Николай Карамзин - История государства Российского. Том 3. От Великого князя Андрея до Великого князя Георгия Всеволодовича
2. Заимодавец чужестранный удовлетворяется прежде иных; он берет свои деньги и в таком случае, когда должник осужден за уголовное преступление лишиться собственности. Если холоп Княжеский или Боярский умрет, заняв деньги у Немца, то наследник первого – или кто взял его имение – платит долг.
3. И Немец и Россиянин обязаны в тяжбах представлять более двух свидетелей из своих единоземцев. Испытание невинности посредством раскаленного железа дозволяется только в случае обоюдного на то согласия; принуждения нет. Поединки не должны быть терпимы; но всякое дело разбирается судом по законам той земли, где случилось преступление. Один Князь судит Немцев в Смоленске; когда же они сами захотят идти на суд общий, то их воля. Сею же выгодою пользуются и Россияне в земле Немецкой. Те и другие увольняются от судных пошлин: разве люди добрые и нарочитые присоветуют им что-нибудь заплатить судье.
4. Пограничный Тиун, сведав о прибытии гостей Немецких на волок, немедленно дает знать тамошним жителям, чтобы они везли на возах товары сих гостей и пеклись о личной их безопасности. Жители платят за товар Немецкий или Смоленский, ими утраченный. Немцы на пути из Риги в Смоленск и на возвратном увольняются от пошлины: также и Россияне в земле Немецкой. Немцы должны бросить жребий, кому ехать наперед; если же будет с ними купец Русский, то ему остаться позади. – Въехав в город, гость Немецкий дарит Княгине кусок полотна, а Тиуну Волокскому перчатки Готские; может купить, продать товар или ехать с оным из Смоленска в иные города. Купцы Русские пользуются такою же свободою на Готском береге и вольны ездить оттуда в Любек и другие города Немецкие. – Товар, купленный и вынесенный из дому, уже не возвращается хозяину, и купец не должен требовать назад своих денег. – Немец дает весовщику за две капи, или 24 пуда, куну смоленскую, за гривну купленного золота ногату, за гривну серебра 2 векши, за серебряный сосуд от гривны куну; в случае продажи металлов ничего не платит; когда же покупает вещи на серебро, то с гривны вносит куну смоленскую. – Для поверки весов хранится одна капь в церкви Богоматери на горе, а другая в Немецкой божнице (следственно и в Смоленске была католическая церковь): с сим весом должны и Волочане сверять пуд, данный им от Немцев.
5. Когда Смоленский Князь идет на войну, то ему не брать Немцев с собою: разве они сами захотят участвовать в походе. И Россиян не принуждать к военной службе в земле Немецкой.
6. Епископ Рижский, Мастер Фолкун (Volquin) и все другие Рижские Властители признают Двину вольною, от устья до вершин ее, для судоходства Россиян и Немцев. Если – чего Боже избави – ладия Русская или Немецкая повредится, то гость может везде пристать к берегу, выгрузить товар и нанять людей для вспоможенид; но им более договорной цены с него не требовать.
Сия грамота имеет для Полоцка и Витебска то же действие, что и для Смоленска. Она писана при Священнике Иоанне, Мастере Фолкуне и многих купцах Рижского царства, приложивших к ней свои печати; а свидетели подписались»… Следуют имена некоторых жителей Готландии, Любека, Минстера, Бремена, Риги; а внизу сказано: «Кто из Россиян или Немцев нарушит наш устав, будет противен Богу».
О сем договоре упоминается и в Немецкой летописи, где он назван весьма благоприятным для купцов Ливонских; но предки наши, давая им свободу и права в России, не забывали собственных выгод: таким образом, увольняя чужеземных гостей, продавцов серебра и золота, от всякой пошлины, хотели чрез то умножить количество ввозимых к нам металлов драгоценных. В рассуждении цены серебра заметим, что она со времен Ярослава до XIII века, кажется, не возвысилась относительно к Смоленской ходячей или кожаной монете: Ярослав назначает в Правде40 гривен пени кунами за убийство, а Мстислав Давидович в уставе своем 10 гривен серебром, полагая 4 гривны кун на одну гривну серебра, следственно, ту же самую пеню: напротив чего Новогородские куны унизились.
