Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.
Высокая текучесть усиливала неразбериху, вызванную расширением числа школ. В начальном образовании почти одна пятая «новых» учителей на самом деле заполняла вакансии, одна треть заменяла учителей, перешедших в среднюю школу, а остальные заняли свои места в связи с ростом числа учеников. Даже при общем увеличении числа учителей, приблизительно четверть сельских начальных школ и три четверти средних сельских школ были не полностью укомплектованы. На Урале в октябре 1930 г., через месяц после заявленного отделом образования намерения заполнить все штаты, не хватало 2 тыс. учителей. В Куйбышевской области нехватка 2 тыс. учителей означала, что в каждой школе остается одна вакансия. В 1937 г. в школах Российской Федерации не хватало 21 тыс. учителей. Это составляет всего 5% от числа работающих учителей, но целых две трети от роста их числа в 1936-1937 гг. Для обеспечения распространения образования власти постоянно набирали новых работников. В Западной Сибири областной отдел образования раздраженно отвечал на просьбы местных организаций о новых учителях: «В настоящий момент вам следует обеспечить учебный процесс с имеющимися учителями, дать учителям максимальную нагрузку и правильно использовать все ресурсы. Это единственно возможное решение». Не довольный таким ответом, один районный отдел образования попросил самого Бубнова прислать учителей. В конце 1939 г. чиновники Западной Сибири жаловались, что в результате «высокой текучести» некоторые районы покидают по тридцать учителей одновременно{273}.
Куда уходили все эти люди? Многие находили более привлекательное место работы. В Бердске, где, согласно опросу, больше трети учителей хотели при первой возможности уйти из школы, большинство стремились найти работу «непосредственно на производстве»:
«Часть из них объясняет это тем, что труд слесаря, техника, инженера интереснее, а часть откровенно сознается в заманчивости “настоящего” рабочего положения, лучших видов на материальное положение и более широких возможностей на продвижение вперед — к “более благополучному существованию”»{274}.
Выступая на совещании молодых учителей, Варновате заявила, что она не может позволить себе оставаться учительницей и уходит на другую работу. Чиновник профсоюза Бычкова в ответ подвергла критике широко распространенное убеждение, что «намного интереснее работать на заводе или где-то в госхозе». В Дмитриевске некоторые учителя начальной школы стремились перебраться в среднюю, но многие оставляли преподавание совсем: «Учителя уходят работать на заводы, на стройки, в учреждения или еще что-то вроде этого, потому что их вынуждают покинуть школу». Крымская учительница Ильина заявила: «Лучшие кадры уходят. Когда они видят ужасное обращение с учителями, то просто уходят в какой-то технический институт или учебное заведение, где будет лучшее снабжение». Такая же озабоченность оттоком учителей сквозит в сообщении из Донецкой области: «В районе очень мало квалифицированных учителей, но и они бегут из района». Партийный комитет Северного края с иронией отметил: «Мы хотим отправить лучших учителей на Север, но в настоящих условиях нет не самых лучших и даже самых худших, учителя бегут прочь»{275}.
Судя по замечанию Ильиной, учителя часто оставляли школу, чтобы продолжить свое образование. Многие собирались вернуться к преподаванию, а для других школа стала лишь перевалочным пунктом. В Белоруссии один человек стал учителем ради «чистой работы… чтобы уйти из колхоза», но сделал тем самым только первый шаг на пути к конечной цели: «Я надеялся поработать немного, подкопить денег и затем устроиться в конструкторское бюро». Другие учителя уходили работать в школьную администрацию, отделы образования и партийные органы. Молодой украинец по фамилии Вавый шесть лет отработал учителем в деревне, потом в отделе образования, затем в районном совете и снова как учитель (по собственному желанию, отметил он) и, наконец, как преподаватель на курсах. Один участник Гарвардского проекта начинал простым учителем, затем стал в 1935 г. завучем, потом директором школы и вернулся к преподаванию в 1937 г. В Северном крае И. Е. Марков работал учителем, учился в педагогическом институте, руководил районным отделом образования, вернулся в педагогический институт и снова стал учителем{276}.
