А. Вестбрук - Секреты самураев: Боевые искусства феодальной Японии
Затем, как сообщает лорд Редесдейл (Митфорд), приглашенный в качестве свидетеля со стороны иностранцев, произошло следующее:
«Поклонившись еще раз, приговоренный снял с плеч одежду и остался обнаженным до пояса. Очень тщательно он сложил рукава под коленями, чтобы тело его не упало назад. Японский воин должен умереть, падая вперед.
Решительной и твердой рукой он взял лежавший перед ним кинжал; задумчиво и даже с какой-то нежностью он посмотрел на оружие. Затем, собравшись в последний раз с мыслями, он глубоко вонзил кинжал в левый бок, медленно разрезал себе живот слева направо, повернул в ране кинжал и сделал еще движение вверх. За все это время ни один мускул не дрогнул на его лице. Потом он вытащил кинжал, наклонился вперед и подставил шею (под удар кайсяку). В первый раз гримаса боли поразила его лицо, но он не издал ни звука. В этот момент кайсяку, стоявший рядом и внимательно следивший за каждым его движением, вскочил на ноги, высоко поднял меч и на мгновение задержал его в воздухе. Раздался короткий, тяжелый и глухой звук — одним ударом голова была отсечена от тела».
Затем иностранцев попросили убедиться, что преступник должным образом искупил свою вину (иногда в доказательство этого голову последовательно показывали каждому свидетелю), после чего все покинули зал.
Итак, сэппуку отличается от обычного обезглавливания (как поступали с преступниками) тем, что приговоренный к смерти сам убивает себя. В определенных случаях (особенно вошедших в практику при Токугава) кайсяку наносил смертельный удар сразу же, как только осужденный наклонялся за лежащим на подносе кинжалом. Так погибли сорок семь ронинов, заслужившие в народе славу воинов, до конца преданных долгу. Им было позволено избегнуть ненужной боли (ведь само вспарывание живота сопровождается страшными муками и не приводит к немедленной смерти). Пример другого рода явил знаменитый мастер чайной церемонии Сэн Рикю, которому Хидэёси, по до сих пор неизвестной причине, приказал совершить сэппуку, в противном случае пригрозив казнить на площади. Рикю, вспоров себе живот, нашел силы еще и для того, чтобы отрезать часть кишки и приказать отослать ее на подносе Хидэёси. Несомненно, что подобное поведение, свидетельствовавшее о несокрушимости духа и способности переносить жестокую боль, сделало бы честь любому самураю.
В период Токутава церемония сэппуку становилась все более и более ритуализированной, ибо требовала неукоснительного соблюдения множества правил и условностей. Для осужденного устраивался прощальный пир, на котором подносили его любимые блюда на самой дорогой утвари и который сопровождался неторопливой, дружеской беседой. Каждый участник церемонии — а число их увеличилось — должен был быть одет в строго соответствующее нормам официальное платье. На шею осужденного наносились три точки, обозначавшие то место, куда должен был нанести удар кайсяку. Кроме того, время нанесения последнего удара также варьировалось: от того момента, когда осужденный только наклонялся за лежащим на подносе кинжалом, до того, когда он уже совершал последнее движение кинжалом вверх. Появилось множество вариантов произнесения последнего слова и «утвержденных» ответов свидетелей. А уже позднее вместо кинжала на поднос стали класть веер или другие предметы — уже само их наличие отличало сэппуку от обычного обезглавливания.
Тем не менее, изначальный идеал сохранился — это должна была быть смерть, выбранная добровольно и вызванная собственной, а не чьей-либо другой, рукой. Только такая смерть позволяла человеку смыть нанесенное вышестоящему лицу оскорбление или преступление, восстановить поруганную честь господина или своей семьи, выразить протест против несправедливости или побудить господина к нравственному поведению. Сэппуку считалось возвышенным финальным актом, венцом человеческого достоинства и свободы.
ОБЯЗАННОСТЬ И ПРАВО НА МЕСТЬ ВО ИМЯ СОХРАНЕНИЯ ЧЕСТИ СЕМЬИ
При определенных обстоятельствах самурай просто обязан был отомстить за зло — чаще всего за смерть одного из членов семьи, дабы спасти свою честь и честь рода. Если он не делал этого, то мог утратить свое высокое звание самурая и навлечь несмываемый позор на всю семью. Поэтому он имел право вполне легально преследовать человека, нанесшего ему обиду или совершившего преступление, даже если тот жил в другой провинции. Ихара Сайкаку, весьма плодовитый автор, живший во второй половине семнадцатого столетия, написал множество историй о чести самурая. Хотя события, имена и названия мест в его произведениях вымышлены, несомненно, что как модели ситуаций, так и стиль поведения и поступков в историческом и культурном плане вполне аутентичны. Так, один из рассказов весьма правдоподобно иллюстрирует и мотивы, и сам процесс отмщения.
