Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Ленушка (Юдина) поскучает чуточку – и забудет. Она последнее время обо мне мало думала…

Миша (Юдин)… ну, точно я тут ничего не могу сказать. Я ему, должно быть, надоела своим бесцветным пребыванием у них. Это было вот когда видно: Лене хотелось как-то пойти погулять, и Миша соглашался. Но, когда потом спросили меня и я выразила – нехотя – свое согласие, я заметила, как Миша – лениво потягиваясь и из-за кулака – сказал:

– Стóит ли?..

Тогда я быстро добавила:

– Впрочем, нет, мне еще надо будет идти домой. Устану очень…

И они пошли.

А потом я еще его (Мишу) обидела – запиской о наградах. Ну, это было сделано уже нарочно… И если в прошлом году ни одного письма не было без его приписки – всегда юмористической, то теперь уж – ни в одном ничего… И мне так не хватает его шуток, что я раскаиваюсь в том, что всё время так держалась с ним, что обидела его – почти перед отъездом… Я написала ему уже об этом. И написала плохими рифмами, чтобы вызвать его на критику. И вот мне интересно, ужасно интересно, что он «по этому предмету» скажет?..

Екатерина Александровна (Юдина) посочувствует – мне для меня. Я хотела бы слышать, что и как она скажет, когда узнает об этом из моего безалаберного письма. А Алексей Николаевич (Юдин)… Ну, он скажет – очень равнодушно:

– Бывает… – когда ему скажут:

– Папочка! А Ниночка-то не приедет больше!..

А прочитав письмо, преспокойно сложит его в боковой карман и примется за газету… Всё – как обычно. И если пожалеет обо мне, так только для себя…

Ах, хотела бы я весь этот день видеть!

Соня (Юдина), конечно, моментально напишет мне письмо. Вот, вероятно, теперь (Юдины) сидят за чаем и сообщают Аркадию Александровичу (Рылову), что «вот какая новость»…

Может быть, и Бобровский тоже тут, и какое-нибудь замечание они оба сделают – такое, что схватишься за животик…

Ах, пусть Соня напишет мне обо всем подробно – сегодня вечером, в кровати!.. Я все-таки – большая свинья: всё тревожу их со своими делами. Ну, что же делать? И чем только я смогу им за это отплатить? Хотелось бы сделать для них что-нибудь…

А вот странно: я приобрела себе «друга» в лице Сони – как она об этом говорит в своих письмах – вот чем. Как-то раз она сказала мне, что ее самолюбие мешает ей в том-то, том-то и том-то… и что сознание этого мешает ей жить. И мне так почему-то стало ее жаль, что я состряпала достаточно дикие рифмы – для того чтобы отважиться передать ей их. И я отважилась (вообще, я за это время стала во многих отношениях очень отважной) – передала. И после этого у нас завязалась такая переписка, что я должна была пустить в ход всё свое бумажное красноречие, чтобы вылезти из страшных противоречий…

Я думаю, что если бы Соня перечла теперь по порядку все мои письма, то получилось бы впечатление винегрета. Господи, как мне было трудно писать убедительно! Я не умею так писать. И ведь, должно быть, не убедительно я писала, так как они, то есть мои письма, не достигли цели и не убедили Соню. Зачем я не умею ни писать, ни говорить хорошо – так, чтобы убедить? И почему вообще я не умею разговаривать?! Досадно…

А теперь мне досаднее всего, что я не вижу и не слышу, как, что и кто говорит обо мне – у них, у моих милых, хороших, любимых… Стыдно признаться, но здесь, в семье, мне чего-то не хватает. Но это что-то есть у них, у Юдиных. Может быть, со временем мне удастся точно определить, что это такое. А теперь – не могу…

Вчера я получила письмо от Лиды Лазаренко. Как я хохотала, когда читала его!.. А Лена Домрачева, лежа на Зоиной кровати, хохотала надо мной. Но как же не смешно, когда все ее (Лиды) советы уже выполнены. Все – до… последнего.

Последний (совет) я едва ли выполню. А это – вот какой умный, но мало пригодный для меня совет: «Сократи всякое писание, даже письма сократи – до открыток, а то я по себе знаю, что во время “схватывания и закрепления на бумаге” мы горим втрое, если не вдесятеро сильнее, чем обыкновенно…» Вот тут будет уже пункт разногласия. Я согласна с тем, что в это время мы больше, сильнее «горим», но «гореть» приходится и без того – не меньше, когда слышишь и видишь то, что берет за сердце, да еще как берет!..