Как видно по этим примерам, текучесть не всегда означала уход из школы. На состав учителей и их отношение к профессии также влияло «горизонтальное перемещение» между школами или районами. Московские плановики подсчитали, что «переход учителей из одной школы в другую» составляет 20% ежегодной текучести, то есть в 4 раза больше окончательной смены профессии{277}. Порой учителя переезжали с места на место по семейным обстоятельствам, особенно женщины, следующие вслед за своими мужьями. Перевод учителей Корелева и Михельсона в другие деревни вынудил их жен, также учителей, последовать за ними. Сибирская учительница Васильева, о судьбе которой рассказано в начале предыдущей главы, переезжала с места на место вслед за мужем несколько раз{278}.
Многие деревенские учителя искали работу в городских школах. В 1930 г. самарский городской отдел образования получил больше 600 заявлений от сельских учителей, но «добровольно пожелал ехать в деревню только один педагог т. Храповицкая». В 1931 г. в Азербайджане инспектор сельского РОНО перевелся на работу учителем в Баку, а затем устроил в городские школы еще десять своих коллег. Учитель С. Е. Хозе перебрался из украинской деревни в одну из крупнейших школ Москвы — характерный для первой пятилетки пример перемещения из села в город. В Ленинградской области несколько городских учителей, которых «с большим трудом» отправили в сельские районы, обнаружили встречный «поток» учителей, которые направлялись в Ленинград{279}.
В то время как переезд из одного района в другой не влиял на общее количество учителей, ощущение нестабильности школы и общества в целом при этом усиливалось. Под Смоленском одна молодая учительница меньше чем за шесть месяцев поменяла шесть школ; в Ярославской области Гусева стала восьмой учительницей второго класса за год; в Харькове за два года в четвертом классе сменилось одиннадцать учителей. В некоторых случаях текучести способствовали административные решения. В Восточной Сибири учитель Полтавский провел шесть месяцев в «полупервобытной» общине, пока его не назначили в новую школу. В Карелии Скрисанова в течение года сменила три разные школы, несмотря на ее сетования, что такая нестабильность вредит ей лично и просто мешает нормально работать. Е. С. Пильщикова, проработавшая двадцать лет в одной и той же школе близ Смоленска, пожаловалась в газету, что вынуждена каждый год выстраивать отношения с новыми и неопытными коллегами. В одном районе около Киева каждый год «больше половины преподавателей» заставляли менять школы, что вызывало широкое недовольство: «Учителя целыми группами осаждают отделы народного образования, пытаясь узнать о причинах их перевода или увольнения, для того чтобы написать протест»{280}.
В некоторых случаях, как с Полтавским и Скрисановой, учителей переводили туда, где отчаянно нуждались в их профессионализме, но порой новые назначения вредили как им самим, так и процессу обучения. В районе около Сталинграда одиннадцать учителей неожиданно перевели на другое место работы без всяких объяснений и вразрез с призывами центральных властей взвешенно подходить к каждому назначению. Корелев проработал в одной школе восемь лет и «никаких замечаний не имел», однако его перевели в другую деревню. Когда жена Корелева, тоже учительница, пожелала остаться ради своих детей, чтобы они закончили учебный год, ее уволили. В Подмосковье руководитель отдела образования, Давыдов, переводил опытных учителей «из одной школы в другую, не спрашивая их согласия и с ними не советуясь, ничего не объясняя и никак не мотивируя». В Западной области учителя Беленова перевели на новое место только потому, что он «долгое время работает в одной школе». Когда Беленов возмутился, его без промедления уволили. Судя по этим примерам, чиновники использовали тактику переводов и увольнений, чтобы подорвать авторитет опытных и уважаемых учителей[29].
Районы с рачительным руководством и хорошими школами, наоборот, легко находили учителей. Когда чиновники одного района на Волге обратились в областной отдел образования с просьбой прислать больше учителей, им ответили: «Вербуйте сами. У вас хороший район, к вам пойдут»{281}. Борьба за учителей иногда приводила к административным конфликтам. В 1936 г. член партии А. Ковалев из школы близ Смоленска обратился за новым назначением прямо в отдел образования в Восточной Сибири. Ковалева попросили приехать как можно скорее, но партийные руководители его района воспрепятствовали переводу, потому что сами отчаянно нуждались в учителях. Ковалев обратился в ЦК партии, ссылаясь на нехватку желающих поехать на работу в Сибирь. В августе, перед новым учебным годом, Смоленскому комитету партии дали указание отпустить Ковалева{282}.
