Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл
Наполеон не ограничивался лишь тем, что преподносил всему миру образцы французского превосходства. Идеи Просвещения оставили основательный отпечаток в уме этого незаурядного человека, и так же, как Ньютон открыл совокупность непреложных законов, управляющих физическим миром, он желал разработать подобный свод законов для управления людьми — почему бы то, что оказалось хорошо для Франции, не сделать достоянием других. Всё, стоящее на пути Идеи, было отброшено, как незаслуживающее внимания, здесь не было места, к примеру, «безделице» вроде местных обычаев и народных традиций. Всё, что не совпадало с его интересами, обречено было попасть в разряд невежественного и примитивного. Из письма Жерому: «Твои слова о том, что народ Вестфалии не согласен, кажутся мне смешными… Если народ отказывается от того, что идёт ему на пользу, то он повинен в анархии, и первейшая обязанность государя — наказать его»[118]. Использовались все мыслимые и немыслимые способы. Едва став консулом, Наполеон похвалялся собственной ловкостью, рассказывая Редереру (Roederer):
«Я покончил с войной в Вандее, обратившись в католичество; обосновался в Египте, приняв мусульманство; завоевал сердца итальянцев, став ультрамонтаном (направление в католицизме, отстаивающее идею неограниченной власти папы римского. — Прим. ред.)»[119].
И всё же гибкость 1800 г. всё больше и больше подменялась грубыми средствами убеждения (интересно отметить, что с годами императора не устраивало медленное внедрение его идей: очевидно потому, среди префектов преобладали французы, из 306 только 32 не были ими, и уж, конечно, в родных местах не служили. Становилось ясно, в центре внимания Наполеона находилась одна-единственная цель — дипломатическая, она же и стратегическая — объединение всего континента против Британии, что в свою очередь предполагало внедрение французского образа жизни во все сферы европейского общества. В ноябре 1807 г. он советовал Луи Бонапарту:
«Римляне дали свои законы союзникам: почему же Франция не может применить свои законы в Голландии? Ты должен обязательно ввести французскую денежную систему… Наличие одинаковых гражданских законов и денежных систем скрепляет узы наций»[120].
Таким образом реформа становилась орудием стратегии, как это видно из знаменитого письма Жерому, написанному по случаю его возведения на вестфальский престол. Итак:
«Нужно, чтобы твой народ пользовался свободой… неслыханной для жителей Германии… Такой стиль правления станет более надёжным заслоном от Пруссии… чем даже защита со стороны Франции. Какой народ захочет вернуться к прусской деспотии, если он сможет пользоваться благами мудрого и либерального правления?»[121]
Реформа, укреплявшая власть Луи и Жерома в их новых владениях, кроме того, усиливала мощь государства и завоёвывала поддержку образованной части общества — Наполеон, опираясь на буржуазию и просвещённые умы республик, которые он учредил в Северной Италии в 1796 и 1797 гг., по-видимому, искренне уверовал в то, что, по его словам: «Народы Германии, Франции, Италии [и] Испании хотят равенства и [введения] либеральных идей»[122]. Здесь вновь прагматичный диктат — такова позиция императора по отношению к империи в широком смысле слова. Чем сильнее государство, тем больше его доход, армия и способность служить Наполеону, а в более широком смысле, — и возможностей выжить. Баварии и Вюртембергу, оказавшимся верными союзниками, предоставили свободу действий; напротив, Испании в состоянии хаоса с финансами, двором, раздираемым противоречиями и разъедаемым продажностью, армией, напоминающей скелет в лохмотьях, и неумеренной тягой к флоту пришлось пережить период насильственного обновления.
Здесь мы, возможно, подошли к самому существу дела. Реформа для Наполеона всегда была орудием эксплуатации, использования которого требовали его непрекращающиеся войны. Он говорил своему брату Луи:
«Не забывай, Ваше Величество, что ты прежде всего француз. Я возвёл тебя на голландский престол только для того, чтобы ты служил интересам Франции и помогал мне во всём, что я делаю для неё»[123].
Таков вывод, который напрашивается, если хорошенько изучить структуру наполеоновской реформы. Там, где император хотел завоевать поддержку традиционной элиты, например, в Польше, изменения проводились под сурдинку прагматизма; когда император желал вознаградить своих приближённых, создавая новые владения, он пренебрегал интересами сателлитов; ну а если, как например, в жозефовской Испании, приходилось иметь дело с вооружённым сопротивлением, то любой несогласный с реформой становился покойником.
Проведение реформы
Итак, было ясно как божий день, что стремление французского императора к реформе безгранично. В разных местах по-разному воплощалась она в жизнь. Наиболее активно реформа проводилась в фактических владениях Франции, чуть скромнее — в государствах-сателлитах и колебалась в прямо противоположных пределах там, где Наполеон был друг и брат. Итак, повторяем, надежды императора на один, общий путь развития не всегда оправдывались и реформа проходила с переменным успехом, воспринимаясь кое-где очень своеобразно.
Само собой разумеется, что на территориях, присоединённых к Франции, достаточно было просто приказа — закон, общественный строй и аппарат управления работали по-французски. Взять хотя бы такой пример: в Риме вслед за аннексией, последовало закрытие почти