Как-то, во время сильного дождя, на узком мосту столкнулись Мотобэ Дзицуэмон и Симагава Тахэи. Дзи-цуэмон ударил своим зонтиком Тахэи, а тот обозвал его наглецом. Ни один самурай не может допустить, чтобы его называли так. Разгорелась ссора. Тут Тахэи узнал, что Дзицуэмон имеет ранг более низкий, чем он сам. Тахэи вытащил меч и в последовавшей схватке убил Дзицуэмона. У Дзицуэмона было два брата-самурая, но оба старше его. Кроме того, он являлся лишь вассалом вассала, и потому ни один из них не мог отомстить за него. Когда же двое племянника Дзицуэмона просили у хозяина Тахэи разрешения на то, чтобы отомстить, он также не позволил им это сделать. Сам Тахэи был вынужден уйти со службы, ибо получил в поединке ранение' и стал инвалидом. Он отправился в глухую деревеньку и занялся врачеванием. И хотя он сменил имя, предполагаемые мстители не могли добраться до него, пока он находился во владениях своего господина, Мацудайра Цунамори Хатисука.
Однако желание отомстить полностью завладело одним из племянников Дзицуэмона. Он попросил своих друзей постоянно докладывать ему о том, где находится Тахэи, теперь носивший имя Хонрю. Однажды заболевший родственник попросил Хонрю сопровождать его. Хонрю согласился, хотя и с явной неохотой, ведь предстояло добраться до Осака, а значит — покинуть владения господина. Мотобэ Хёэмон, племянник Дзицуэмона, узнал об этом в Эдо. Вместе со своим другом он отправился в Киото, где доложил о своих намерениях в управе губернатора. Разрешение исполнить право самурая и отомстить за нанесенное клану оскорбление было им получено. Несколько дней они безуспешно пытались выследить Хонрю, который изо всех сил старался не показываться на виду. Наконец, им удалось найти его, в тот самый вечер, когда он уже собирался уезжать вместе со своим больным родственником. В течение дня мстители неоднократно теряли Хонрю из виду, но ранним вечером они вдруг увидели его около буддийского храма. Хонрю вошел в храм, чтобы вознести молитвы. Привратник запретил Хёэмону нападать на кого бы то ни было в самом храме, но согласился закрыть задние ворота. Теперь Хонрю мог выйти из храма только через главные ворота, у которых его ждали Хёэмон и его друг.
Они глядели в оба, так что даже летевшая высоко в небе пташка не сумела бы ускользнуть от них. Прозвучали последние слова проповеди: «Собратья, помните, что смерть может прийти в любой миг». Все встали и потянулись к выходу из храма. Среди толпы, шел Хонрю, черты его лица скрывала бамбуковая шапочка. Хёэмон бросился к нему и прокричал:
«Ты — Симагава Тахэи, убийца моего дяди, и я не дам тебе уйти!» Он еще не закончил, как Хонрю выкрикнул в ответ: «Я готов!» (Ихара).
Припертый к стене, Хонрю попытался сорвать с головы бамбуковую шапочку, но не смог этого сделать. И тогда он вытащил меч. (Как мы видим, он сохранил за собой право носить меч, хотя и ушел со службы.) Он отважно сражался, но когда в схватку вступил друг Хёэмона, удача покинула его и он погиб.
Очевидно, что этот рассказ написан на основе нескольких историй, ибо сохранился зарегистрированный протокол, составленный чиновниками, проводившими расследование. Они насчитали на теле Тахэи двадцать одну рану — свидетельство его доблести. Победители, получившие легкие ранения, немного отдохнули, а потом «поблагодарили чиновников, расследовавших обстоятельства дела. А когда чиновники, в свою очередь, похвалили их и сказали, что их поступок демонстрирует несокрушимый самурайский дух, сердца победителей переполнились безграничной радостью» (Ихара).
Если бы подобный поступок совершил тёнин (простолюдин), его назвали бы убийцей и, быть может, даже трусом. Когда же так поступает самурай, это достойно восхищения! В Японии времен Токугава считали, что самурай не может совершить ничего преступного или ошибочного, покуда он защищает собственную честь или честь своей семьи. Правда, в том случае, если бы Хонрю и его друг не известили власти о своих намерениях заранее и не получили бы разрешения, их поступок рассматривался бы иначе и, скорее всего, их приговорили бы к сэппуку.