Не только купцов, но и других чужеземцев, полезных знаниями и ремеслом, Россияне старались привлекать в свою землю: строителей, живописцев, лекарей. От Ярослава Великого до времен Андрея Боголюбского знаменитейшие церкви наши были созидаемы и расписываемы иностранцами; нов 1194 году Владимирский Епископ Иоанн, для возобновления древнего Суздальского храма Богоматери, нашел между собственными церковниками искусных мастеров и литейщиков, которые весьма красиво отделали сию церковь снаружи и покрыли оловом, не взяв к себе в товарищи ни одного Немецкого художника. Тогда же славился в Киеве зодчий, именем Милонег-Петр, строитель каменной стены на берегу Днепра под монастырем Выдубецким, столь удивительной для современников, что они говорили об ней как о великом чуде. Греческие живописцы, украсив образами Киевскую лавру, выучили своему художеству добродетельного Монаха Печерского Св. Алимпия, бескорыстного и трудолюбивого: не требуя никакой мзды, он писал иконы для всех церквей и, занимая деньги на покупку красок, платил долги своею работою. Сей Алимпий есть древнейший из всех известных нам живописцев Российских. Кроме икон церковных, они изображали на хартиях в священных книгах разные лица, без особенного искусства в рисунке, но красками столь хорошо составленными, что в шесть или семь веков свежесть оных и блеск золота нимало не помрачились. – Заметим также, касательно рукоделий, что древние Бояре Княжеские обыкновенно носили у нас шитые золотом оплечья: итак, искусство золотошвеев – сообщенное нам, как вероятно, от Греков – было известно в России прежде, нежели во многих других землях европейских.
Мы упомянули о лекарях: ибо врачевание принадлежит к самым первым и необходимейшим наукам людей. Во времена Мономаховы славились в Киеве Арменские врачи: один из них (как пишут), взглянув на больного, всегда угадывал, можно ли ему жить, и в противном случае обыкновенно предсказывал день его смерти. Врач Николы Святоши был Сирианин. Многие лекарства составлялись в России: лучшие и драгоценнейшие привозились чрез Константинополь из Александрии. Желая всеми способами благодетельствовать человечеству, некоторые из наших добрых Монахов старались узнавать силу целебных трав для облегчения недужных и часто успехами своими возбуждали зависть в лекарях чужеземных. Печерский Инок Агапит самым простым зелием и молитвою исцелил Владимира II, осужденного на смерть искусным врачом Арменским.
Таким образом, художества и науки, быв спутниками Христианства на Севере, водворялись у нас в мирных обителях уединения и молитвы. Те же благочестивые иноки были в России первыми наблюдателями тверди небесной, замечая с великою точностию явления комет, солнечные и лунные затмения; путешествовали, чтобы видеть в отдаленных странах знаменитые святостию места и, приобретая географические сведения, сообщали оные любопытным единоземцам; наконец, подражая Грекам, бессмертными своими летописями спасли от забвения память наших древнейших Героев, ко славе отечества и века. Митрополиты, Епископы, ревностные проповедники Христианских добродетелей, сочиняли наставления для мирян и Духовных. Суздальский Святитель, блаженный Симон, и друг его, Поликарп, Монах Лавры Киевской, описали ее достопамятности и жития первых Угодников слогом уже весьма ясным и довольно чистым. Вообще Духовенство наше было гораздо просвещеннее мирян; однако ж и знатные светские люди учились. Ярослав I, Константин отменно любили чтение книг. Мономах писал не только умно, но и красноречиво. Дочь Князя Полоцкого, Святая Евфросиния, день и ночь трудилась в списывании книг церковных. Верхуслава, невестка Рюрикова, ревностно покровительствовала ученых мужей своего времени, Симона и Поликарпа. – Слово о полку Игореве сочинено в XII веке и без сомнения мирянином: ибо Монах не дозволил бы себе говорить о богах языческих и приписывать им действия естественные. Вероятно, что оно в рассуждении слога, оборотов, сравнений есть подражание древнейшим Русским сказкам о делах Князей и богатырей: так, сочинитель хвалит соловья старого времени, стихотворца Бояна, которого вещие персты, летая по живым струнам, рокотали или гласили славу наших витязей. К несчастию, песни Бояновы и, конечно, многих иных стихотворцев исчезли в пространстве семи или осьми веков, большею частию памятных бедствиями России: меч истреблял людей, огонь – здания и хартии. Тем достойнее внимания Слово о полку Игореве, будучи в своем роде единственным для нас творением: предложим содержание оного и места значительнейшие, которые дают понятие о вкусе и пиитическом языке наших предков.
