Кирилл Резников - Мифы и факты русской истории. От лихолетья Смуты до империи Петра
А. К. Толстой затронул Самозванца в пьесе «Царь Борис» (1869). Самозванец у него существует в виде слухов, хотя показаны народные силы, идущие ему на помощь. Как и у Островского и Костомарова, Гришка Отрепьев у Толстого не Самозванец, а заурядный пройдоха монах. Краткая характеристика Самозванца есть у Толстого в сатирической «Истории Государства Российского от Гостомысла до Тимашова» (1868). Там он пишет о нем: «Хоть был он парень бравый || И даже не дурак, || Но под его державой || Стал бунтовать поляк».
В русском обществе XIX в. интерес к Смутному времени был как никогда велик и среди его героев Лжедмитрий I занимал видное место. Неудивительно, что к его образу обратились художники. В начале XIX в. Г. Ф. Галактионов создает гравюру «Лжедмитрий I и Марина Мнишек». Б. А. Чориков – гравюру «Смерть Дмитрия Самозванца» (1836). Художник-передвижник Н. В. Неврев пишет картины «Присяга Лжедмитрия I королю Сигизмунду на введение в России католицизма» (1874) и «Ксения Борисовна Годунова, приведенная к Самозванцу» (начало 1880-х гг.). К. Вениг создает картину «Последние минуты Дмитрия Самозванца» (1879); К. В. Лебедев – картину «Вступление войск Лжедмитрия I в Москву» (1890-е гг.). Уже в начале ХХ в. К. Е. Маковский закончил огромную картину «Смерть Дмитрия Самозванца» (1906).
В литературе тема Лжедмитрия продолжает оставаться актуальной. В 1879 г. появляется роман Д. Л. Мордовцева «Лже-Дмитрий». В 1902 г. А. С. Суворин издает пьесу «Лжедмитрий и царевна Ксения» и ставит эту пьесу в театре. В 1904 г. он выпускает огромный альбом, посвященный Самозванцу. В предисловии Суворин пишет, что с 1605 по 1904 г. про Лжедмитрия I в Европе было создано больше литературных произведений, чем про любого русского царя. Уже после краха династии Романовых, в разгар новой Смуты, в 1917 г. в Крыму, Максимилиан Волошин написал замечательное стихотворение «Dmetrius-Imperator (1591–1613)». Речь в нем идет о духе убиенного царевича Дмитрия, собиравшего кровавый урожай с Русской земли в течение 20 лет:
Убиенный много и восставый,Двадцать лет со славой правил яОтчею Московскою державой,И годины более кровавойНе видала русская земля.
Центральное место в воплощениях убитого царевича занимает, разумеется, Лжедмитрий I:
…На московском венчанный престолеДревним Мономаховым венцом,С белой панной – с лебедью – с МаринойЯ – живой и мёртвый, но единый –Обручался заклятым кольцом.
Но Москва дыхнула дыхом злобным –Мёртвый я лежал на месте ЛобномВ чёрной маске, с дудкою в руке,А вокруг – вблизи и вдалеке –Огоньки болотные горели,Бубны били, плакали сопели,Песни пели бесы на реке……И река от трупа отливала,И земля меня не принимала.На куски разрезали, сожгли,Пепл собрали, пушку зарядили,С четырех застав Москвы палилиНа четыре стороны земли….
Русские историки второй половины XIX – начала XX в. Если в «Истории» Карамзина Лжедмитрий I обрисован в резко отрицательных тонах, то в «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьёва Лжедмитрий показан не только предельно объективно, но с симпатией (т. 8, 1858 г.). Соловьёв не верит, что самозванец был умышленным обманщиком:
«Чтоб сознательно принять на себя роль самозванца, сделать из своего существа воплощенную ложь, надобно быть чудовищем разврата, что и доказывают нам характеры последующих самозванцев. Что же касается до первого, то в нём нельзя не видеть человека с блестящими способностями, пылкого, впечатлительного, легко увлекающегося, но чудовищем разврата его назвать нельзя. В поведении его нельзя не заметить убеждения в законности прав своих, ибо чем объяснить эту уверенность, доходившую до неосторожности, эту открытость и свободу в поведении? Чем объяснить мысль отдать свое дело на суд всей земли, когда он созвал собор для исследования обличений Шуйского? Чем объяснить в последние минуты жизни это обращение к матери?… Возможность таких вопросов служит самым лучшим доказательством того, что Лжедимитрий не был сознательный обманщик».
