Константин Рыжов - 100 великих россиян
Если то, что я видел, сделано в течение года, то то, что остается сделать в верхней половине фигуры и во всей нижней с окружающим пространством, должно занять по крайней мере три года. При всем том его Демон едва ли будет симпатичен для публики и даже для академиков».
Причину постоянного безденежья и необеспеченности Врубеля, после того как он вышел из стен Академии, его друзья и родственники видели отчасти в том, что он не хотел и не мог понять вкус заказчиков, отчего оставался непризнанным и неизвестным художником при всем огромном своем таланте, уме и образованности; и главное, от того, что не умел жить, не умел распоряжаться своими средствами, как положено. Так оно и было на самом деле. С покупателями и заказчиками он никогда не торговался и часто отдавал свои произведения за бесценок. Свои работы он считал чем-то неоконченным, промежуточным в своем стремлении к совершенству и поэтому очень мало дорожил ими: раздаривал, оставлял где попало и забывал о них.
Спасаясь от голода, он дает уроки рисования, берется за неинтересные и недостойные его призвания и таланты заказы. Но мотивы его «Тетралогии» проступали во всем, чего касалась его кисть. Так в 1886 г. Врубель пишет с дочери киевского ростовщика «Девочку на фоне персидского ковра» — одну из своих талантливейших работ, в которой впервые нашла свое воплощение его Тамара. Но лика Демона он не мог подглядеть нигде, кроме как в своей душе. Он множество раз принимался за холст, писал и рисовал голову, торс своего героя, очищал написанное и начинал заново, снова бросал сделанное, записывая его другими изображениями. Параллельно в 1887 г. он трудился над эскизами к Владимирскому собору: «Надгробный плач», «Воскресение» и «Вознесение», исполненных высочайшего трагизма. Однако эскизы эти не были приняты комиссией к исполнению, и вместо фресок Врубелю пришлось писать орнаменты.
Впервые Врубель увидел своего Демона только спустя пять лет после начала работы. Это случилось в Москве, где он думал провести всего несколько дней по пути из Казани в Киев. Но вышло так, что он остался в этом городе почти до конца своей жизни. В мае 1890 г. Врубель сообщал в одном из писем:
«Вот уже с месяц я пишу Демона. То есть не то, чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а «демоническое» — полуобнаженная, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами». Это письмо отражало только первоначальный замысел. Друг Врубеля художник Коровин вспоминал, что работая над «Сидящим Демоном», Врубель постоянно менял композицию и детали: «…фантазии его не было конца. Орнаменты особой формы: сегодня крылья кондора, а уже к вечеру стилизованные цветы невиданных форм и цветов».
Образ Демона вышел глубоко романтическим. Этот дух еще полон юности и сердечного жара, в нем нет ни злобы, ни презрения. Это ни тень добра, ни его изнанка (как" в христианской философии) — это само добро, но освободившееся от безгрешности, от святости и потому приблизившееся к человеку.
Со своей «вершины льдистой», где он «один меж небом и землей», Демон видит всю, взятую вместе, скорбь мира. Его лучистые глаза полны слез. Фон, или, вернее, живописно-декоративное пространство, в котором живет Демон, получило воплощение в технике, похожей на мраморную мозаику, особенно в кристаллических неземных цветах за его спиной и в полосках заката, будто выложенных красными, оранжевыми и желтыми камешками мозаики на фоне густых цветовых аккордов лилового неба.
Это полотно стало только началом работы Врубеля над его «Демонианой».
Хотя задуманная тетралогия так и не была написана, Врубель получил в 1890–1891 гг. возможность принять участие в оформлении юбилейного издания Лермонтова, над которым тогда трудились лучшие русские художники, и создал несколько прекрасных иллюстраций к поэме «Демон» (в том числе «Голова Демона», «Пляска Тамары», «Тамара в гробу» и некоторые другие). После выхода книги измученный до изнеможения своим Демоном Врубель на время освободился от его чар и от его гнета.
В последующие годы положение Врубеля стало медленно поправляться.
