Джоан Флетчер - Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой
Однако Цезарю, наверное, было хорошо известно, что греческий путешественник Питеас (Пифей) совершил плавание вокруг Британии в 320-х годах до н. э. и описал остров в своей книге «Об океане», хранившейся в Александрийской царской библиотеке, о чем знал заведовавший ею Эратосфен. Затем во II веке до н. э. по крайней мере одно птолемеевское торговое судно плавало к берегам «Британники».
В своих «Записках», которые Цезарь вел от третьего лица, он утверждал, что вторгся в Британию в августе 55 года до н. э., «так как знал, что во все войны с Галлией оттуда посылались подкрепления нашим врагам; если бы даже остаток лета оказался недостаточным для ведения регулярной войны, то он все-таки считал очень полезным для себя хотя бы только вступить на этот остров, познакомиться с его населением и добыть сведения о местностях, гаванях и удобных для высадки пунктах»[179], не говоря уже об источниках жемчуга, слух о которых прошел в Риме, причем Помпею за этот товар там уже рукоплескали.
Когда в августе 55 года до н. э. Цезарь с десятью тысячами легионеров высадился в Уолмере в Кенте, его встретили местные жители с оружием в руках, на колесницах, обросшие волосами, раскрашенные синей краской из вайды, казавшиеся «от этого <…> в сражениях страшней других на вид»[180]. У кельтов, как и фракийцев, существовал обычай обезглавливать убитых в бою врагов, и потом, как это было хорошо знакомо родственникам Клеопатры, «головы наиболее выдающихся из врагов они [бальзамировали] кедровым маслом и бережно [хранили] в ларцах, показывая затем гостям»[181].
Осуществляя это вторжение, длившееся чуть больше двух недель, Цезарь главным образом преследовал цель заручиться поддержкой в Риме, где это вторжение произвело невероятный пропагандистский эффект, поскольку впервые римская армия вступила на неизвестную территорию. Сенат постановил провести двадцатидневные празднества и благодарственные молебствия — самые продолжительные из всех проводившихся ранее по случаю победы какого-либо римского полководца.
Воодушевленный таким успехом, Цезарь задумал вторую операцию на следующий год. У побережья Кента волны в щепки разбили часть кораблей, как и в первом случае. С подкреплением пришло трагическое известие. Его дочь Юлия умерла во время родов, а ребенок Помпея и внук Цезаря пережил мать всего на несколько дней. Помпей хотел похоронить их на территории одного из своих богатых имений, но вмешавшаяся толпа устроила пышную кремацию на Марсовом поле в знак уважения к ее популярному у народа отцу.
Цезарь воспринял новость в свойственной ему стоической манере, не выказывая постигшего его горя, и энергично занимался текущими делами, чтобы отвлечься от переживаний. Когда в конце июля Цезарь овладел сильно укрепленным расположенным на холме лагерем в районе Сент-Альбанса, пришла весть, что в Галлии снова поднялось восстание, поэтому он вернулся на побережье. Там составил донесение и послал несколько писем в Рим. Зная, что все написанное любителю сплетен Цицерону быстро станет достоянием всех и каждого, Цезарь поведал о проведенном времени в стране, где, как писал Цицерон, «удивительное множество утесов», сообщив о залежах железа и олова, тучных стадах и больших запасах зерна на острове.
Цезарь покинул Британию в конце сентября, после того как принял капитуляцию у правителя бриттов Кассивеллауна, взял заложников и собрал дань, в том числе речным жемчугом, при этом, «сравнивая величину жемчужин, он нередко взвешивал их на собственных ладонях»[182]. Оба вторжения на территорию Британии имели грандиозный пиаровский успех, даже если его критики говорили, что добыча невелика. Несмотря на то что Цезарь привез жемчуг, Цицерон заявил своим друзьям, что в Британии нет ни одной унции серебра и что он сомневается, есть ли у рабов-бриттов литературный и музыкальный вкус. А вот римские дамы, подражая «синим британцам»[183], принялись «раскрашивать волосы лазурным цветом»[184].
Треть населения Рима составляли рабы, сам Цезарь старался купить лучших: «Красивых и ученых рабов он покупал по таким неслыханным ценам, что сам чувствовал неловкость и запрещал записывать их в книги»[185]. Он также мог обеспечить каждого из своих легионеров рабом после завоевания Галлии, однако сведениями о массовых убийствах, которыми сопровождалось его покорение Галлии и Германии, воспользовались его противники в Риме. Они требовали суда над ним как над военным преступником, но огромные территориальные приобретения значили больше, чем жизни людей. Тем не менее в отличие от своих обвинителей Цезарь не имел расовых предубеждений и причислял галлов к союзникам.
