Руслан Скрынников - Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века
По общему правилу, вольные казаки, принятые на службу, поступали под команду царских голов и сотников. В 1594 г. в Воронеже сотник П. Фролов получил приказ набрать на государеву службу «100 человек донских атаманов и казаков». П. Фролову вскоре же удалось навербовать 10 атаманов и 40 казаков «донских и волжских». Им выдали жалованье — по 3 руб. атаманам и по 2 руб. казакам и отвели места под дворы в городской слободе.[82] Нередко казаков зачисляли в сотни вместе с «приборными» людьми, происходившими из самых различных социальных слоев.[83]
Обычно казаки были вооружены пищалями и несли службу в пехоте за денежное и хлебное жалованье. Способ их обеспечения претерпел существенные перемены с момента появления казачьей конницы. В 1571 г. Разрядный приказ поручил воеводам набрать в Путивле и Ряжске «тысячу человек казаков конных», а служить им «з земли без денег».[84] В том же году командование реорганизовало сторожевую службу на южных границах. Многие «сторожа» из детей боярских (рязанцев и др.) были переведены на городовую службу, а на их место прибраны казаки. Они должны были нести конную службу с поместий: «служити велено казаком сторожевая служба с земель, а земель им велено дати по 20 четь человеку, а на сторожах им велено быти о дву конь или к коню мерен добр».[85] Служба в «сторожах» была трудной и опасной. Она требовала больших расходов на лошадей и вооружение. В 1577 г. казаки обратились к властям с просьбой уравнять их в поместных окладах с рязанскими детьми боярскими, несшими сторожевую службу до них. Разрядный приказ счел их просьбу основательной и вскоре же провел в южных городах смотр и перепись. «Худые» и «бесконные» казаки были отставлены от коннрй сторожевой службы и утратили поместья, а «добрые», или «лучшие» (и старые и вновь набранные «из рядовых казаков добрых и конных»), получили более высокие поместные склады в 50 четв. вместе с денежным жалованьем — 3 руб. «в третей год».[86] (Иначе говоря, жалованье выдавалось раз в три года.)
Обеспечение казаков поместьями облегчило дело формирования конных казачьих отрядов. В 1589 г. голова М. Безобразов получил наказ привести на службу в Путивль 100 казаков «о дву конь», но набрал лишь 92 человека «пеши, а лошадей у них только 9 кляч». В том же Путивле И. Киреев и Ю. Беззубцев получили распоряжение прибрать «охочих казаков 102 человека», чтобы все они были «о дву конь или о дву меринех». К назначенному сроку им не удалось набрать ни одного человека.[87] Положение переменилось после того, как конная сотня Ю. Беззубцева была обеспечена поместьями. В 1594 г. несколько десятков казаков из этой сотни получили по 20 четв. поместья на человека и были зачислены в разряд путивльских «конных самопальников» вместе с сотней мелкопоместных детей боярских. При этом атаманы и пятидесятники получили поместья по 30 четв. на человека.[88] Часть поместных казачьих окладов приходилась на долю нераспаханного «дикого поля».
Распространение на казаков принципа обеспечения землей привело к образованию особого чина поместных атаманов. Нововыезжие вольные атаманы, зачислявшиеся в этот чин, получали право на повышенные поместные оклады, равные низшим дворянским окладам.[89] В 1594–1597 гг. вольные донские атаманы были испомещены большим гнездом на южных окраинах Рязанщины. Они имели следующие оклады, включавшие роспаши, перелог и «дикое поле»: С. Е. Лях — 250 четв.; М. А. Елькин — 255; В. В. Храпьев — 132; П. Д. Гарманов — 100; В. С. Солового — 88; П. Константинов — 87, Е. М. Вострая Сабля — 61; Б. В. Недобров — 57; Ф. Я. Крупский — 41 четв. Черкасские атаманы, выехавшие на Русь из Запорожской Сечи, имели еще более высокие оклады: у Л. Михайлова было 350 четв., у С. Р. Балакшеева — 250 четв.[90] Некоторые из названных атаманов успели обзавестись крестьянами и бобылями. Так, у Л. Михайлова было 8 крестьян и 8 бобылей, у Е. М. Вострой Сабли — 6 крестьян, у В. В. Храпьева — 3 крестьянина и 2 бобыля, у П. Д. Гарманова — 4 крестьянина, у В. С. Солового — 3 крестьянина, 1 бобыль и 2 холопа.