Ах, ну – потом об этом! Потом…

Да, кроме того… Ведь у меня же всего только мое обычное, всегдашнее притупленное дыхание в верхушке (легкого). Остаток от старых воспалений. Ну так и нужно не «привертывать» огонь, а пустить его. Тогда и дыхание пойдет на всех порах!..

Ура! Сегодня было солнышко – и счастье! Счастье от солнышка. Несмотря ни на что… Скоро весна. Чувствую, что весна скоро, хоть и всё морозы стоят. Все гулиманы215 были. Мноого…

Вчера (13 февраля) у меня было много новостей.

Во-первых – получила от Лены (Юдиной) такое письмо, что захлебывалась от смеху. Потешная девочка и ужасно хорошая! Прелесть!.. И особенный оттенок письму еще придали карандашные Мишины (Юдина) редакции. Это – еще смешнее. И это – уж совсем хорошо! Стало быть – забыл все мои выходки…

А потом, вечером… Ну, это – опять о болезни, но всё равно – тут есть одна мысль.

Попетова была у (доктора) Шмелёва и говорила обо мне. Он уверил, что «ничего нет», но что «Петроград… туда можно поехать – сдать экзамены, а потом перевестись в Киев»…

Вот, вот – это последнее: как я расстанусь с Юдиными?.. Но в Киев – это совсем недурно. Там – тепло… И нельзя ли отца туда перетянуть? Кажется, это не невозможно, потому что мама на днях говорила, что он предлагал переехать жить в Петроград… Но если год тому назад я была за это, то теперь я – против, так как мама не вынесет этой суматошной жизни, и лестниц, и этого дыму, и слякоти… Нет, это уж не дело… И Екатерина Александровна (Юдина) пишет, что «только не это». А вот в Киев – это другое дело!.. Перевестись в Киев?.. Мама уже предлагала перевестись в Москву… Надо подумать…

Однако – ну и публика есть на Руси!

Объявилось какое-то общество – «Общественный союз», которое проповедует, что 5-я (Государственная) Дума не может быть хуже 4-й, если выборы произвести… по куриальной системе с участием полиции. А этих «думцев» – так как они почти все подлежат призыву – изолировать от общества, что является уже делом воинских начальников, а этим последним можно сделать соответствующее внушение… А там уж и об евреях заговорили… Ну-у, известного сорта люди в этом «обществе»!..

Записка подана Протопопову216. Тому Протопопову, цензура которого вымарала письмо Милюкова217, который призывал к спокойствию и мирным занятиям рабочих заводов, очевидно, несколько возбужденных агитацией «сухопарого Милюкова», «брюнета», говорившего на заводах, звавшего в день открытия Думы рабочих к зданию Таврического дворца218 – для разных требований. Вот выступление-то этого «сухопарого Милюкова» и послужило поводом подачи записки…

Неужели же члены этого громкого «союза» не видят дальше своего носа? Ведь вот я – совсем дура, и в политике смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах, а и то рассудила это так, что и «сухопарый Милюков» – подложный и что распускать Думу… Боже сохрани! Вот если бы Протопопова попросили так вежливенько: «Извольте вам выйти вон!» – то это было бы великолепно… Впрочем, он вежливо – «не понимает». Должно быть – надо пинка дать… Ох, совсем самолюбия нет у человека! Ведь уж давно-давно ясно говорят: «Чего вам тут делать? Право…» Конечно, не этими словами, а понять можно. Уж если я понимаю, так… Не может быть, чтобы министр совсем бестолковый был. Но нужен ли он кому-нибудь? Не прикрываются ли им – и потому держат так долго? Непонятно… Но и нехорошо уж очень. Некрасиво…

А об новой-то Думе?! Фу! Совсем как (в) 1861 году – при создании первого парламента в Италии. Там и депутаты избирались куриями и под непосредственным наблюдением полиции. За целый век – вперед ни шагу. Срам себе признаться, а не то что в люди сказать… А впрочем – это не очень-то моего ума дело…

Что же касается равноправия евреев или, по крайней мере, разрешения им приобретать повсеместно недвижимую собственность – так у нас на («Бестужевских») курсах, в ту большую сходку, когда читали (еще до Рождества) политую красными чернилами, но дошедшую к нам речь, так об этом говорили много. Я не помню и не всё поняла, что они говорили по этому поводу… Я вообще немного понимаю в политике – какой бы то ни было. Помню только, что по этому поводу было много горячих разговоров и многие кричали:

– Почему только одним евреям? Уж если равноправия… – так всем! Какая такая привилегия евреям?..

И в резолюции, кажется, было постановлено, что – «всем»…

Ну, Бог с ней – с политикой. И как-то зло сердце сжимается, и брови сводит нехорошо, и дух захватывает в груди, когда читаешь эту «прелесть»… Лучше – о другом…