Витольд Новодворский - Ливонский поход Ивана Грозного. 1570–1582
Король остановился в палатке Замойского, где ужинал и ночевал. Вечером явился гонец от оршанского старосты Филона Кмиты с извещением, что московские послы уже едут к королю.
На следующий день (9-го августа) Баторий посетил замок, еще раз осмотрел его внимательно и выразил радость по поводу того, что укрепления сохранились в целости и что они так же хороши, как и укрепления в Полоцке.
После этого он возвратился назад в Сураж. Вслед за тем Замойский поехал в московский лагерь и объявил от имени короля, что те из пленных, которые желают возвратиться к своему государю, свободны, а те, которые останутся служить королю, будут пожалованы имениями. Большинство выразило желание возвратиться под власть своего государя. Замойский приказал сопровождать их отряду казаков (в 150 человек) на протяжении шести миль для охраны от солдат-победителей. Так как Москвитяне должны были идти пешком, а путь предстоял им далекий, то они отдавали своих детей, которые не в состоянии были совершить столь дальнего путешествия, Полякам. Оставшиеся на месте были отведены в замок. В этот день победители делили между собой добычу, которая была значительна. «Провианта, фуража, пороха и военных снарядов, — говорит историк, — было найдено в этом городе так много, что, несмотря на то, что отсюда было наделено все наше войско, еще осталось всего столько, сколько нужно было для гарнизона».
Между тем Баторий деятельно готовился к дальнейшему походу. Мосты через реку Двину возле Суража были уже готовы к 10-му августа и в этот день началась переправа войск, которыми командовал лично сам король, а 11-го августа двинулся в поход из Велижа и Замойский.
Иоанн же слал новую грамоту к Баторию. Царь уже не требовал, чтобы король возвратился назад для приема его послов, но только приостановил свое наступательное движение. «А сам не похочешь воротити, — говорилось в грамоте, — и ты б тут дожидался на Украине, и мы тебе о том ведомо учиним, как нам с тобою в миру быти»[503].
На это Баторий ответил требованием, чтобы Иоанн вывел свои войска из Ливонии и уступил ее ему, Баторию, как его законную собственность; тогда можно будет начинать переговоры о мире, а о каких условиях может идти речь во время этих переговоров, король намекал предъявлением притязаний на Великий Новгород и Псков, землю смоленскую и северскую, Великие Луки и иные пригороды, построенные в волостях полоцких и витебских[504].
Узнав о движении Батория к Великим Лукам, Иоанн поспешил выслать, спустя три дня после вышеотмеченной грамоты, новую, в которой просил короля подождать послов в течение трех-четырех дней, так как послы находятся уже близко к местопребыванию короля[505]. Но и эта грамота успеха не имела: Баторий продолжал сомневаться в искренности заявлений Иоанна[506] и похода своего не приостановил.
Армия Батория двигалась двумя отдельными отрядами: одним командовал сам король, другим — Замойский. Между этими частями не было совершенно сообщений, да они не были и возможны, так как войска были отделены друг от друга непроходимыми лесами и болотами. Это разделение сил врага являлось обстоятельством весьма благоприятным для Иоанна, но он не умел им воспользоваться: царь держал свои военные силы далеко от места борьбы[507]. Вместо решительных действий он продолжал дипломатическую переписку, бесполезности которой, ввиду заявлений и образа действия Батория, он не мог не замечать. В новой грамоте к королю он так оправдывал медленность в движении своих послов: ехать им спешно невозможно, так как королевские люди ограбили посланца, который приехал в Оршу известить, что послы скоро прибудут[508]. На это обвинение в грабеже Баторий ответил тоже обвинением, но уже обвинением самого Иоанна в насилии, произведенном над провожатым, который сопровождал московского гонца Григория Нащокина: на границе московские люди схватили королевского провожатого, отвели его в Москву и представили царю, который приказал пленника подвергнуть пыткам, желая выведать от него какие-то известия[509].
Эта бесцельная дипломатическая переписка свидетельствует, что Иоанн совершенно растерялся: на него напал страх, которому он, как человек психически больной, часто подвергался. У нас есть известие, что он в это время потерял доверие к своим подданным. Очевидно, его расстроенное воображение охватили тогда, как это часто с ним случалось, навязчивые представления и том, что он окружен со всех сторон изменой. Чтоб рассеять мучительный страх и увериться в преданности своих подданных, он прибегнул к обычному для него средству. Призвав к себе митрополита и иное духовенство, он публично стал каяться в грехах, просил прощения и обещал быть впредь милостивым. Все, конечно, заявили, что прощают своему царю и присягают ему оставаться всегда верными[510].