В конце XVI в. несколько десятков казачьих атаманов были испомещены в Ряжском уезде. Их оклады доходили до 200–250 четв. пашни, хотя фактические дачи были меньшими.[91]
Донские атаманы происходили из самых различных социальных слоев и групп. Среди них были выходцы из низших сословий и выходцы из детей боярских. В Рязанском уезде несли службу мелкие дети боярские по фамилии Вострая Сабля. Выходцем из этой семьи был, очевидно, донской атаман Е. М. Вострая Сабля.[92]
Приобретение поместных земель, крестьян и холопов явилось первым, но зато и самым важным шагом, приобщавшим атаманов, вышедших с Дона, к господствующему сословию. Источники строго зафиксировали этот начальный момент в длительной истории феодализации казачьих верхов.
Можно ли считать, что в начале XVII в. власти переводили целые группы поместных казаков в разряд детей боярских? Материалы десятен как будто подтверждают такое предположение. В Епифани воевода Д. И. Хворостинин еще в 1585 г. поверстал поместьями 300 казаков.[93] «Лучшие» (70 человек) получили по 40 четв. пашни, прочие — по 30 четв. К 1591 г. из 300 упомянутых казаков 272 продолжали служить в том же уезде, сохраняя свои поместья. Казак С. И. Погонин к тому времени выслужил более высокий оклад в 50 четв.[94]
Десятня Д. И. Хворостинина 1585 г. имеет заголовок: «Десятня детей боярских епифанцев, которые верстаны из казаков».[95] Этот факт является единственным примером верстания большой группы поместных казаков в чин детей боярских. Однако этот факт не является бесспорным. Десятня 1585 г. сохранилась в поздней копии, не скрепленной дьячьей подписью. Не переписчик ли снабдил копию заголовком, который процитирован выше? Характерно, что десятня 1591 г., сохранившаяся в оригинале, называет поместных казаков «епифанцами» без всякого указания на их принадлежность к чину детей боярских.
Поместная служба открывала перед «добрыми» казаками и атаманами перспективу перехода в разряд детей боярских. Но отбор производился, скорее всего, в индивидуальном порядке. Характерно, что в Ельце во время смотра 1604 г. воеводы подтвердили принадлежность к чину детей боярских тех елецких помещиков, которые верстались из казаков и казачьих детей, «а в службу пригодятца и собою добры».[96] Однако на них распространялись далеко не все льготы, которыми пользовались дети боярские «по отечеству» из того же уезда. Например, им задержали до государева указа выплату денежного жалованья, хотя прочим ельчанам детям боярским это жалованье выдали.
Строительство царских крепостей и укрепленных линий на вольных казачьих окраинах в Нижнем Поволжье, на Тереке, на Верхнем Дону, в бассейне Северского Донца, привлечение вольницы на государеву службу, раздача поместий «старым» казакам — все эти факторы неизбежно ускоряли процесс включения вольных казаков в феодальную структуру. Верхи казачества потянулись к земле и связанным с государевой службой привилегиям и казенным окладам. Характерно, что в разгар Смуты «старые казаки» из состава Земского ополчения потребовали наделения их поместьями «по отечеству и службе». Совет земли принял их требование и включил в приговор 30 июня 1611 г. следующий пункт: «А которые атаманы и казаки служат старо, а ныне похотят верстатися… и служить с городы, и тех за их службу поместным и денежным оклады поверстать, смотря по их отечеству и по службе».[97] Фактически казаки, принадлежавшие к атаманской верхушке, настаивали на том, чтобы земское правительство жаловало их землями по их «отечеству», т. е. приравняло их к детям боярским и другим группам служилых людей «по отечеству». Подобная программа, выдвинутая казацкой верхушкой, естественно, была далека от радикальных требований о ликвидации феодального землевладения и феодального строя.
* * *Поддержание военно-оборонительной системы на южных границах требовало от казны крупных расходов. Стремясь сократить эти расходы, правительство ввело в южных городах государеву десятинную пашню. С. Ф. Платонов оценил подобную меру как неосмотрительную. Размеры десятинной пашни в начале XVII в. были очень велики. Обязанность обрабатывать столь значительную площадь земли ложилась на местное служилое население тяжелым бременем. Недовольство десятинной пашней, как полагал С. Ф. Платонов, явилось одной из причин Смуты в южных городах.[98]
Указания на десятинную пашню можно встретить уже в источниках XV в.[99] К концу XVI в. эта форма получила самое широкое распространение в монастырских вотчинах и на дворцовых землях.[100] Л. В. Черепнин и большинство других исследователей оценили десятинную пашню как разновидность барщины. Г. Е. Кочин сближал десятинную пашню с натуральным оброком — издольщиной на тех землях, где она обрабатывалась на общей площади крестьянских полей, где крестьяне засевали ее своими семенами, сами собирали урожай.[101]
