Себастьян Хаффнер - От Бисмарка к Гитлеру
Я не хочу рассказывать это в подробностях — никакое из множества драматических событий этих лет не определило эпоху — но ограничусь тем, чтоб выделю два проходящих сквозной нитью обстоятельства, которые мне кажутся основополагающими.
Первое: Веймарская республика опиралась тогда только лишь всего на три партии. Это были партии старого большинства в рейхстаге 1917 года, которые в Национальном Собрании 1919 года, где у них было большинство трех четвертей голосов, объединились в так называемую Веймарскую коалицию: социал-демократы, Немецкая Демократическая Партия и Центр. Только эти партии голосовали за Веймарскую конституцию. Только они вообще приняли республику вместо монархии, к которой были привычны немцы. И даже внутри этих партий было много таких, кто более смирялся с новой формой государственности, нежели в действительности желал её. Говорили о республике без республиканцев. Ну, вовсе уж без республиканцев она не была. Но республика стояла, так сказать, на одной ноге. Согласным с ней был лишь левый центр. Коммунистические левые хотели совсем другой республики. А правые, которые в действительности были гораздо сильнее, чем позволяло предположить количество их мандатов в национальном собрании, просто хотели снова получить обратно своего кайзера.
Веймарская коалиция при первых выборах в рейхстаг в середине 1920 года потеряла большинство, которое было у неё в Национальном собрании. Произошёл обвал: социал-демократы потеряли почти половину своих мест, обе буржуазные партии также потеряли множество мандатов, а правые снова стали настолько сильны, какими они собственно всегда и были. Это означало, что в течение всего последовавшего затем времени никогда не было стабильного правительства. Существовали правительства меньшинства буржуазного центра, порой были попытки создания больших коалиций от СДПГ до правых либералов, которые очень скоро снова распадались. Даже однажды, с конца 1922 до августа 1923 года, существовало правительство рейха так называемых министров-специалистов. Все эти правительства были импровизацией и недолговечны. Это первое обстоятельство, которое в годы между 1920 и 1924 давало основания полагать, что республика как бы с самого начала была обречена на провал.
Второе обстоятельство не столь очевидно. Речь при этом идёт о СДПГ, истинной ведущей партии как Веймарской коалиции, так и Веймарской республики, единственной, которая не вынуждена была из необходимости поступать иначе. В соответствии с её программой СДПГ всегда была республиканской партией, но внутренне она, не признавая этого открыто, при Вильгельме II. привыкла к монархии. В 1918 году, когда всё разлетелось вдребезги, СДПГ уже была готова, как выразился её председатель Фридрих Эберт, «броситься на помощь». Эберт даже сделал ещё 9 ноября 1918 года попытку спасти монархию посредством введения имперского регентства. Когда же это не получилось, то социал-демократы захотели так сказать управлять далее монархией как республикой. Они были готовы все общественные институты оставить по-старому, содержать в порядке фундамент монархии, правящему кайзеру позволить править и далее. Можно сказать и так: дальше управлять кайзеровским рейхом под социал-демократическим менеджментом. Очень великодушное предложение, которое ставший теперь рейхспрезидентом Эберт обращал к обществу и к государству, которое он нашёл, принял и спасал от революции.
Однако это предложение не было принято. В основе этого факта лежит очень большая слабость, которая была присуща республике с самого начала. Соответствующие институты кайзеровского рейха, армия, чиновничество, юстиция, церковь, университеты, не в последнюю очередь крупное сельское хозяйство и крупная промышленность, остались в оппозиции, хотя их не трогали и были готовы оставить им их традиционный характер и их прежний персонал, как и их выдающееся и авторитетное положение.
Неприятие было несколько ступенчатым. Высшее чиновничество, министерская бюрократия, оставалось угрюмо лояльным. Советники министерств и правительства исполняли свою службу, делались полезными, безусловно не проявляли восторга по отношению к новому государству, которое их раздражало, но служили ему все же честно. Во время правого путча капповцев в 1920 году они даже помогли его ликвидировать тем, что проявили своего рода пассивное сопротивление, так что путчистское правительство не смогло утвердиться.