Но и после этого Иоанн не обнаружил большей решительности в своих отношениях к Баторию. Царь не перестал рассчитывать на успех своей дипломатии, причем он проявил, надо сказать, большое искусство. Иоанну были небезызвестны проекты союзов, составлявшиеся императорами и папами против Турок. Поэтому он решил вопреки своей обычной политике примкнуть к такому союзу, лишь бы только заручиться поддержкою империи в борьбе его с победоносным польским королем. В Рим Иоанн задумал обратиться потому, что папа, как царю было известно, являлся главным деятелем по составлению проектов нового крестового похода на мусульман.
Еще в марте 1580 года был послан в Вену предложить союз против Турок гонец Афанасий Резанов[511], а в конце августа — Истома Шевригин. Царь объяснял причины войны с Баторием таким образом. В соглашении с Рудольфовым отцом Максимилианом он старался возвести на польский престол Рудольфова брата Эрнеста. В отмщение за это Баторий, ставленник турецкого султана, и начал с ним, Иоанном, войну в союзе со своим сюзереном, турецким султаном. Идет борьба христианства с мусульманством, разливается кровь христианская и высится мусульманская рука. Ввиду этого Иоанн предлагал императору утвердить с ним докончание и братскую любовь и действовать вместе против общих врагов, чтоб «Стефан король таких дел впредь не делал и на крестьянское кроворазлитие не стоял и с бесерменскими государи не складывался на крестьянство». Царь надеялся привлечь к этому союзу всех князей Германской империи и папу. Поэтому Истома Шевригин из Вены должен был ехать в Рим к папе[512].
А Баторий действовал в это время оружием. Из Суража он отправился по течению реки Усвячи к замку Усвяту. Во время похода соблюдался, по обыкновению, строгий порядок в расположении войск. Авангардом начальствовал полоцкий каштелян Волминский, на которого была возложена обязанность производить рекогносцировку местности. Она повсюду оказывалась пустою, так как жители, по приказанию Иоанна, были взяты в ряды войска или отправлены защищать крепости. За Волминским следовал польный гетман литовский Христофор Радзивилл с литовскими наемными отрядами, а за ним его отец великий гетман литовский Николай Радзивилл с литовскими добровольцами. Литовские войска шли впереди на расстоянии нескольких миль от главного корпуса, в котором находился сам король. Авангард этого корпуса составлял отряд, которым командовал надворный гетман Ян Зборовский; за ним шел с венгерской конницей Габори Бекеш. В тылу у них на расстоянии нескольких верст следовала венгерская пехота под командой Карла Иствана, а за ней уже сам король со свитою из 800 красиво одетых и вооруженных стрелков. В арьергарде шел с польской конницей и пехотой брацлавский воевода князь Януш Збаражский[513]. Орудия и иные тяжести тащили вверх по течению реки Усвячи, что представляло немалые трудности, но вместе с тем являлось единственным способом перевозки подобных грузов в местности, покрытой труднопроходимыми лесами и болотами. Литовские войска, шедшие впереди, с трудом прокладывали себе среди них дорогу. Ввиду этого король отправил отряд отборнейшей венгерской пехоты в 800 человек на помощь Литовцам, и дорога была скоро расчищена[514]. Литовцы, именно полоцкий каштелян Волминский, первые подступили к замку Усвяту (15-го августа)[515]. Замок находился на холме между озерами Узмень и Усвят, на берегу реки Усвячи, соединявшей озера. Когда гарнизон крепости узнал о скором приближении врага, тогда жители посада зажгли свои дома и ушли в крепость, под защиту ее стен[516]. Приблизившись к ней, великий гетман литовский послал гарнизону письмо с Москвитянином, которого захватили в плен казаки, требуя от гарнизона добровольной сдачи, потому что крепость не будет в состоянии сопротивляться могущественному королевскому войску. Если жители Усвята добровольно сдадутся, будут помилованы; если нет, пощады не будет. Москвитяне ответили, что они не могут прочесть литовского письма, так как у них нет никого, кто бы обучен был грамоте не только литовской, но и московской. Дав такой уклончивый ответ, они открыли пальбу по неприятелю, переправлявшемуся в это время через реку Усвячу. Ввиду этого пришлось начать осаду, которую и повел Христофор Радзивилл (15-го августа). Гарнизон продолжал отстреливаться. Тогда Христофор Радзивилл послал в крепость казацкого старшину с увещанием прекратить стрельбу, ибо в противном случае гарнизон будет без пощады истреблен. Москвитяне ответили, что они не могут сдавать замок, не испробовав своих сил в борьбе, и стрельбу продолжали, но причинили осаждающим незначительный вред: убили одного шляхтича и двух лошадей.
