Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Отшвырнула свиток, прилегла в подушки, положив руку на воспалившийся лоб.
А Антон Мапуилович Девиер так и остался сидеть в прихожей в креслах. Ждал невесть чего - как говорится, у моря ждал погоды. Но когда он порывался уйти, Левенвольд его останавливал - подожди да подожди...
Хотя чего - подожди? Сам-то он, Левенвольд, красавчик, только и шмыгал из одной двери в другую.
И привиделась Девиеру на троне старшая "дщерь Петрова", чернокудрая, решительная, как отец, сверкающая синевою глаз. Та, другая, Лизочка Петровна, та попроще...
Антон Мануилович очнулся от толчка в плечо. Левенвольд его будил, держа в руке свиток.
- На, бери, генерал... Подписала она указ.
Глава пятая
СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА
1
Ранним утром на последней ямской заставе перед Санктпетербургом собралось множество народа. Солнце, обещая жару, ярко светило сквозь макушки деревьев. Свежесть исходила от травы и от леса, хор птиц вопиял к небесам.
Встречали светлейшего князя Александра Даниловича, который, как было сообщено фельдъегерской службой, изволит прибывать из своей государственной поездки в герцогство Курляндское.
Близ ямской избы собрались все, кто, согласно правилам, должен сопровождать светлейшего при въезде в столицу. Шесть лошадей в бархатной сбруе, скороходы с бунчуками, ровно турецкие паши, музыканты в личных ливреях Меншикова, то есть в синих кафтанах с золотым шитьем. Наконец, шесть важных камер-юнкеров, один из которых должен был следовать рядом с каретой, держась за дверцу.
Кони, звеня трензелями, стригли молоденькую травку. Отряд ингерманландских драгун личного Меншикова княжеского полка спешился. Курили трубки, пересмеивались, все сытые, молодые.
- Соловьи-то, соловьи! - сказал, выходя на крыльцо, генерал-майор Волков, секретарь светлейшего.--Вон тот, на березе, так и выкручивает...
- А что, ваше превосходительство, - спросил ямской смотритель, министры-то прибудут встречать светлейшего?
- Спрашиваешь! - ухмыльнулся молодой генерал-майор. - Пусть попробуют не прибыть!
- А что же их тогда все нету? Поезд светлейшего ожидается вот-вот.
- Ну, у Нарвской заставы его могут встретить или на Загородном... Вишь, вчера фельдъегери поздно сообщили, государыня была у дочери...
Вдруг раздалась резкая команда. Драгуны загасили трубки, вскочили на коней и, выезжая попарно, резво поскакали по дороге к Санктпетербургу.
- Ординарцы, где мои ординарцы? - забеспокоился генерал-майор. Узнайте-ка, в чем дело.
К крыльцу подскакал всадник в черной епанче и полумаске. Спрыгнул прямо на верхнюю ступеньку, за ним стали подъезжать еще верховые, одетые в различную форму.
- Господин генерал, пройдите в избу, - предложил он Волкову.
В избе он скинул полумаску и оказался Преображенским командиром Иваном Бутурлиным. Седые волосы на лбу у него торчали воинственно.
- Вы арестованы, - заявил он. - Пожалуйте шпагу.
- Не имеете права! - что было сил закричал Волков, наклоняясь к окошку разглядеть, что там творится. - Полковник не может арестовать генерала!
- Надо знать табель о рангах! Преображенский полковник равен генерал-лейтенанту! - Бутурлин грубо схватил его за шиворот. Вошедшие вслед за ним отобрали у Волкова оружие.
- Поди скажи музыкантам, чтоб играли побойчей, - велел Бутурлин ямскому смотрителю. - Да гляди ты у меня!
Меншиков в своем возке издалека услышал звуки Преображенского марша. В последнее время какая-то апатия, непонятное безразличие все чаще охватывали его. Казалось бы, с чего? Кто в огромной империи, которую бедная наивная царица именует своим герцогством, кто осмелился бы перечить светлейшему князю? Как говорил льстивый владыко Феофан: "В сем Александре мы видим величие Петра!" Он, Меншиков, действительно второе лицо во всех деяниях Петра.
Да в том-то и дело, что всего только второе! Любой царедворец, будь он трижды слабоумен, царедворец только потому, что он гак рожден. А светлейший, хоть звезды с небес хватай, остается Алексашкой Меншиковым, который сегодня есть, а завтра - фу, и нет его!
И светлейший откинулся на кожаную спинку, пощипывал короткие усики. Предвкушал и баньку, и обед с настоечкой, и приятные разговоры среди друзей или хотя бы среди льстецов. А губы подпевали давно знакомому маршу, пальцы сами собой отстукивали такт.
Вдруг карета остановилась, будто попала в ухаб. Лошади храпели, звенели поводья, кто-то кричал:
- Что случилось?
Меншиков приоткрыл дверцу, и в тот же миг в ней появился человек в странном партикулярном кафтане, но снаряженный по-военному.
