случаев мы не можем привести и подобных объяснений. В настоящее время всё более и более находит себе последователей мнение, что африканский культ животных, найденных более высокой частью населения, переселившихся из Азии, был лишь механически сопоставлен с культом богов, принесённым этими пришельцами, равно как и фетиши и т. п. были распределены по отдельным божествам большей частью в связи с местами культов. Дело в том, что в египетской религии первоначально различались местные божества от общепочитаемых, но и впоследствии «городские боги» никогда не были забываемы. Каждое населённое место имело своего бога-покровителя, иногда нескольких богов или бога и его семью. Над всем этим возвышались почитавшиеся всеми египтянами божества солнца, месяца, неба, земли, Нила, растительной силы земли, наконец, божества смерти и усопших. Все эти божества имели в разных местностях различные имена и соединялись с различными представлениями. Так, божество солнца в Эдфу имело вид крылатого солнечного диска со страшной очковой змеей спереди; это был бог Гор, поражающий своих врагов — демонов мрака и бури; в Илиополе это был Атум в человеческом образе; в Иераконполе это был тоже Гор, но в виде кобчика; представлялся он и в виде жука-скарабея, нося с ним общее имя Хепра, напоминавшее египтянам однозвучное слово для понятия бытия. Бог мёртвых в Абидосе носит имя просто «Первый из Западных»; в Саккаре это был Сокар, представлявшийся в виде кобчика или мумии с головой этой птицы; в Фивах была корова богини Хатхор и змея богини «Любящий молчание», в Ираклеополе соответствующее божество именовалось Хершефи и т. п. Одновременно солнце, например, почиталось под своим общим именем Ра, месяц — Иах, Нил — Хапи и т. п. Рано началось отождествление космических божеств с местными и общими. Таким образом, первые иногда суживаются, вторые расширяются, причём менее жизнеспособные или поставленные в менее благоприятные политические условия остаются в тени и даже поглощаются более могучими. Сходные божества сливаются, сохраняя свои имена в виде вереницы сложных наименований, например: «Птах-Сокар-Осирис» или «Ра-Атум-Хепра-Гор» и т. п. Появляется представление об их тождестве, и отсюда недалеки и подступы к проблескам монотеизма. Развитие государственности и объединение страны под единой сильной властью фараона могущественно содействовало ходу этого процесса — на небо переносились земные условия: и там имеется свой «царь богов», окружённый сонмом небожителей, составляющих его двор; при нём штат сановников из тех же богов, семья и т. п. Он царит над всей вселенной, как фараон, ведёт войны, творит суд; утомившись, передаёт власть по наследству — ещё Манефон говорит о «династиях богов». Жрецы важнейших храмов уже рано привели эти представления в некоторую систему, сопоставив божества как местные, так и космические, как солнечные, так и земные, сгруппировав их в триады и эннеады, объединив их мифы и согласив представления. Наибольшей известностью и влиянием на другие попытки этого рода имела богословская система, выработанная в священном городе севера — Илиополе (др.-егип. Он). Здесь местный бог Атум был отождествлён с богом Солнца — Ра, который сам из себя произвёл пару богов: воздуха — Шу и влаги — Тефнут, которые родили следующую пару — бога земли Геба и богиню неба Нут, от которых произошли другие божества, но, главным образом, две пары — Осирис и Исида, Сетх и Нефтида. Эти девять богов составляли так называемую великую Эннеаду; другие были сгруппированы в две других, но имена их не перечисляются. Эннеада составляет по теории единое тело, отдельные члены его даже именуются частями тела или перстами верховного бога. Ра создал мир и был первым царём богов и людей; при нём состоит визирем премудрый Тот, бог месяца, а следовательно, меры и числа, грамоты, изобретатель иероглифического письма «владыка слова Божия», т. е. письменности и словесности, откровения, покровитель людей письменной трости — чиновников, писателей, учёных, книг, организатор культа. Его главным местом