Н. И. Костомаров определенно симпатизировал «названному Димитрию». В своей «Русской истории в жизнеописаниях ее важнейших деятелей» (1872) он склоняется к мнению, что «человек подобного характера не способен на гнусный обман». В отличие от Соловьёва, он считает, что самозванец был подготовлен не в московской земле боярами, а в польских владениях и не является Отрепьевым. В. О. Ключевский в «Курсе русской истории»(1902) отмечает одаренность Лжедмитрия I, его ораторский талант, храбрость и отсутствие жестокости. «Своим образом действий, – пишет Ключевский, – он приобрел широкую и сильную привязанность в народе, хотя в Москве кое-кто подозревал и открыто обличал его в самозванстве». Лжедмитрий держался как законный, природный царь: «никто из близко знавших его людей не подметил на его лице ни малейшей морщины сомнения в этом… Но как сложился в Лжедмитрии такой взгляд на себя, это остается загадкой столько же исторической, сколько психологической».
В «Лекциях по русской истории» (1899–1910) С. Ф. Платонов придерживается взглядов, «что Лжедмитрий – затея московская, что это подставное лицо верило в свое царственное происхождение и свое восшествие на престол считало делом вполне справедливым и честным». Платонов указывает на черты Лжедмитрия, раздражавшие русских и поляков. Перед москвичами он «был человек образованный, но невоспитанный, или воспитанный, да не по московскому складу. Он не умел держать себя сообразно царскому сану, не признавал необходимости этикета, «чина», который окружал московских царей;… от него пахло ненавистным Москве латинством и Польшей. Но и с польской точки зрения это был невоспитанный человек. Он был необразован, плохо владел польским языком, ещё плоше – латинским, писал «in perator» вместо «imperator». Такую особу, какой была Марина Мнишек, личными достоинствами он, конечно, прельстить не мог».
В Польше Лжедмитрий «понахватался… внешней «цивилизации», кое-чему научился и, попав на престол, проявил на нём любовь и к Польше, и к науке, и к широким политическим замыслам вместе со вкусами степного гуляки. В своей сумасбродной, лишенной всяческих традиций голове он питал утопические планы завоевания Турции, готовился к этому завоеванию и искал союзников в Европе. Но в этой странной натуре заметен был некоторый ум… Он легко решал те дела, о которых долго думали и спорили бояре. В дипломатических сношениях он проявлял много политического такта. Чрезвычайно многим обязанный римскому папе и королю Сигизмунду, он… уверял их в неизменных чувствах преданности, но вовсе не спешил подчинить русскую церковь папству, а русскую политику – влиянию польской дипломатии».
Лжедмитрий I в советской историографии и литературе. Глава историков-марксистов – М. Н. Покровский, писал в 1920 и 1933 гг., что Лжедмитрий I победил благодаря поддержке восставших крестьян. Его недолгое царствование не успело разочаровать народ, и он стал знаменем в классовой борьбе. Подобные взгляды разделяли Б. Д. Греков и В. И. Корецкий. С 1950-х гг. в историографии нарастало неприятие Лжедмитриев (I и II), пригласивших иезуитов и поляков в Россию и проводивших крепостническую политику по отношению к крестьянам. Важный вклад внесли работы А. Л. Станиславского (1980), показавшего, что в основе конфликта Смуты лежит не «крестьянская революция», а борьба за власть казаков и дворянства. К сходной точке зрения пришел и Р. Г. Скрынников, занимавшийся изучением не только истории Смуты, но её главных героев.
Лжедмитрию I Скрынников посвятил монографию «Самозванцы в России в начале XVII века: Григорий Отрепьев» (1987). Скрынников – автор многих популярных книг по русской истории конца XVI – начала XVII века и сведения о Лжедмитрии I можно найти в большинстве их них: не только абзацы, но целые главы кочуют у него из книги в книгу. По воздействию на массового читателя Скрынников – самый влиятельный российский историк сегодняшнего дня. И он этого заслуживает, потому что Руслан Григорьевич – профессионал и к тому же блестящий популяризатор. Впрочем, таковыми были крупные русские историки прошлого.
Путь самозванца описан у Скрынникова во многом по-новому по сравнению с историками классиками. Скрынников приводит доказательства, что самозванцем был Юрий Отрепьев. Он предлагает версию «короткого» монашества Григория, отводя большую часть его юности службе у Михаила Романова и князя Черкасского. Скрынников видит в Чудовом монастыре ту квашню, где был заквашен заговор против Годунова. Здесь он отводит исключительное место Варлааму Яцкому{4}. Похождения самозванца в Польше, его поход на Москву, царствование и гибель изложены в традиционном плане за исключением акцентов. А акценты эти связаны с неприязнью Скрынникова к Отрепьеву. Он позволяет себе сентенции вроде: «… интересы собственного народа и государства мало заботили авантюриста» или «Первая и последняя в его жизни атака закончилась позорным бегством», усугубляет внешние недостатки Отрепьева: «… нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление».