- Светлейший князь Меншиков? - спросил он, хотя какое могло быть сомнение, что это светлейший князь.
- Я... - ответил Меншиков, соображая, что могло произойти.
- Повелением ее императорского величества, - сказал тот, поперхнулся, прокашлялся и закончил: - Вы арестованы. Вот указ.
Меншиков смотрел на его лицо и видел, что он молод, что губы его or волненья дрожат. Еще бы! Ведь не каждый же день доведется арестовывать генерал-фельдмаршала российской армии, герцога Ижорского, владетеля Почепского и Батуринского и прочая и прочая... Один титул его занимает полторы печатных страницы. Но и у Меншикова дрожали руки, ко; да оп принимал и разворачивал свиток с указом.
Нет, это подпись подлинная.
Ему хорошо знакомы эти каракули - не то Екатерина, не то просто Катя.
А с улицы нетерпеливо кричали:
- Ну, что ты там медлишь? Предъявил указ? И тогда Меншиков почувствовал, что прежняя нечеловеческая сила вулканом поднимается в нем изнутри. Он вырвал указ из рук арестующего И стал хлестать его свитком по щекам. И видел безумные от страха глаза молодого человека, и повторял:
- Подлецы, подлецы, ах, мерзавцы!
Затем вытолкнув его из кареты, высунулся сам. Конный конвой в синих меншиковских мундирах, держа, руки при эфесах, стоял сгроем в отдалении, наблюдая, что происходит.
- Братцы! - заорал во всю мочь Меншиков с подножки. Ветер трепал его седеющие волосы, он размахивал пистолетом. - Братцы! Не со мной ли вы ходили на шведов и на турок?
- Ура! одним духом выкрикнул княжеский конвой. Лязгнули сабли, рассыпалась дробь копыт. Полковник Бутурлин, еле успев накинуть епанчу, с крыльца сиганул на коня и первым кинулся наутек.
- Ванька Бутурлин! - опознал его светлейший. - Ну, погоди!
И он выстрелил ему вдогонку. И это был единственный за всю эту глупую историю выстрел. Но в Бутурлина он не попал, а угораздил прямо в бок стоявшему напротив саврасому коньку, и тот шарахнулся обземь, отчаянно болтая копытами.
А музыканты, зажмурившись от страха, продолжали играть. И Преображенский марш гремел немного грустно, старомодно и очень торжественно. Он гремел, а в лесу ему вторили соловьи.
Светлейший спустился из кареты, скинул дорожный кунтуш, вытер лоб платком. Подбежал, радостно поздравляя, освободившийся из заточения генерал-майор Волков. Меншиков сосредоточенно разглядывал подпись императрицы на указе.
Подвели единственного пленного. Это оказался тот самый, который явился в карету к светлейшему с указом. Да и то попался он только потому, что именно его Савраску убили и он, вместо того чтобы бежать или обороняться, склонился над умирающим конем.
- Ишь каков! - сказал Меншиков, увидев на груди пленного медали, и провел по ним рукой.
- Максим Тузов, сирота! - четко отрапортовал пленный. Страха в его светлых глазах уже не было никакого, зато накапливалось отчаяние. - Я один все сие устроил, и арест и указ, никто меня не подбивал! - Поспешно добавил, облизывая пересохшие губы: - И больше вам от меня ничего не узнать, хоть пытайте!
- Ну, это мы еще посмотрим, - усмехнулся светлейший, топорща усы. Эй, Волков, прикажи скрутить его покрепче да ко мне в багажник, потом разберемся!
2
Обер-полицеймейстер майор Рыкунов докладывал Девиеру наиболее сложные дела. Обыденщину - кражи, уличные безобразия - это решал сам. Цены такому помощнику не было.
- Вот из канцелярии прошений переслали жалобу... - майор разгладил замусоленную от долгих мытарств бумажку с бледной орленой печатью. - Пишет некий посадский из Вологды. Прибыл в стольный град на святки, следовательно, в январе. У Царицына луга, где гулянье, с него сняли полушубок дубленый. Крикнул "караул", полицейские сотские, замес-то помощи, сняли с него же и порты и зипун...
Ударила пушка, и полицейский дом задрожал до самого основания. В подземельях заворочались наловленные тати.
"Полдень! - подумал генерал-полицеймейстер. - А Тузов так и не появился. Что-нибудь у них там на заставе сорвалось. Этот Ванька Бутурлин, как был при царе Петре архидиаконом всешутнейшего собора, так дураком и остался... На черта я с ними связался, морра фуэнтес!"
И чтобы не показать помощнику, что он чем-то расстроен, переспросил:
- Так в чем, говоришь, он был одет, тот посадский?
- Как писано в челобитье, дубленый полушубок белой кожи, а то, что в полиции сняли, - порты бархатные, також зипун суровской, шелковою басмой расшит.