Но это было уже самое благоприятное отношение к республике, которое можно было найти у старых элит. Рейхсвер же, например как раз во время капповского путча в отличие от высшего чиновничества сохранял хладнокровный нейтралитет между легальным и нелегальным правительствами. «Войска не стреляют по войскам», заявил тогдашний начальник командования армией генерал фон Зеект. Во время другого более позднего кризиса Эберт, все таки в качестве рейхспрезидента бывший номинальным Верховным Командующим рейхсвера, задал Зеекту смиренный вопрос: «Я хочу в действительности знать, где же тогда собственно стоит рейхсвер?», и получил на это надменный ответ: «Рейхсвер стоит за мной».
Совсем плохо для республики дела обстояли в университетах и высших учебных заведениях. Студенты и профессоры, преподаватели и их ученики были — я могу это подтвердить на основании опыта своей юности — резко антиреспубликанскими, монархическими, националистическими и реваншистскими. В церквях эта позиция была несколько смягчена, однако в целом во всяком случае протестантская церковь была по крайней мере настолько правой, насколько сегодня она является левой. Католическая церковь также явственно холодно относилась к республике, хотя католический центр принимал участие в управлении страной. Конкордат с властью она заключила лишь в 1933 году — с Гитлером.
В промышленности положение было сложнее. Сразу после революции, в ноябре, было заключено «Соглашение Штиннеса-Легиена[17]», соглашение между работодателями и профсоюзами, своего рода заключение мира, которое предусматривало в будущем тарифные договоры при участии профсоюзов. Однако инфляция затем снова сильно вывела на передний план противоположные классовые интересы предпринимателей и рабочих. В целом дело обстояло так, что Веймарская республика была только республикой рабочих — если они не становились коммунистами — а большинство предпринимателей очень скоро знать ничего не желало об этом государстве.
Неприятие всех этих групп было пожалуй самой глубокой причиной того, почему республике при президенте Эберте с 1919 до 1924 года никогда не удавалось консолидироваться как устойчивой государственной форме Германского Рейха. В противоположность этому тот факт, что Эберт никогда не избирался народом, как собственно предусматривала Веймарская конституция, а только «временно» избирался Национальным Собранием, играл лишь второстепенную роль.
И затем, в среднем периоде существования Веймарской республики, в годы между 1925 и 1929, казалось, что республика вдруг консолидировалась. Эберт умер в феврале 1925 года. Теперь произошли первые предусмотренные конституцией всенародные выборы рейхспрезидента. В первом туре, в котором каждая партия выставила своего кандидата, не выявилось однозначного победителя. Для второго тура затем германская национальная народная партия, то есть монархически настроенные правые, находчиво выставили старого, знаменитого фельдмаршала Гинденбурга, героя мировой войны. И он выиграл.
Победа Гинденбурга сначала была воспринята республиканцами как ужасный удар. Гинденбург был фельдмаршалом Первой мировой войны, в то время символической фигурой чрезвычайно реакционного Людендорфа, монархистом до мозга костей. Как можно было при его верховенстве продолжать дело республики? Совершенно неожиданно сначала дело пошло очень хорошо. Первые пять лет президентства Гинденбурга были пятью самыми лучшими годами Веймарской республики. Казалось, что наконец-то она консолидировалась. У этого была очень простая причина:
Старые правящие слои общества кайзеровского рейха, которые и в республике оставались истинными правящими слоями, не воспринимая в действительности новое государство как свое, теперь вдруг стали смотреть на него другими глазами. Республика под управлением рейхспрезидента Гинденбурга, то есть под управлением чрезвычайно респектабельной ключевой фигуры кайзеровского рейха, который во время Первой мировой войны уже однажды был почти что своего рода заменителем кайзера — это все же было нечто совсем иное, чем республика Эберта и социал-демократов. Это настроение очень скоро нашло свое отражение в том, что полностью отрицавшая до тех пор государство самая большая правая партия рейхстага, немецкая национальная народная партия, теперь сочла возможным для себя сотрудничать в правительстве республики.
