Михаил Серяков - Битва у Варяжских столпов

Другое весьма важное филологическое наблюдение применительно уже к собственно восточнославянским торговым путям сделал О.Н. Трубачев. Поскольку ни путь «из варяг в греки», ни Волго-Балтийский путь, который можно назвать путем «из варяг в арабы», невозможны без волоков (рис. 6), этот филолог по этому поводу обращает внимание на один чрезвычайно показательный момент: «Самую важную информацию представляет русский характер номенклатуры волоков, полное отсутствие скандинавского языкового вклада в эту номенклатуру…»{274} Отметив отсутствие следов и балтского влияния на эту номенклатуру, исследователь подчеркивает, что хоть праславянское volkъ есть во всех славянских языках, но обозначает оно там самые разные предметы, перемещаемые волочением. С другой стороны, понятия волока как пространства, преодолеваемого судами, перетаскиваемыми посуху, есть только у восточных славян, что указывает на его изобретение нашими далекими предками без каких-либо влияний со стороны{275}. Однако, делая свои выводы, этот выдающийся ученый не учел наличие соответствующей топонимики у славян, живших на территории современной Германии: «Не менее интересны “волоки”: города Pritzwalk (от водной системе Muritz к Эльбе) и Pasewalk; деревня Wolken на p. Warnow, подле города Butzow… деревня Privelake на правом берегу ниже Эльбы… в сфере главного некогда (на Бардовике) торгового пути из славян в немцы; деревня Pralank в Мекленбурге; “Priwalk” — выступающая коса, закрывающая морской залив, ведущий к устью Травы и городу Любеку, и т.д.»{276}. Наконец, еще одна деревня Prielack, испорченное «переволок», известна на перевале от системы Одры к рекам Шпрее и Эльбе{277}. Все эти многочисленные примеры показывают, что и этой части западных славян была знакома система волоков в речных торговых путях. Учитывая тесные связи, существовавшие между ними, с одной стороны, и новгородскими словенами и кривичами — с другой, нет ничего удивительного в передаче идеи волоков для налаживания торговых маршрутов. В любом случае наличие системы волоков лишь у славян с территории Германии и восточных славян, без которых трансконтинентальные торговые маршруты через русскую территорию были бы попросту невозможны, при полном отсутствии следов участия скандинавов в их создании представляется более чем показательным.

Известный из ПВЛ путь «из варяг в греки» возник достаточно поздно. В отличие от Волго-Балтийского пути он гораздо хуже прослеживается археологически, особенно начальный период его функционирования. Некоторые норманисты на основании находок всего двух монет византийского императора Феофила II (829–842) в Гнездове и в Бирке датируют время возникновение торгового пути между Византией и Швецией через Русь второй третью IX в. Очевидно, что две монеты, которые могли попасть в эти места и совсем иным путем, — это слишком мало для того, чтобы утверждать о существовании регулярных торговых связей (для сравнения отметим, что клады арабских дирхемов, отмечающие путь «из варяг в арабы», подчас исчисляются сотнями и тысячами монет). Еще одна бронзовая монета того же Феофила была найдена на Городище около Новгорода, а более поздняя византийская монета 976–1025 гг. — в Ладоге{278}. В условиях достаточной скудности археологических источников опираться следует на данные письменности. К их числу относится упоминание о походе новгородского князя Бравлина на Сурож, который состоялся, по утверждению русской редакции Жития Стефана Сурожского, тогда, когда «по смерти же святого мало лет минуло», а умер этот святой после 787 г., то есть поход произошел где-то на рубеже VIII и IX вв. Другие письменные источники говорят об имевших место в первой половине IX в. посольстве «хакана росов» в Византию и походе русов на Амастриду, а в начале второй половине того же столетия состоялся поход на Константинополь Аскольда и Дира. Все это говорит о том, что отдельные участки пути «из варяг в греки» использовали до того, как им в 882 г. прошел в Киев Вещий Олег, совершив оттуда затем поход на Царьград. Хоть этот путь уже в IX в. неоднократно используется для походов и дипломатических миссий, вопрос о начале его функционирования как торговой артерии остается пока открытым.