Как и Александр, Цезарь «в походе шел впереди войска, обычно пеший, иногда на коне»[186] и приказывал солдатам «не терять его из виду»[187]. Как и его любимый герой, он пользовался популярностью в войсках и обращался к солдатам «товарищи», что другим римским лидерам казалось слишком фамильярным. Цезарь судил о солдатах по их боевым, а не по моральным качествам, и позволял во время передышек делать, что им хочется, и отвечал критикам, что «его солдаты и среди благовоний умеют отлично сражаться»[188]. Но также требовал от них хорошей выправки. Будучи щеголем, Цезарь носил тогу, отороченную бахромой, что напоминало увлеченность Александра иноземной одеждой, и надевал на пальцы сразу несколько колец. Он также любил носить лавровый и дубовый венки, которыми он был награжден за военные заслуги. Помимо демонстрации статуса, он скрывал свои светлые редеющие волосы более удачно, чем обычным способом. «Безобразившая его лысина была ему несносна, так как часто навлекала насмешки недоброжелателей. Поэтому он обычно зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб»[189].
И все же, несмотря на лысину и тридцатилетнюю разницу в возрасте, мужчина, стоявший перед Клеопатрой в ту ночь в Александрии, когда она откинула скрывавший ее лицо край плаща, был «высокого роста, светлокожий, хорошо сложен, лицо чуть полное, глаза черные и живые»[190]. Между ними, безусловно, возникло взаимное влечение, и, учитывая жизненный путь Цезаря, изобилующий невероятно бурными приключениями, едва ли он и она ограничились простым рукопожатием. Тщательно подготовившись к встрече, Клеопатра уже «разведала его натуру (был он сластолюбив в высшей степени и имел дело с многими разными женщинами, с кем попало)»[191].
Помимо одной помолвки и женитьбы на Корнелии и Помпее, он потом еще состоял в браке с Кальпурнией, дочерью влиятельного и очень состоятельного Луция Кальпурния Пизона. Он также долгое время поддерживал отношения с Сервилией, матерью молодого и пламенного республиканца Брута, и вообще «на любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен. Он был любовником многих знатных женщин — в том числе Постумии, жены Сервия Сульпиция, Лоллии, жены Авла Габиния, Тертуллы, жены Марка Красса, и даже Муции, жены Гнея Помпея»[192]. Жены его ближайших коллег служили ценным источником информации для него. Он развелся со своей второй женой Помпеей из-за того, что у нее якобы был любовник. Его попытка проникнуть в дом Цезаря, переодевшись женщиной, вызвала такой скандал, что, по словам Цезаря, ему ничего не оставалось, как расторгнуть брак, потому что на жену Цезаря «не должна падать даже тень подозрения»[193].
Сам не связанный подобными условностями, Цезарь, как говорили, имел детей даже в Галлии. Его солдаты так гордились репутацией своего предводителя, что, когда возвращались в Рим, маршировали под мелодию любимой песенки:
Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии[194].
В Испании он познакомился со многими местными женщинами в компании своего начальника штаба, такого же женолюба, как и он сам. Ходили упорные слухи, что Цезарь, когда находился в Вифинии, даже имел интимную связь с ее царем Никомедом. Цицерон цинично поведал, «как царские служители отвели Цезаря в опочивальню, как он в пурпурном одеянии возлег на золотом ложе и как растлен был в Вифинии цвет юности этого потомка Венеры»[195]. Его легионеры изрядно позабавились по этому поводу, как и молодой поэт Катулл, который, как писал историк Майкл Грант, назвал Цезаря «Ромулом, любящим мужчин», за что по настоянию отца ему пришлось извиняться.
И все же несмотря на то, что Цезарь приобрел репутацию «мужа всех жен и жены всех мужей»[196], большинство римлян, наверное, хорошо запомнили, как был соблазнен их замечательный полководец. Утверждая, что Клеопатра «тайно от цезарских глаз пробралась во дворец Эмафий-ский; это Египта позор, <…> Рима распутная смерть»[197], они упускали из виду тот факт, что она просто вернулась к себе домой. Раздувая тему «развратной царицы», они отзывались о ней как о «женщине, состарившейся среди своих рабов» [198], говорили, что «она была так развратна, что часто проституировала, и обладала такой красотой, что многие мужчины своей смертью платили за обладание ею в течение одной ночи»[199]. Не желая проходить мимо столь сенсационных фактов, современные историки продолжают утверждать, что Клеопатра «обладала даром гетеры и мастерски пользовалась им»[200].