После появления его «Сидящего Демона» и некоторых других работ — таких как «Испания» (1894), «Гадалки» (1895), прекрасных декораций к операм Римского-Корсакова, за ним признали оригинальный талант. Он начинает получать заказы, которые позволили ему несколько поправить свой быт и устроить личную жизнь. В 1896 г. в Женеве Врубель обвенчался с Надеждой Забелой — популярной в то время оперной певицей и актрисой. Медовый месяц они провели в Люцерне. Забела была на двенадцать лет моложе Врубеля, она искренне любила мужа и верила в его большой талант. Врубель нашел с ней свое счастье. При всех страданиях, выпавших на его долю, судьба даровала ему любимую жену, верного друга и почти единомышленника в понимании искусства. Средств на жизнь им, впрочем, хватало далеко не всегда — Врубели так и не завели своего дома, постоянно снимали меблированные комнаты или квартиры, в которых устраивались с возможными удобствами на год или два.
В 1898 г. в письмах Врубеля появляются новые упоминания о Демоне.
Начался второй круг мучительных поисков этого образа. В 1899 г. он пишет «Летящего Демона». Этот Демон не имел уже лирических черт и своеобразного обаяния, свойственных Демону 1890 г. Это другой Демон — охваченный тоской и пониманием своего вечного одиночества. Его полет — без цели, без любви. В нем, однако, не было всего того, что хотелось бы выразить Врубелю, поэтому он бросил картину неоконченной.
Между тем в 1899–1900 гг. творческий гений Врубеля достигает расцвета.
С лихорадочной быстротой он пишет свои великие полотна: «Пана», «Сирень», «К ночи» и «Царевну-Лебедь» (томительная, печальная красота, утонченная хрупкость, грация и таинственность этой картины просто поразительны; она недаром считается одним из самых замечательных творений Врубеля).
Одновременно он создает множество акварелей, делает эскизы декораций и театральных костюмов.
Однако осенью 1901 г. Демон оттесняет другие идеи и завладевает всеми помыслами Врубеля. После пятнадцати лет напряженных раздумий он нако нец понял, как должен писать своего героя: он увидел его поверженным — в какой-то горной пропасти, лежащим в складках роскошного плаща. Этот образ захватил его до полного самозабвения. Работая и переделывая написанное, он не выходил из мастерской целыми днями, ни с кем не общался, сделался вдруг резким и злым. Прежняя его внимательность и нежность к жене, сменились раздражительностью и нетерпением ко всему, что могло отвлечь его от работы. Он долго и трудно искал выражение лица для Демона. Ведь в! нем заключалась главная суть образа. Это лицо должно было быть одновременно жутким и прекрасным, мудрым и наивным, в нем должна была отразиться мука поражения и в то же время неукротимая гордость.
Почти законченное, великолепное, по мнению видевших его, полотно, Врубель вдруг совершенно переделал и не оставлял работы до последнего мгновения. Картина уже висела на выставке, но Врубель продолжал приходить в залы и на глазах публики что-то менял в лице своего Демона. Новый созданный им образ разительно отличался от прежнего. Это был не борец с развитой мускулатурой, а женственно-хрупкое, почти бесплотное и бесполое существо со сказочно-таинственным лицом восточного склада, полудетским или девичьим, с выражением глубоко затаенной обиды и неистребимой гордости духа. Его птичье синеватое тело с заломленными руками, неестественно вытянутое, служило прямой антитезой античному классическому торсу «Сидящего Демона», но все же воплощало в себе какую-то особенную языческую, нехристианскую красоту. Это был как бы ужас красоты или прекрасное зло.
Посылая свое творение на выставку, Врубель заранее предвидел непонимание. И в самом деле, ни одна картина в то время не вызывала таких крайних и противоречивых мнений, как его новый «Демон». И по сей день отношение к этому полотну остается далеко не однозначным. Смог ли Врубель, наконец, выразить то, что хотел, сумел ли он поймать преследовавший его и постоянно ускользавший от него образ — неизвестно. Долгое напряжение, томительное погружение в мир «демонического» не прошли для него бесследно. После окончания картины что-то ломается в его душе. Он меняется буквально на глазах. Куда-то уходят его интеллигентность, дух, интеллект. Он становится нетерпимым и грубым до такой степени, что вскоре Забела начинает всерьез сомневаться в возможности их дальнейшей совместной жизни. «Вообще это что-то неимоверно странное, ужасное, — писала она Римскому-Корсакову, — в нем как будто бы парализована какая-то сторона его душевной жизни… Ни за один день нельзя ручаться, что он кончится благополучно».