почитания был Ермополь (греки сопоставили его с Гермесом) в среднем Египте, где он представлялся в виде ибиса или павиана, или человека с головой ибиса. Жрецы соседнего великого храма — бога Птаха в Мемфисе не могли поступиться верховенством своего бога — первоначально хтонического и представляющегося в форме мумии, впоследствии получившего ещё значение покровителя ремёсел и искусств, ибо во владении его храма находились моккатамские каменоломни Турра, доставлявшие материал для пирамид, гробниц и статуй. Они учили, что из Птаха до создания мира излилось восемь других Птахов, сделавшихся создателями всего сущего. Два из них — Нун и Нунет — были божествами хаоса, родителями илиопольского Ра-Атума, третий, Птах, был «сердцем и языком» Эннеады, т. е. Гором и Тотом, разумом и словом, управляющими всеми вещами, всяким действием и движением. Таким образом, здешняя Эннеада составлена для конкуренции с илиопольской, причём сам верховный бог последней Ра-Атум произведён от неё и в неё включён и древний Гор, и бог Ермополя Тот, и все члены Эннеады объявлены тождественными с Птахом, а Мемфис местом, где происходили все главнейшие мифологические события. В других религиозных центрах делали проще — во главе Эннеады, заимствованной большей частью из Илиополя, ставили местное божество, отождествляя его с солнечным богом Ра-Атумом. Это божество, мужское или женское, считалось творцом и промыслителем мира, сохраняя и своё прежнее специальное значение, которое, однако, нередко терпело изменения. Так, в Саисе в Дельте местная богиня Нейт, первоначально богиня войны, изображалась в виде фетиша — щита с перекрещивающимися стрелами. Потом этот фетиш сделался её иероглифом и мало-помалу получил вид челнока при тканье, а богиня сопоставлена с ткацким искусством, но в высшем смысле — она соткала вселенную; наконец, она стала и богиней Неба, и богиней материи, из которой воссияло солнце — «она родила Ра первородно, когда ещё не было рождений». Бог Хнум, почитавшийся на Элефантине, в Бени Хасане и др. местностях под видом овна, был, по-видимому, первоначально одним из нильских богов, стал демиургом, создавшим людей из глины: в поздние эпохи он был предметом сложных богословских построений — это «дух Ра», предвечный, даже высший, чем Ра, расчленитель хаоса, разделитель стихий, создатель всего сущего, из него, отождествлённого с древним богом, почитаемым в Мендесе под видом овна и просто именуемым «Овен, владыка Мендеса», истекли четыре других овна — Ра в Элефантине, Шу — в Латополе, Осириса — в Инселисе, Геба — в Херурте. В греческой форме Кнеф — это совершенно пантеистическое божество особенно излюбленное гностиками. Исида, в классическое время бывшая только супругой Осириса и матерью Гора, приобретает мало-помалу значение как «великая волшебница», а в поздние эпохи — как великая Космическая богиня, и в неё вливаются другие богини. Хатхор, почитавшаяся, главным образом, в Дендере и в западной части Фив, большею частью под видом коровы, бывшей одним из символов неба, опирающаяся на четыре столба, вероятно, носила имя, близкое по созвучию значения с азиатскими богинями: Астартой, Истар, Аттар, но египтяне объяснили его, как «дом Гора» (Хат-Хор) и объявили супругой Гора Эдфуского и т. п. Но особенно сложна история представлений о самом Горе, который, по-видимому, соединил в себе несколько разнородных божеств. В архаический период это был верховный бог солнца, победитель врагов света и царя, отец и покровитель последнего; наряду с ним существует даже не включённый в великую илиопольскую Эннеаду Гор, сын Осириса и Исиды, богов хтонических, имеющий одной из своих форм «Гора младенца» — Харпехрота, греч., Гарпократа. Отождествление этих божеств произошло, вероятно, на почве мифов. Египетская мифология была богата, но до нас дошли лишь её случайные обрывки. Несомненно, вокруг каждого божества и в каждом религиозном центре существовал цикл священных показаний, но до нас уцелели только намёки на них в гимнах и мифических текстах, иногда, впрочем, сохранились и отдельные мифы.