Игорь, Князь Северский, желая воинской славы, убеждает дружину идти на Половцев и говорит: «Хочу преломить копие свое на их дальнейших степях, положить там свою голову или шлемом испить Дону». Многочисленная рать собирается: «Кони ржут за Сулою, гремит слава в Киеве, трубы трубят в Новегороде, знамена развеваются в Путивле: Игорь ждет милого брата Всеволода». Всеволод изображает своих мужественных витязей: «Они под звуком труб повиты, концом копья вскормлены; пути им сведомы, овраги знаемы; луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наточены; носятся в поле как волки серые; ищут чести самим себе, а Князю славы». Игорь, вступив в златое стремя, видит глубокую тьму пред собою; небо ужасает его грозою, звери ревут в пустынях, хищные птицы станицами парят над воинством, орлы клектом своим предвещают ему гибель, и лисицы лают на багряные щиты Россиян. Битва начинается; полки варваров сломлены; их девицы красные взяты в плен, злато и ткани в добычу; одежды и наряды Половецкие лежат на болотах, вместо мостов для Россиян. Князь Игорь берет себе одно багряное знамя неприятельское с древком сребряным. Но идут с юга черные тучи или новые полки варваров: «Ветры, Стрибоговы внуки, веют от моря стрелами на воинов Игоревых». Всеволод впереди с своею дружиною: «сыплет на врагов стрелы, гремит о шлемы их мечами булатными. Где сверкнет златой шишак его, там лежат головы Половецкие». Игорь спешит на помощь к брату. Уже два дня пылает битва, неслыханная, страшная: «земля облита кровию, усеяна костями. В третий день пали наши знамена: кровавого вина не достало; кончили пир свой храбрые Россияне, напоили гостей и легли за отечество». Киев, Чернигов в ужасе: Половцы, торжествуя, ведут Игоря в плен, и девицы их «поют веселые песни на берегу синего моря, звеня Русским золотом». Сочинитель молит всех Князей соединиться для наказания Половцев и говорит Всеволоду III: «Ты можешь Волгу раскропить веслами, а Дон вычерпать шлемами», – Рюрику и Давиду: «Ваши шлемы позлащенные издавна обагряются кровию; ваши мужественные витязи ярятся как дикие волы, уязвленные саблями калеными», – Роману и Мстиславу Волынским: «Литва, Ятвяги и Половцы, бросая на землю свои копья, склоняют головы под ваши мечи булатные», – сыновьям Ярослава Луцкого, Ингварю, Всеволоду и третьему их брату: «О вы, славного гнезда шестокрильцы! заградите поле врагу стрелами острыми». Он называет Ярослава Галицкого Осмомыслом, прибавляя: «сидя высоко на престоле златокованом, ты подпираешь горы Карпатские железными своими полками, затворяешь врата Дуная, отверзаешь путь к Киеву, пускаешь стрелы в земли отдаленные». В то ж время Сочинитель оплакивает гибель одного Кривского Князя, убитого Литовцами: «Дружину твою, Князь, птицы хищные приодели крыльями, а звери кровь ее полизали. Ты сам выронил жемчужную душу свою из мощного тела чрез златое ожерелье». В описании несчастного междоусобия Владетелей Российских и битвы Изяслава I с Князем Полоцким сказано: «На берегах Немана стелют они снопы головами, молотят цепами булатными, веют душу от тела… О времена бедственные! Для чего нельзя было пригвоздить старого Владимира к горам Киевским» (или сделать бессмертным)!.. Между тем супруга плененного Игоря льет слезы в Путивле, с городской стены смотря в чистое поле: «Для чего, о ветер сильный! легкими крылами своими навеял ты стрелы Ханские на воинов моего друга? Разве мало. тебе волновать синее море и лелеять корабли на зыбях его?.. О Днепр славный! Ты пробил горы каменные, стремяся в землю Половецкую; ты нес на себе ладии Святославовы до стана Кобякова: принеси же и ко мне друга милого, да не шлю к нему утренних слез моих в синее море!.. О солнце светлое! Ты для всех тепло и красно: почто же знойными лучами своими изнурило ты воинов моего друга в пустыне безводной?..» Но Игорь уже свободен: обманув стражу, он летит на борзом коне к пределам отечества, стреляя гусей и лебедей для своей пищи. Утомив коня, садится в ладию и плывет Донцом в Россию. Сочинитель, мысленно одушевляя сию реку, заставляет оную приветствовать Князя: «Немало тебе, Игорь, величия, Хану Кончаку досады, а Русской земле веселия». Князь ответствует: «Немало тебе, Донец, величия, когда ты лелеешь Игоря на волнах своих, стелешь мне траву мягкую на берегах сребряных, одеваешь меня теплыми мглами под сению древа зеленого, охраняешь гоголями на воде, чайками на струях, чернетьми на ветрах». Игорь, прибыв в Киев, едет благодарить Всевышнего в храм Пирогощей Богоматери, и Сочинитель, повторив слова Бояновы: «худо голове без плеч, худо плечам без головы», восклицает: «Счастлива земля и весел народ, торжествуя спасение Игорево. Слава Князьям и дружине!» Читатель видит, что сие произведение древности ознаменовано силою выражения, красотами языка живописного и смелыми уподоблениями, свойственными Стихотворству юных народов.