Скандинавская традиция знает путь «из варяг в греки», и названия его трех ключевых пунктов, а именно Новгорода, Киева и Константинополя, в ней оформлены одним корнем -гард-, связанным со скандинавским названием Руси Гардарики, — Холмгард, Кенугард и Миклагард. Эти три названия явно в ней выделяются потому, что все остальные крупные города обозначаются ею корнем -бург. По всей вероятности, знала о пути «из варяг в греки» и западнославянская традиция: как уже отмечалось выше, в саге о Тидреке Бернском Русь и Греция рассматривались как одно государство, что указывает на существовавшие между обеими странами тесные связи. О присутствии скандинавов в Новгороде как самом северном отмечаемом ими центре на пути «из варяг в греки» речь пойдет ниже, а пока остановимся на их весе в торговле северной столицы Руси. Посвятившая свое исследование торговле средневекового Новгорода на основании комплексного изучения письменных и археологических источников Е.А. Рыбина делает следующий вывод: «Столь малое число скандинавских предметов в составе огромной вещевой коллекции, собранной за годы раскопок в Новгороде, говорит об исключительном характере каждой такой находки… К сожалению, новгородско-скандинавские торговые связи практически не фиксируются археологически, а единичные находки скандинавских вещей в Новгороде являются лишь косвенным свидетельством этих связей»{279}. Эта констатация особенно показательна на фоне того, что торговые связи этого города не только с Киевом или западными славянами, но и с мусульманским Востоком хорошо прослеживаются и на материале раскопок.

Что касается юга Руси, то здесь для норманистов картина складывается совсем безрадостная. Как была вынуждена признать еще одна сторонница скандинавского происхождения варягов, Е.А. Мельникова, «на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье почти не обнаруживается скандинавских древностей и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание Днепровского пути»{280}. В другой своей совместной работе с В.Я. Петрухиным они попробовали приискать этому соответствующее объяснение: «Проникновение скандинавов к югу от Приладожья до второй половины IX в. было эпизодическим и связано с выходом отдельных экспедиций к Черному морю. Их продвижение по рекам Восточно-Европейской равнины еще не было, видимо, связано с оседанием в славянских поселениях, что обусловило почти полное отсутствие археологических находок скандинавского происхождения, датируемых IX в., вне зоны первоначальных славяно-финно-скандинавских контактов»{281}. С археологическими данными согласуются и данные собственно скандинавских рунических надписей. Древнейшим письменным свидетельством о поездке скандинавов даже не на Русь, а вообще в Восточную Европу, по словам этой же исследовательницы, является надпись, составленная около 900 г.: «stikuR сделал этот памятник по Эйдвину, своему сыну. Он пал на востоке»{282}. И это при том, что количество рунических надписей, упоминающих Восточную Европу, в несколько раз превосходит количество надписей, упоминающих Западную и Южную Европу. С другой стороны, имеются следы связей юга Руси с полабскими славянами, археологические свидетельства которых мы рассмотрим далее.

Необходимо подчеркнуть, что подробностей пути «из варяг в греки» скандинавские саги не знают. Еще в XIX в. В.Н. Юргевич, отметив «совершенное молчание» саг о плаваниях викингов по Днепру и о его порогах, задался совершенно естественным вопросом: «Возможно ли, чтобы скандинавы, если это были руссы, не знали ничего и нигде не упомянули об этом, по свидетельству Константина Порфирородного, обычном пути руссов в Константинополь?»{283} Из 3500 скандинавских рунических камней лишь единственный, обнаруженный на острове Готланд и датируемый примерно 1100 г., упоминает один днепровский порог: «Ярко окрашенные установлены эти камни: hakbiarn (и его) брат Хродвисл. Эйстейн (и) Эймунд вместе установили эти камни по Хравну к югу от Ровстейна. Они добрались вплоть до Айфора. Вифель вел (отряд)»{284}. Если читать интересующее нас слово как Айфор, отмечает Е. А. Мельникова, то это согласуется с названием четвертого днепровского порога у Константина Багрянородного, у которого и погиб упомянутый в надписи Хравн. Из текста непонятно, отправились после этого готландские купцы дальше или повернули назад. Это единственное упоминание порогов в рунической надписи вместе с молчанием о них саг говорит о том, что путешествия по этому маршруту скандинавов вряд ли были особенно многолюдными. На протяжении веков доказательство их участия в создании пути «из варяг в греки» видели в русских названиях днепровских порогов, записанных Константином Багрянородным. Выше было показано, что из скандинавских языков свободно выводятся только два названия. Также царственный автор дважды приводит форму πραχ, тогда как и он сам, и другие византийские авторы всегда передают славянское г своим γ. Обративший на это внимание С.А. Гедеонов справедливо отметил, что в данном случае император передает не русское г в слове порог, а вендское h в слове prah, что свидетельствует о том, что его информатором был новгородец или славянин с юга Балтики{285}.